— Среди моего народа принимать кого-то к себе в шкуры ради утех — это… личное и интимное дело. — Я слышала, что ша-кхаи не похожи на нас, и среди одиноких неспаренных женщин прыгать в шкуры с кем попало дело пустяковое, но одиноких женщин осталось слишком мало и их не хватает, но я не так устроена. Плюс ко всему, у меня есть еще четыре парня, которые следят за каждым моим шагом, и я не хочу, чтобы кто-то из них стал слишком ревнивым и взбесился. Это добром бы не кончилось. — Если вдруг кто спросит, мы идем собирать травы, ладно? Пусть это будет нашим паролем для этого.
— Па-ройлем, — повторяет он. — Понятия не имею, что это.
— Это такая секретно используемая фраза. Поэтому, если я говорю, что хочу пойти с тобой собирать травы…
Его осеняет понимание.
— Ты хочешь, чтобы тебя ублажили.
Все эти разговоры об «удовольствиях» делают меня супервозбужденной.
— Ну да. Так что будем им пользоваться.
— А есть еще какие-нибудь другие человеческие правила, которые мне следовало бы знать? Другие па-ройли?
Ну, есть и презервативы, но, если мы не резонируем, он не может сделать мне ребенка, так что это не важно. И я знаю, что на этой планете нет ничего, что сгодилось бы за лубрикант — и ничего, что бы то ни было, что я могла бы использовать в неприличных местах, чтобы чувствовать себя более комфортно.
— Ничего в голову не приходит.
Он торжественно кивает головой, продолжая пожирать меня глазами.
— Шкуры я отнесу этим вечером, так что никто ничего не заподозрит и не будет задавать нам вопросы, зачем мы тащим их с собой, раз идем собирать травы.
— Отличная мысль. — Я вытираю налетевшие на его руку капли крови, а затем чувствую себя как-то неловко из-за того, что протянула руку и прикоснулась к этому парню. — Тебе, наверное, стоит еще и искупаться.
Он кивает головой в знак согласия.
— Это станет частью моей подготовки к сбору трав.
— Отлично. — Я показываю на пещеру. — Мне, э… наверное, пора возвращаться.
Животное, что у меня на руках, начинает ерзать, пытаясь сбежать.
— Мне тоже. — Он снова кивает мне головой. — Значит, завтра, да?
— Завтра. — Я снова чувствую, что краснею.
С завтрашнего дня все изменится.
* * *
Как кстати, что у меня есть малыш-двисти, который отвлекает меня от мыслей о завтрашней встрече для любовных утех и страстных поцелуев. Я вся на нервах, но реакция племени на моего нового питомца предвещает, что у меня не так уж много времени, что тратить на размышления о Салухе. Фарли просто очарована. Проходит около пяти минут, прежде чем она объявляет, что хочет такого же, к большому огорчению ее матери. Остальные ша-кхаи просто озадачены тем, зачем мне оставлять его себе.
Мои ухажеры? Они совсем не рады, что я получила такой большой подарок от самца, который даже не участвует в состязаниях. Они всю ночь сидят у костра и ворчат, бросая недовольные взгляды в мою сторону, да и в направлении Салуха тоже. Салух, в свою очередь, напрочь игнорирует эти страдальческие шепоты, так что я тоже их игнорирую. Хэйден бросает всего один взгляд на моего маленького двисти, окидывает Салуха взглядом, полного отвращения, после чего направляется в собственную пещеру. Все это очень странно.
— Он такой милашка, — говорит мне Джоси в то время, как мы строим самодельную калитку из гибких веток деревьев, старых занавесов приватности и обрывков веревки. В задней части племенной пещеры есть небольшая пещерка, которая не используется, и она будет служить загоном для маленького двисти. — Хотя он очень кусачий.
— Вот поэтому-то я назвала его Чомпи*. Или ее. Я не уверена, мальчик это или девочка. — У Чомпи чересчур много шерсти, и он слишком сильно изворачивается, чтобы я могла проверить его гениталии, поэтому мы выбрали милое бесполое имя. А еще Чомпи три раза укусила меня, дважды — Джоси, и один разок Фарли. Он, несомненно, кусака.
*Прим. с английского: chomp — укусить, грызть, жевать, чавкать, разжевывать итд.
Пока мы крепим затвор калитки, маленький двисти скачет по своему стойлу, все обнюхивает, после чего проверяет, что это такое, несколько раз прикусив своими зубами. Он грызет кожаные покрывала, которые я положила ему, охапку скудных листьев, которые Фарли собирала всю вторую половину дня, и все остальное, к чему приближается.
— Ну и что ты будешь с ним делать? — спрашивает Джоси. Она протягивает пальцы через хлипкую калитку, и Чомпи подбегает, облизывая ее пальцы, издавая горестное блеяние. — Похоже, он проголодался.
— Ну… думаю, буду приручать. Лошадь может оказаться очень даже полезной.
— И все-таки он больше похож на оленя, скрещенного с бобтейлом, — задумчиво говорит Джоси. Она оглядывается на меня. — Хэйден бесится из-за него.
— Да пусть бесится. Мне плевать. И тебя тоже не должно волновать.
— А меня и не волнует, — тут же заявляет она. — Просто я знаю, что меньше всего ты хочешь выводить кого-либо из себя.
Она права, но меня почему-то гнев Хэйдена совсем не беспокоит. Во-первых, он всегда раздражен, и появление Чомпи ничего, по сути, не изменило. Ну, и еще Хэйден не проявлял ко мне ни малейшего интереса, поэтому рядом с ним я чувствую себя в полной безопасности. Салуху я тоже доверяю. Он бы не подарил мне малыша двисти, если б подумал, что это поощрило бы остальных к плохим поступкам.
Я оглядываюсь на костер и вижу, что там между своим отцом Борраном и старейшиной Вадреном сидит Салух. Они держат в руках острия копьев и, спокойно беседуя, затачивают их. Взгляд Салуха направлен на меня, а не на его копье. Даже сейчас он наблюдает за мной своими напряженными, блестящими глазами. Меня бросает в дрожь, и я поворачиваюсь обратно к своему маленькому питомцу.
— Мне нужно его покормить.
Все, что угодно, лишь бы отвлечься от того факта, что целенаправленное внимание Салуха заставляет меня чувствовать себя неуверенно.
Двисти питаются тонкими, жесткими растениями, которые умудряются расти на в основном пустынных холмах и долинах среди гор, которые мы называем своим домом. Но я выросла на ферме, и знаю, что, при отсутствии мамы, детенышей травоядных животных — таких, как жеребят и телят — можно кормить теплым пойлом. Я раздавливаю одну не-картофелину и добавляю воду до тех пор, пока она не представляет собой кашу. Я ввожу его в мочевой пузырь, который используется, чтобы носить воду, и отрезаю его конец, а Фарли придерживает Чомпи в то время, как я кормлю его. Требуется много времени, но нам удается заставить его немного поесть, и, когда он накормлен и возвращается в свое стойло, он намного спокойнее.
После целого дня, проведенного, присматривая за ним, и в мыслях о Салухе, я совсем без сил. Когда Фарли просит меня о том, чтобы разложить ее шкуры перед загоном, чтобы она могла бы присматривать за маленькими двисти, я с радостью соглашаюсь. Я готова забраться в свою собственную постель и хорошенько отоспаться.
Но даже лежа в постели, я продолжаю думать о Салухе и о том, что принесет завтрашний день. Я панически боюсь, что слечу с катушек и ему от меня достанется. От одной мысли о поцелуях я начинаю задыхаться, а когда закрываю глаза, то практически ощущаю покрытую галькой, оранжевую кожу на своей. Меня начинает трясти, тошнота подкатывает к горлу. От этих воспоминаний никак не избавиться, а мне бы хотелось, чтобы это произошло.
Я бы все отдала, только бы стать свободной.
САЛУХ
Когда утром Ти-фа-ни выходит из своей пещеры, ее глаза пусты и несчастны. Темные круги говорят о недосыпании, и я переживаю, не передумала ли она. Я тоже этой ночью плохо спал, но это было из-за того, что у меня член всю ночь стоял от самой мысли о том, что утром смогу прикоснуться к ней. Даже храп Хэйдена не мог отвлечь меня от мыслей о ней, ее нежной коже, ее пышном теле.
