Внезапно из-за поворота к моему дому энергичной походкой плетется Хэйдан, и мне вдруг становится так хорошо, что я широко улыбаюсь и помахиваю рукой.
— Черт возьми! — Взвываю я, когда парень оказывается близко. — Ты чего не спишь?
— Поспишь тут, — ворчит он и плюхается со мной рядом, а я накрываю его половиной одеяла и по-детски хихикаю, словно соорудила нам убежище. Хэрри криво улыбается, мне в глаза взглянув, а я протяжно выдыхаю.
— Так, почему ты не уснул, мой герой?
— Хотел тебя увидеть.
— Ну, увидел.
— Отлично. — Парень стягивает с лица очки и сдавливает пальцами переносицу. — Так, я реально вымотался, но сна ни в одном глазу. Веришь?
— Верю. У меня то же самое. — Пожимаю плечами. — Мы переволновались.
— Наверно. Мэтт вырубился почти сразу. Едва голову на подушку положил и все, я не сразу понял, что сам с собой разговариваю, честное слово! Рассказываю я ему, значит, про свои чувства, переживания, а потом слышу, он храпит. Никакого уважения.
Улыбаюсь и кладу голову на плечо друга. Он тоже облокачивается об меня, и мы так и сидим, наблюдая за тем, как солнечная сторона медленно придвигается к нашим ногам.
— Ты спятил, Хэйдан, — едва слышно отрезаю я, — спятил, когда взял меня за руку.
— Я хотел помочь.
— Ты помнишь, о чем мы с тобой разговаривали? Что ты мне пообещал?
— Ничего я тебе не обещал, — отмахивается друг, вновь нацепив очки, — ты бы сама не справилась, а я стоял рядом. Неужели я должен был просто наблюдать, как он высасывает из тебя силы? Ну, нет уж. Прости.
— Ты мог пострадать.
— И твоей вины бы в этом не было, ясно? Я сам так решил. И я поступил правильно.
— Хэрри…
— Я сделал бы это опять, если бы потребовалось, — серьезным голосом отрезает друг, и я отстраняюсь, чтобы посмотреть в его огромные, рыжевато-зеленые глаза. — Я же тебя в переулке не просто так встретил, Ари.
— Да, ты следил за мной, — отшучиваюсь я, пихнув его в бок, а он усмехается.
— Ну, не просто так увидел, как ты выходишь из дома, ладно. Все связано. — Хэйдан с умным видом кивает, а затем улыбается мне самой доброй улыбкой в мире. — Я рад, что у меня хватило мозгов заговорить с тобой, Ариадна Блэк. Правда, я ведь мог постесняться, а я вдруг решился, выпалил что-то. Это мой самый смелый поступок в жизни.
Я смущенно поджимаю губы, прикрываю глаза и вновь кладу голову на его плечо. Я тоже рада, что не отстранилась. Рада, что познакомилась с Хэйданом Эбнером Нортоном.
— Ари, — неожиданно взвывает сонный голос тети Мэри, — подойди на минутку!
Я протяжно выдыхаю и поднимаюсь.
— Я сейчас вернусь, хорошо?
Хэрри кивает, а я устало плетусь домой. Мэри-Линетт стоит у лестницы. Ждет меня, то и дело, зевая. Она протягивает мне сотовый и ворчит:
— Ответь уже. У меня башка трещит минут десять.
— Прости.
Виновато улыбаюсь. А тетушка отмахивается, мол, бывает. Пошатываясь, она вновь вскарабкивается по лестнице, словно к вершине Эвереста, а я прикладываю телефон к уху.
— Да? — Зачем звонить так рано? Может, Люцифер оставил мне сообщение? Раз он не может говорить со мной лично, будет доставать по почте. — Алло?
— Ари, слушай, Ари…, — голос обрывается, и я невольно выпрямляюсь. Лишь хорошо прислушавшись, я узнаю в этих нотах голос Мэттью; сердце у меня пропускает прыткий и нещадный удар, ведь никогда прежде я не слышала, чтобы он говорил в подобном тоне. Я крепко стискиваю трубку. — Ари, ты здесь?
— Мэтт, что случилось?
— У него…, Ари, у него сердце остановилось. — Всхлип. Неизвестный глухой удар. Я в недоумении пялюсь перед собой и чувствую, как внутри все разрывается на куски.
Ничего не понимаю. Дышу ровно, моргаю несколько раз.
— Что?
— Ты слушаешь меня или нет? Под утро ему стало плохо, я пошел за мамой, но, когда вернулся, он уже не дышал. Я вызвал скорую, но они…, они…
Я медленно поворачиваю голову в сторону входной двери и чувствую, как на глазах наворачиваются тяжеленные, горячие слезы. Но они не катятся, я просто перестаю видеть.
— Хэрри умер, Ари! — Не своим голосом взвывает Мэтт, я слышу его рыдания и вдруг роняю телефон. Он ударяется об пол с оглушающим треском и разбивается на куски.
Нет. Резко встряхиваю головой, пытаясь прогнать прыгающие точки, и выдыхаю.
— Нет, — плетусь на ватных ногах к выходу. — Нет.
Как это возможно, он же был здесь, он же сидел рядом со мной! Ладонями цепляюсь за стены, бреду к двери и вдруг понимаю, что на крыльце никого нет.
Делаю несколько широких шагов вперед и взвываю не своим голосом:
— Хэрри! — Я кричу в пустоту. Я ворочаю головой, наблюдая, как мир смешивается и переворачивается, и захлопываю ладонями рот. Нет, нет, нет… Споткнувшись на ступенях, сваливаюсь вниз, поднимаюсь и вновь кричу, — Хэрри! Подожди!
Но его здесь нет. Я бегу вперед, дыша так громко и так часто, что грудь разрывается на части, но я не останавливаюсь. Я не имею права.
«Хэрри умер» — вертится в моей голове. «Сердце остановилось». Но как? Нет, это не может быть правдой, он не могу уйти. Не мог.
— Хэрри, пожалуйста, — прошу я, — ты же был здесь, ты же был со мной!
Я замираю и хватаюсь руками за волосы, сдавив голову так сильно, что лицо сводит. Оглядываюсь, утопая во взглядах людей, прожигающих меня недоумением, и горблюсь в отчаянии, ломаюсь, как ветка. Во мне что-то умирает. Я закрываю ладонями лицо и сипло втягиваю воздух, пытаясь не свалиться, пытаясь не упасть. Но как же это сделать?
Это я во всем виновата. Его сердце остановилось, потому что я его убила.
— Пожалуйста, — хриплю я, — пусть это будет кошмаром, пусть это окажется сном.
Но даже когда я без сил усаживаюсь на край тротуара, кадры не сменяются, время не меняет свой ход. Все остается прежним. Воспоминания о том, как призрак Хэрри сидел со мной рядом такие живые, что режут похлеще ножа. Его улыбка, его взгляд. Его слова.
Покачиваю головой, упираюсь лбом о колени и застываю, вдруг подумав, что если я перестану дышать, мир разрушится, превратится в руины и заберет меня за собой.
Но у мира вновь свои планы. Я судорожно втягиваю воздух и продолжаю жить.
А Хэрри нет.
Мы обречены терять тех, кто нам дорог, пожалуй, это единственное, что неизменно в нашем мире. Люди умирают. И, наверно, лучший способ смириться с их смертью, умереть первым. Что мертвые знают о Смерти? Ведь о Смерти рассуждают живые, и чувствуют ее только они. Мертвый умер, и ему все равно. А мы остаемся и чувствуем боль, утрату.
Вину.
Я не могу дышать, я и пытаться не хочу, потому что знаю: я не заслуживаю, не имею права. Иногда Смерть, как и Судьба, слишком великодушна. Она оставляет в живых тех, кто жизни не заслуживает, и забирает тех, кто пожить так и не успел. Это жжет, терзает на куски. Эта горячая, лютая несправедливость, которая прохлаждается здесь, рядом с нами, а мы смотрим на нее сквозь пелену слез и ничего не делаем. Не можем.
