— О, — она глянула на огромные морды. — Подходящие имена.
— Идеальные, — довольно улыбнулась Хэла.
Ей было жаль девчушку, истерика никак не проходила, она рыдала во сне и приходилось сидеть рядом, гладить её спину, приговаривать что-то ласковое и успокаивающее. Ела Милена мало, была беспокойной и взвинченной, а иногда зависала уставившись в одну точку.
Конечно Хэла понимала её, конечно она была готова на всё, чтобы ей помочь, но что она могла? А главное ни о каких способностях и речи не могло быть, ибо они, как видела Хэла, были, но так глубоко, что сложно было сказать когда, а главное при каких обстоятельствах они могут пробудится. Может пройти даже не пара луней до этого момента, а при таком моральном состоянии и намного больше.
Милена встала рядом с Хэлой и тоже уставилась на тренировку. Через какое-то время восторг от созерцания происходящего было уже сложно скрывать. Да и что там — это действительно было одновременно красиво и мощно.
— Говорят, что феран первый мечник Кармии, — проговорила Хэла, немного наклонившись к Миле.
— А митар второй? — улыбнулась та.
— Не поверишь, но да. Так что мы тут наблюдаем битву титанов, практически.
Через двор прошёл невысокий мужчина в рыжих одеждах и бросив на ведьм полный презрения взгляд подошел к ферану.
— А это кто? — сжалась Милена.
— Это эйол, священник типа.
— А почему он на нас так посмотрел?
— Потому что мы мерзкие создания, которые противны ему и его богу, — пожала плечами Хэла. — В целом “спасибо”, что вообще посмотрел. Для него, да и других, мы пустое место.
— Мы — это ведьмы?
— Мы — это все серые.
— Не понимаю, — нахмурилась Милена.
— Мы для них всех, — Хэла обвела двор глазами, — даже не третий сорт, даже не люди, наверное. У серых нет прав, нет голоса. Нас могут изувечить, изнасиловать, убить и за это нет наказания.
— Как так? — она содрогнулась, Хэла почувствовала, как подходит волной ещё одна истерика, но рассказать было надо, что ж делать?
— Серые принадлежат ферану, — пояснила женщина. — Изарийский феран не позволяет трогать серых и причинять зло. Если тронешь — будешь перед ним ответ держать.
Мила что-то промычала. Хэла видела, что девушка до жути боится Рэтара Горана.
— Он жуткий, конечно, — улыбнулась чёрная ведьма. — Но милый.
— Милый? Он? — девушка захлебнулась от недоумения. — Ты шутишь?
— Нет, он доказал, что честный и справедливый. Я понимаю, он тяжкий, смотришь на него и не по себе, — ответила чёрная ведьма. — Но его очень уважают. Как никого.
Милена явно хотела что-то возразить, но тут через весь двор пробежала Донна и, подлетев к Хэле, схватила её за руку:
— Хэла, там… — глаза девушки были полны ужаса.
— Что? — нахмурилась ведьма.
— Томика… она… ой, — серая качнула головой, — Хэла, иди быстрее.
В дверях, откуда выскочила Донна стояла бледная и напуганная Куна.
— Да что вы опять творите, — выругалась женщина и, сунув Милене в руки свою кружку, спрыгнула с перекладины загона.
В подвале было темно, но запах крови был достаточно сильный. На полу в углу прислонившись к стене сидела Томика — маленькая, хрупкая девчушка. До того, как попала сюда жила в тяжёлых и плачевных условиях, плохо питалась, не видела от людей хорошего. Потому выглядела намного меньше своего настоящего возраста.
Женщина недовольно вздохнула — на обеих руках Томики были рваные раны поперек. Такая отчаянная просьба о помощи — глупый, бессильный, полный нервного, юношеского порыва, и такой понятный Хэле, поступок.
Наверное, если бы такое случилось в мире Хэлы, она бы заволновалась, наверное вызвала бы скорую, потому как правильно оценить тяжесть состояния девушки не смогла бы. Но в этом мире она была чёрной ведьмой и видела яркий золотой огонёк внутри лежащей без сознания серой, огонёк жизни. По его силе, было понятно, что Томику нашли вовремя — позднее место огня могла бы занять густая вязкая тьма.
Хэла выругалась про себя, с легкостью подняла девчонку и потащила наверх, во двор. Там она, не церемонясь, кинула серую на землю и вылила на голову ведро ледяной воды. Огонёк встрепенулся, забился в истерике и Томика открыла глаза. Ведьма встала над ней и схватив за руки в местах ран притянула на себя:
— Ненавижу истерики. Вы же знаете, что ненавижу! — прошипела в лицо девушке Хэла. — И что ты устроила? Это что вообще такое?
— Хэла, я… — девочка сначала была страшно напугана, потом лицо её скривилось и она стала плакать и причитать: — Прости Хэла, прости меня… Хэла, милая, я…
— Дура! — рыкнула ведьма. — Кто?
Томика начала отчаянно мотать головой.
— Кто?
— Нет, Хэла, прости меня, прости я…
— Хочешь умереть — приди и скажи, помогу! Ясно? — чёрная ведьма была дико зла, ярость била из неё фонтаном.
Она выпрямилась и дернула девчонку за собой, потом крутанула её и впихнула в руки подоспевшей Греты. На руках Томики остались только шрамы, раны Хэла залечила.
— Ещё бы и убирать тебя заставить то, что устроила, — прошипела Хэла ей в спину, и Грета быстро увела серую девочку со двора от греха подальше.
Ведьма тяжело вобрала в себя воздух и тяжелый взгляд её упал на Куну.
— Кто? — снова спросила она, чувствуя, что сейчас взорвётся от бешенства, а это не сулило никому вокруг ничего хорошего.
Куна вздернула подбородок и вызывающе посмотрела на Хэлу:
— Вот хоть заговори меня, но я не знаю, — ответила та.
— Врёшь, мелкая ты… — хотела выругаться ведьма, но сдержалась.
— Не вру, — отозвалась Куна писком, но предпочла скрыться со двора, подальше от женщины.
Наверное, если бы всем можно было увидеть то, что видела вокруг себя обычно Хэла, то они бы вздрогнули. Потому как изо всех щелей и углов к ней потянулась тьма. Хараги ощетинились и прижались к земле, потому что они, как подозревала Хэла, если не видели, то чувствовали эти изменения в своей хозяйке, а может и саму всколыхнувшуюся тьму.
— Значит так, многоуважаемые носители членов, — Хэла крутанулась на сто восемьдесят градусов и повернулась лицом во двор, — если тот, кто виноват, не придет до завтрашнего утра с повинной к достопочтенному ферану, завтра к этому времени посереет от макушки до пят!
На мгновение их взгляды встретились — её, полный яростного огня, и его, нахмуренный, полный холода и суровости. Потом она развернулась и вышла через просторные ворота наружу, навстречу яркому второму светилу, которое только-только показало свои лучи из-за гор.
В её мире Хэлу вряд ли могли назвать феминисткой, но тут наверное она кем-то подобным была. Женщина этого мира, как и женщина Средневековья, права и слова не имела.
Саму Хэлу от наказания за постоянное противоборство спасало исключительно то, что она была чёрной ведьмой. Спорить с ней было делом неблагодарным и глупым, даже ферану, который был защищён от её так называемого колдовства.
Но Хэла не пользовалась своими возможностями в полной мере, как могла. Никто не мог бы остановить её от того, чтобы она, например, вытащила из несчастной Томики признание, или заставила бы говорить Куну, которая была подружкой несчастной глупой девчонке, решившей сотворить глупость из-за какого-то мужика. Да и мужика этого найти быстро тоже не составило бы труда. Но Хэла так не умела, не могла позволить себе лезть внутрь людей, пытать их, тащить насильно, принуждать…
А может этот самый мужчина и не знает, что стал причиной таких страстей внутри несчастной серой девчушки. Ну как можно запретить кому-то любить? А если любишь и очень хочется ощутить это чувство не только душой, мыслями, но и кожей?
Конечно, проветрив голову и побродив по очень похожим на вересковые пустоши местам вокруг замка, Хэла успокоилась.
В Изарии было два основных дома — зимний, так сказать для холодного времени, и летний, для времени цветения и плодородия. Зарна и Трит. И Хэла за недолгое время пребывания в этом мире побывала и там и там.
Зарна ей нравилась больше — так называемые “вересковые пустоши” пересекались глухими лесами, один из которых подходил почти к замку, была река, бурная и каменистая Нрава, берущая своё начало в горах где-то на границе и извиваясь проложившая свой путь почти вдоль всей Изарии, на подходе к Триту становящаяся спокойной и мирной, словно и нет где-то там бурного, сметающего всё на своем пути потока.
