— Что? — спросила я, бросившись к ней. — Где больно?
Девица взглянула на меня бирюзовыми, как те же воды, глазами, и я увидела страшное: замерцали все потоки энергии, зачастили нервные импульсы, зашлось сердце, а это значит, что… что это значит? Аллергическая реакция? Но я не вижу признаков… Отравление?
Меня бросило в пот, испарина выступила на лбу. Почему я, врач-диагност, не вижу проблему? Где травма, где источник, что надо сделать? Девушка завалилась без сил на песок и открыла рот, начала ловить ртом воздух, и меня окатило волной такой паники, что я и сама запаниковала.
— Что с ней? — спросил кто-то, и рядом забегали другие девчонки.
Не знаю. Не знаю! Какое-то время я смотрела на умирающую, а потом склонилась над ней; когда мои руки коснулись влажной кожи, сердце девушки уже остановилось.
Мое тоже.
Она умерла прямо у меня на глазах, а я ничего не смогла сделать!
— На помощь! — крикнула я. — Нужна экстренная реанимация!
— А что случилось-то? — спросил кто-то.
Случилась смерть.
— Нужна срочная реанимация! — повторила я. — Сейчас же!
Юницы забегали, закричали, переполох поднялся. Но когда прибудут Знающие и, что самое важное, когда прибудут врачи? На реанимацию без последствий для организма есть две-три минуты; через пять минут «воскрешение» будет совмещено с энергетическими деформациями; через десять минут энергетические потоки деформируются все… человека старшей расы можно реанимировать час после смерти, но если лежащая передо мной девушка имеет хоть каплю младшей крови, ее срок – десять минут. Но и эти десять минут срок критический.
— Она умерла, — пронесся шепоток.
Нужна немедленная реанимация! Копируя действия наставников, я прижала кончики пальцев к двум энергетическим точкам на теле девушки и, зажмурившись, мысленно передала им свою энергию. Я сделала это первый раз и без подготовки, и кончики моих пальцев обожгло огнем.
А потом меня отшвырнуло прочь, и последнее, что я помню перед забытьем, это гневный окрик Знающей:
— Разошлись! Разошлись все!
Аэл принял меня неласково: здесь меня первый раз в жизни в транспорте укачало, здесь я впервые чуть не утонула, здесь я первый раз потеряла сознание и здесь я ослепла и оглохла. Когда приходишь в себя в полном мраке и в абсолютной тиши, можно сойти с ума от ужаса, а меня к тому же запихнули в тесную диагностическую камеру.
Когда с проверкой было закончено, меня извлекли из камеры, причем без помощи рук – я поднялась кверху и так и зависла в воздухе. Без зрения и без слуха, поддерживаемая лишь чьей-то волей в воздухе, я балансировала на тонкой грани между страхом и паникой. Бояться нормально, а вот паниковать нельзя… Не арестуют же меня, в самом деле? Нет, не посмеют. Лишь напугают хорошенько для покладистости.
Первым вернулся слух.
— Вы слышите меня, госпожа Королева?
Я обрадовалась, но это была злая злость.
— Да, черт бы вас побрал! Верните мне зрение!
— Сначала ответьте на вопросы.
— По какому праву вы применяете против меня психокинез? Моему дяде сообщили? Если в Союзе узнают, вас разбомбят! Мы вам покажем кузькину мать!
— Спокойно, госпожа Королева.
Меня обошли кругом, и я навострила свои эмпатические радары. К моему огромному разочарованию я ничего не почувствовала – ни капли эмоций. Более того, я не поняла даже, сколько вокруг меня человек, хотя обычно все живое я засекаю еще до того, как оно приблизится.
— У вас произошел выброс энергии, и вы временно ни на что не способны, — сообщили мне безучастно.
— А девушка? — вспомнила я. — Ее откачали?
— Врачи прибыли поздно.
Поздно... Конечно же, поздно. Помощь была нужна немедленно, а рядом оказалась только я, диагност без права и умений реанимировать. Собственно, поэтому, наверное, я и здесь: когда выясняют обстоятельства смерти, свидетелей берут на особый контроль. Только вот с какой стати со мной обращаются так, словно я опасная преступница?
— Почему я здесь? Меня подозревают в чем-то? — уже тише спросила я.
— Спокойно, госпожа Королева.
— Я спокойна!
— Держите себя в руках.
Ар-р-р-р! Злость разрушительна, и иногда это очень на руку. Ко мне вернулись и зрение, и власть над собственным телом; плохо только, что власть эта вернулась в момент, когда я зависала высоко над полом. В общем, я грохнулась с высоты на жесткое. Тип охнул, испугался; я тоже охнула, а потом прочувственно выругалась.
Вошел кто-то еще, и тип неуверенно что-то заблеял. В ответ раздался короткий приказ, и в тип с облечением смылся – куда только девалась его нарочитая холодность! Что, уже не так весело, когда жертва видит-слышит-ругается?
Я приподнялась на локтях и осмотрелась. Тусклый свет, серые стены, сканирующая система, стол, стул, ведро… ведро? Не вписывается в антураж. Вид на ведро мне заслонила фигура в белом; фигура протянула руку, и я, злобно фыркнув, поднялась сама.
Мужчина, заменивший трусливого типа, оказался видным, и не потому, что на нем белая с серебром форма. Многих военных отличает особая стать, выправка, а именно этот еще и высок, широкоплеч, поджар. Да и лицо тоже по-мужски красивое, узковатое, с тонким хищным носом и твердой линией подбородка. Темно-синие глаза, спокойные и непроницаемые, оглядели меня всю и вернулись к исходной точке – моему лицу.
— Вы в порядке? — спросил военный.
— Нет, я не в порядке, — раздраженно ответила я. — Вы нарушили мои права как…
— Ваше право – подчиняться правящей семье Аэла и законам, позволяющим военным структурам вести допрос в условиях, которые они сочтут подходящими. Ваше право – отвечать на мои вопросы, но не задавать их.
Прекрасно. Я обратилась к своим способностям, чтобы оценить эмоциональный фон стоящего передо мной человека и, может, внушить ему немного жалости к себе, чтобы он перестал вести себя как высокомерная задница. Влиять на других людей эмоционально нельзя, но нельзя и лишать людей зрения-слуха, так что… Мужчина на пару мгновений предстал передо мной привычным скоплением светящихся линий, а потом изображение, так сказать, пропало, и в висок кольнуло болью.
Ясно-понятно, я истратила ресурс.
Как же не вовремя…
Военный шагнул ко мне. Всего шаг – а у меня уже мороз по коже. Я неизвестно где, неизвестно с кем и неизвестно, что со мной будет после всего этого. Надо бы остаться на месте и хотя бы притвориться смелой, но язык отнялся от страха, и я шагнула назад.
Мужчина ко мне.
Я назад.
Он ко мне.
Стена.
Упершись в нее спиной, я вынужденно остановилась.
— Страшно? — поинтересовался военный.
По одним только его глазам можно сказать, что его уровень эо впечатляющий: радужки не просто темно-синие, они отсвечивают фиолетовым. Красивые глаза, но пустые и холодные, как линзы андроида. Даже сейчас, когда мои способности на нуле, я чувствую холод и давление силы.
— Еще как, — ответила я.
— Не советую использовать против меня силу.
— Я и не использую…
— Сейчас да, но минуту назад вы пытались.
Зараза! Похоже, он так прокачан, что тоже может считаться «сканером», как и я.
— Предупреждаю – хоть слово лжи, и допрос станет неприятным.
— Его и сейчас приятным не назвать.
— В ваших интересах сделать его приятным. Зачем вы прилетели на Аэл?
— За наследством. Я дочь Бриса Рубби и мне полагается…
— До прилета вы виделись вживую с кем-то из аэлцев? Связывались с кем-либо не из рода Рубби?
— Нет, никогда.
— Вы получали особые указания от Союза? Инструкции по тому, что делать на Аэле и какую информацию собирать?
— Меня предупредили насчет осторожности и уважения к местным традициям. Как гражданка Союза я…
— Подписав бумаги, вы отреклись от гражданства и принадлежите теперь к Высокому двору Аэл Дрида. Вы не Дарья Королева больше, вы Дэрия Рубби.
«Временно», — мысленно поправила я и кивнула. И осознала вдруг, что мои мысли читают, и что предупреждения о лжи не были пустым звуком. Обычно моего уровня эо хватает, чтобы утаивать мысли от излишне любопытных, но, как и все, я всегда на всякий случай ношу устройство, защищающее мысли «от взлома» и заодно служащее контактным переводчиком. Но здесь, на Аэле, такие устройства не носят постоянно, так что…
