Талвар, а вьюга, словно заботливая мать, принялась торопливо укутывать снегом свежую могилу.
***
– Так ушёл из жизни милорд Ратур ар Эрамир, владетель Эруарда, мой настоящий отец, – тихо произнёс Кайл и замолчал так надолго, словно рассказывать дальше уже не имело смысла.
– И… ты так и не сказал ей? Не сказал, что не был виноват в его смерти? – осторожно спросила Настя, видя, что Кайл забрёл в своих воспоминаниях слишком далеко.
Так далеко, что Рыжей почудилось даже, и она слышит завывание студёных ветров на утёсе Эруард.
Сапфирно-синие глаза заглянули прямо в душу, и Настя смущённо опустила ресницы.
– Как говорить с тем, для кого ты не существуешь? Для Кеи я перестал быть в тот день, когда мы потеряли отца. Три невыносимых зимних месяца она упрямо меня избегала. Выходила из комнаты, если входил я, сворачивала с моего пути, если было куда. Просто отворачивалась или отводила глаза, если не было иного выхода. Худшую пытку вообразить сложно! Я бы смирился с тем, что меня возненавидел весь замок, но она… Осознав, что даже просто видеть меня, для неё невыносимо, я и сам стал избегать этих встреч. В ту зиму я был похож на лесную нечисть или дикого зверя – сторонился людей, сидел, запираясь в своей комнате, а когда это начинало сводить с ума, прятался где-нибудь по углам, сараям или конюшням. Помогал Талвару или торчал на кухни у Шэрми. Эти двое оставались единственными, кто не отвернулся от меня. Впрочем, со временем я понял, что весь Эруард словно разделился на две враждующие армии. Первые – безоговорочно верили в историю Шеали и презирали меня, вторые – сомневались в правдивости его слов и не спешили признавать мужа Келэйи новым милордом. Думаю, без происков Талвара тут не обошлось. Его от Шеали воротило как от ликлома. Шэрми тоже меня по-прежнему опекала и даже жалела ещё больше. И это было странно для меня, ведь эта женщина имела прав на ненависть побольше всех остальных. Я долго не мог понять её, пока однажды…
***
– Замёрз? – заботливо спросила Шэрми.
Кайл швырнул к печи большую охапку хвороста, только что принесённую с улицы, подбросил несколько поленьев и протянул озябшие руки, впитывая уютный жар открытого огня.
Вообще-то дрова не были его заботой…
Не были и раньше, а уж теперь подавно.
На Солнцестояние – а в этом году праздник прошёл незаметно и тихо, ибо весь замок хранил траур – Талвар принёс и отдал юноше обещанную Ратуром вольную, и теперь никто не посмел бы назвать его рабом.
Это был лучший подарок в жизни Кайла! Но вовсе не потому, что теперь он обрёл желанную свободу. Сама вольная, написанная рукой отца, казалась бесценной.
Весь вечер Кайл рассматривал красивые ровные строчки, выведенные знакомым твёрдым почерком, любовался завитками в филигранной подписи «Ратур ар Эрамир», время от времени стирая непрошеные слёзы. Словно на миг отец снова вернулся к нему. Пойди сейчас в библиотеку и застанешь его там, с книгой в руках, как всегда в большом кресле у окна. А следом прибежит непоседа Кея, потянет за собой. Она ведь без него и четверть часа не может прожить…
Теперь её спасает от одиночества Шеали.
А Кайл таскает для Шэрми дрова, не потому, что просят, а потому, что приятно сделать что-то полезное для этой славной женщины.
– Морозно нынче, – согласился он.
– Ведь уже весна не за горами… А, глянь, сколько снега, какая стужа! Будто только самое начало зимы. Всё метёт, метёт… – приговаривала женщина, что-то помешивая в большом котле. – Давай-ка я тебе налью чаю! Согреешься сразу. Выпьешь горячего?
Кайл уселся за стол напротив Шэрми, наблюдая за её ладными умелыми движениями.
– Я бы лучше просто выпил.
Это была шутка. Не самая удачная. И домоправительница её не оценила.
– Вот ещё! Повадился! – нахмурилась она, снимая чайник с плиты. – Это всё Митэи виноват, потакает тебе. Ух, я ему покажу, старому дурню! Так и пристрастишься, глазом моргнуть не успеем…
Женщина налила благоухающий цветами янтарный напиток и протянула полукровке.
– Запомни, мальчик, горе во хмелю не утопить, только новое заполучить можно! Я знаю, что говорю. Сколько бед от этих пьянок! Муж мой покойный тоже приложиться любил, и сколько уж лет прошло, как на погосте лежит…
Кайл смотрел, как поднимается облачко пара над чашкой, вдыхал аромат мёда, смотрел, как Шэрми за разговорами привычно и ловко замешивает тесто на пироги.
– А что с ним случилось? Ты прежде не рассказывала… – полукровка отпил несколько больших глотков. – Вкусно как!
– Да что рассказывать… Со стены свалился. Пьяный, само собой, – поджала губы женщина. – А ведь ещё молодой был, жить бы да жить!
– Я не сопьюсь, обещаю. Впредь – только чай! – заверил Кайл – говорить о смерти не хотелось.
– Вот и славно, – Шэрми улыбнулась, сноровисто разминая тесто руками.
Кайл смотрел, как она работает, время от времени отпивая большой обжигающе-сладостный глоток.
– Шэрми?
– М-м-м?
– Почему ты ко мне так добра? Ты должна меня ненавидеть больше чем все остальные.
– А разве есть причина? Ты дурное что сделал? – спросила Шэрми, не отвлекаясь от работы.
– Все меня винят в смерти милорда, – цинично напомнил полукровка.
– Но я-то знаю, что ты не виноват, – женщина посмотрела на него в упор.
– Выходит, Талвар и тебе сказал… – понимающе ухмыльнулся Кайл.
– Та-а-а-к! Талвар знает то, чего я не знаю? И от меня скрыл, негодник. Ох, я ему задам! – пообещала гневно домоправительница, вытирая руки.
– Не понимаю, – тряхнул головой Кайл. – Если он не говорил ничего… откуда ты знаешь, что это не я?
– Так значит, всё-таки не ты? – Шэрми села напротив, внимательно глядя в глаза, и юноша понял, что попался на давно известный трюк. – Я ничего не знаю, мальчик. Я сердце слушаю. Я растила тебя вот с таких лет. Сынок, ты бы скорее позволил себя убить тысячу раз! Ты никогда бы его не бросил. Я ни одному подлому слову этого Шеали не поверила. И как другие верят, в толк не возьму. Как миледи верит?! Сдаётся мне, знаю я, кто взаправду нашего хозяина сгубил… Так?
Кайл молчал, пристально изучая плавающие в чае лепестки земляники.
– Что там случилось на самом деле? На той проклятой охоте. Расскажи мне!
