Я ухожу, оставляя позади сверкающие огни. Захожу в дом и едва плетусь вдоль стен, украшенных семейными фотографиями. Ореховый взгляд друга провожает меня вплоть до выхода, будто парень совсем рядом, и я прощаюсь с ним, кивнув в пустоту.
Уже на пороге, прежде чем открыть дверь, замечаю на комоде связку ключей. Ключи от пикапа Хэрри. А точнее от пикапа его дедушки… Я растерянно каменею и вдруг слышу, как в голове взвывают шестеренки и начинают крутиться так быстро, что становится дико больно и страшно. Глаза расширяются, а пульс учащается. И, приподняв руку, я уже стою, думая не о смерти Хэйдана, а думая о том, как его вернуть. Перемена настроения отдается эхом по всему моему телу, я вытягиваюсь, будто струна и стискиваю зубы.
Пальцы хватко стаскивают ключи. Я выбегаю из коттеджа и несусь к пикапу, сгорая в нетерпении, сгорая от любопытства и безумия, вскружившего голову.
Я — Ариадна Монфор-л'Амори. Я не просто так стала той, кем являюсь.
Запрыгиваю в салон, зажигаю двигатель и включаю фары, и тут же из дома выходит Мэтт с растерянным видом. Он прикрывает пальцами глаза, чтобы лучше присмотреться, затем вдруг порывисто руки опускает.
— Ари, — шепчут его губы. Он делает пару шагов вперед, а я уже выжимаю газ. — Ари!
Со свистом выруливаю со двора, разворачиваюсь и несусь вдоль пустой дороги, так и не поняв до конца, что собираюсь сделать. Но я сделаю. Я, черт возьми, сделаю все, что в моих силах, пусть даже это иррационально и неправильно. Я все сделаю!
— Не надо, — вдруг просит знакомый голос, и, вздрогнув, я замечаю рядом маму. Она оказывается совсем близко, сидит в салоне, глядит на меня шоколадными глазами, а я так и пялюсь на дорогу. Не хочу ее видеть, слышать. Зубы до боли стискиваю и жму на газ.
— Ари, пожалуйста.
— Нет.
— Ари, подумай, что ты делаешь.
— Я подумала! — Рявкаю я, рассекая воздух. Дома проносятся с дикой скоростью, свет от фонарей сливается в единый, рыжеватый пласт. — Я должна попробовать.
— Дорогая, ты ни в чем не виновата, — шепчет мама и тянет ко мне руки, а я забиваюсь в угол и взвываю нечеловеческим голосом:
— Не смей, не говори так! Это я убила Хэрри, и хватит лгать.
— Ты не хотела.
— Неважно.
— Он знал, что…
— Убирайся, — вдруг рычу я, словно раненное животное и перевожу взгляд на мать. На ее лице отражается немая растерянность, сожаление, а я повторяю, — уходи, оставь меня!
— Ари…
— Где ты была, когда я схватила его за руку? — Взвываю я и смотрю на нее, чувствуя, как слезы заливают щеки. — Где же ты пропадала, когда я его силы забирала? Почему не остановила меня? Почему не предупредила? Мама, почему ты ничего не объяснила мне?
— Я понятия не имела, что ты окажешься такой сильной. А теперь подумай, Ари, тебе стоит понять, какую ошибку ты собираешься совершить.
— Ты не знаешь, что я хочу сделать.
— Знаю. — Мама хмурит лоб и порывисто приближается ко мне, а я продолжаю ехать, не смотря на нее и кусая дрожащий губы, — у каждого поступка свои последствия. Если ты не остановишься, не прекратишь нестись сломя голову…
— То что? — Вспыляю я, растянув губы в сумасшедшей ухмылке. — Пострадают люди? Умрут невинные? Что, мама, что? Мне наплевать.
— Неправда.
— Правда. Ты совсем меня не знаешь. Я больше не та девочка, которой была раньше.
— Ты все та же.
— Нет.
Я жестко выжимаю тормоз и подаюсь вперед. За окном лес, высоко в небе сверкает и переливается серебристым светом полукруглая луна, и я выпархиваю из салона и ныряю в лунное сияние, решительно выдохнув. Прыгаю в черную пасть леса, несусь наугад, хрустя ногами о листья, и стремительно работаю руками. Чем дальше от дороги, тем лучше. Мне не нужны свидетели. Я останавливаюсь только через несколько минут, когда легкие горят таким огнем, что горчит во рту и сводит горло.
Никогда прежде я не прибывала в подобном состоянии. Я ничего не боюсь. Я ничего не чувствую: ни боли, ни вины. Я лишь вижу нарисованный образ в своей голове и следую ему. Импульсивно опускаюсь на мокрую землю, закрываю глаза и слышу, как вокруг меня вспыхивает хрустящее пламя. Мои губы дрогают в ухмылке. Отлично. Огненный и рыжий змей тянется рядом со мной, смыкается и образует перевернутый треугольник. Раздираю в кровь ладонь, прикасаюсь ею к холодной земле и шепчу: vocavit vos, Lucifer. Пламя шипит и вспыхивает ярче, словно сопротивляясь, пытаясь меня отговорить! Но я не слушаю его, крепче зажмуриваюсь и повторяю еще раз громче и увереннее: vocavit vos, Lucifer!
Лес взвывает человеческим голосом, темные ветви нагибаются и сталкиваются друг с другом, а я впиваюсь пальцами в землю, стискиваю ее и чувствую, как меня переполняет сила. Она пронизывает мое тело насквозь, словно игла, и проходит через мое сердце. Я тут же судорожно выдыхаю, откидываю назад голову и, распахнув глаза, прожигая ядовитым взглядом ночное небо, ненавидя себя и то, что порождаю своей ненавистью, рычу:
— V ocavit vos, Lucifer!
Пламенный столб окружается меня, ревет, будто зверь, и уже в следующую секунду, когда огонь с хлопком испаряется, передо мной появляется Люцифер. Я горблюсь, ощутив себя на редкость измотанной, а мой гость кривит бледноватые губы.
— Так-так, Ариадна, — шипящим голосом протягивает Дьявол и сцепляет в замок свои костлявые пальцы. Мужчина подходит ближе, изучает меня карминово-алыми глазами, а я чувствую, как по лбу катятся капли пота, — не думал, что мы встретимся с тобой так скоро.
— Мой друг умер.
— Ты хотела сказать, ты убила его.
Люцифер сверкает ледяным взглядом, а я поднимаюсь на ноги и хриплю:
— Да. Это сделала я.
Дьявол молчит. Наклоняет голову, прожигает во мне дыру, словно и так ран мало, но потом все же прерывает тишину протяжным вздохом, поднявшим листву под ногами.
— Ты хочешь вернуть его.
— Верно.
— Обращаясь ко мне, ты сильно рискуешь, — шипит Люцифер, оскалив зубы. — Я могу тебе отказать, дорогая. Мой отец славится милосердием, а я обманом. Ты ведь знаешь.
— С Богом у меня сложные отношения.
— Не богохульствуй. А, впрочем, я не сомневаюсь, что Папа, по милости своей, отвел тебе судьбу, полную страданий. И все для того, чтобы проверить тебя на прочность, Дитя Мое, и в очередной раз убедиться, как слабы оказались его безвольные создания.
— Я соглашусь, — сглатывая, шепчу я и изо всех сил стискиваю пальцы, — я соглашусь отдать свою душу, если вы вернете моего друга.
Дымка вокруг Люцифера становится почти осязаемой. Она тянется ко мне, овивает в колючих силках горло и поглаживает мокрые щеки, и я пытаюсь отстраниться, но не могу шевельнуться. Так и смотрю в глаза темноте, мраку, злу в чистом его обличии.
