— И сколько мне тут жить?
— Да сколько угодно; столько, сколько жизни отмерит тебе Господь. А потом ты сможешь стать Мастером Мудрости.
— Кем?
— Мастера Мудрости не живут среди нас, но некоторое время пребывают в нашем мире, исполняя конкретные поручения, помогая отдельным людям, нуждающимся в защите. Насколько я знаю, более полной формы бессмертия не существует. Но и для тебя наступит миг, когда ты станешь бессмертен духом, а чтобы обрести бессмертие плоти, тебе придется сделаться святым или кем-нибудь в этом роде. Так далеко я не заглядываю. Моисей, Дева Мария, сам Иисус — они были по-настоящему бессмертны. Когда достигаешь святости или божественности, приходит и абсолютное бессмертие, однако это слишком сложно и такой задачи перед тобой пока не стоит. А некоторым людям удалось изобрести иной вид бессмертия.
— Как, есть и иной вид?
— Конечно — виртуальное бессмертие.
— Такое меня не интересует.
— Полно, полно, не стоит недооценивать то, чего не знаешь. Бывают и более удивительные вещи.
— Но почему мы не стремимся к бессмертию плоти?
— К бессмертию плоти стремятся лишь атеисты, ведь они полагают, что плоть — единственное их достояние. Ты ведь веруешь в Бога?
— Думаю, да.
— Если ты даже не веришь в определенного бога или отправляешь иные религиозные культы, все равно: верить в Бога означает говорить с кем-то внутри себя, признавать, что у тебя есть душа и что ты можешь продлить свое существование до бесконечности.
— Да, в это я верю. Верю в себя самого.
— Значит, ты веруешь в Бога. И будешь бессмертным, пока того хочет Бог.
Я покинул дом, унося книгу в сумке, удовлетворенный и задумчивый. На прощание Жеан обнял меня, пожелал большой удачи в Синтре и успокоил обещанием, что все пройдет отлично.
— Еще один вопрос, Жеан: почему Николас Фламель выбрал именно меня?
— Потому что ты человек добрый, чувствующий, разумный. Из тебя может получиться мудрец. Но в первую очередь тебя выбрали потому, что ты веришь в любовь. А еще потому, что через определенные промежутки времени мы должны выводить на путь алхимии новичков, чтобы эта божья наука продолжала жить в грядущих столетиях.
— Спасибо, Жеан. Обними Николаса от меня и скажи, что по возвращении, когда я стану достоин его дружбы, я надеюсь на личную встречу.
— Так и передам, не беспокойся. Ты уже достоин его дружбы и доверия.
Мандевилль снова обнял меня, и я спустился по лестнице, унося с собой тайные формулы. Я уже ощущал бессмертие в своей крови, в своем теле, в своей душе. И был счастлив.
Возле двери меня поджидал мажордом с насмешливой, скабрезной улыбочкой на лице.
— Вот видишь, Рамон, я тоже использовал свой шанс и остался здесь навсегда, хотя по прошествии лет убедился, что ничего привлекательного в этом нет. Я давно уже перестал принимать эликсир. А раньше долго жил в возрасте сорока лет. Если б хотя бы двадцати! Но теперь мне хочется скинуть с себя это гнилье, эти лохмотья мерзопакостного старика. Я уверен, что без своего тела стану бессмертным. Кстати сказать, в июне, когда вернешься, этот дом станет твоим. От моей сестры, проживающей здесь, тебе будет толк: она сделается твоей экономкой. Не заставляй ее слишком много трудиться, она создание хрупкое, найми ей в помощницы доминиканку. На следующей неделе приезжают каменщики; мы заменим пол, стены, и, вернувшись, ты не заметишь никакой старой рухляди, никакого запаха нафталина. Мы с тобой больше не встретимся. Я собираюсь умереть весной (еще не решил, какой именно) — в общем, до наступления какого-нибудь лета.[108] Будь счастлив и береги любовь, ведь это единственное, что может сделать тебя бессмертным и молодым. Как только лишишься любви — захочешь умереть, как хочу я, или же постареешь. Такова жизнь. Как погляжу, парень, ты решил здорово нагреть пенсионные фонды! В рубашке родился!
Не прерывая монолога, мажордом протянул мне руку — я как будто прикоснулся к перчатке и почувствовал, что прощаюсь с мертвецом. Хлопнув калиткой во дворе, безумно довольный, я припустил домой бегом, как мальчишка, чтобы встретиться с Виолетой.
Виолеты в доме не оказалось, она исчезла без следа.
Я проверил комнаты, позвонил ей на мобильный — безрезультатно. Я решил, что она вышла прогуляться, уселся на диван и стал ждать. Потом, слегка встревожившись, принялся укладывать чемодан — огромный, самый большой из всех, что нашлись в моем доме. Меня не будет несколько месяцев.
«Впрочем, — подумал я, — обширный гардероб мне не понадобится, ведь я проведу все это время затворником».
Я тотчас подумал о грядущем воздержании, но слегка успокоился при мысли о том, что это цена за бессмертие на долгом пути к святости, к божественности.
«Дело того стоит», — сказал я себе.
И вспомнил глаза Виолеты, ее груди, ее обнаженные бедра. Я затосковал по ее ласковым губам, по сладкому вкусу ее поцелуев, по свежему аромату кожи. Мысль о расставании угнетала меня.
Я настежь распахнул платяной шкаф… И словно провалился в безмолвную пустоту: вся одежда Виолеты исчезла. Я проверил еще раз, раздвинув вешалки, — из ее вещей ничего не осталось. Да что такое стряслось?!
В отчаянии я беспорядочно заметался по комнате и наконец заметил на ночном столике рядом с телефоном листок бумаги. Пока я шел к столику, охваченный паническим страхом, каждый шаг отзывался болью в ногах, тоской и отчаянием.
Это ее почерк. Никаких сомнений. Это ее подпись.
«Дорогой Рамон!
Случилось ужасное, самое страшное несчастье: авиакатастрофа. Джейн погибла. Я уезжаю в аэропорт Аликанте.
Виолета».
Почерк был дрожащим, неверным. Виолета боялась. Она не смогла даже подождать несколько часов или позвонить мне, тогда мы поехали бы вместе.
«Я люблю Джейн. Мне нужно быть там!» — сказал я себе.
Не раздумывая, спустился в гараж, завел машину и вылетел на шоссе. Собрать что-то в дорогу мне и в голову не пришло. Только скорость могла помочь мне бороться со временем и хоть что-то делать.
Через четыре часа впереди показался Аликанте. Я доехал до аэропорта, и меня направили в отдел информации о жертвах, где меня приняла блондинка-психолог, на которую я взглянул лишь мельком. Она спросила, кем я прихожусь жертве. Я назвался мужем Джейн Фламель. Служащая просмотрела список и ответила, что да, действительно, это имя в списке есть. Конечно, в числе пропавших без вести, поскольку «после взрыва тела выглядят совсем иначе».
Мне разрешили пройти в ангар, где на скорую руку устроили приемник для останков, которые перекладывали там в гробы.
