– В Тунсете? В Рёйгене? Ты говорил, что еще в детстве уехал отсюда.
– Да. Это так, ненадолго забегал… По делам, скажем. Ты еще на спине не видела, что мне с того раза осталось!
И сам чуть подался вперед, чтобы я не его со спины обойти пыталась, а обняла, обхватив руками, щупая спину. Ох ты… словно дерево обнимаешь! Он здоровый и жесткий такой… А на спине тонкие длинные полосы.
– Плетью? – спросила я.
– Ага, – кивнул он.
– За что?
Там столько полос под пальцами, что и представить страшно.
– Да вот, за то, что куда не надо полез.
– Это куда?
– К девке, – он неопределенно дернул щекой.
А я вдруг не поверила. Вот не знаю от чего. С другой стороны, мое ли это дело? За кражу его поймали? Не похож он на того, кто красть будет. Что-то еще. Но сейчас не самое удобное время выяснять. Завтра спрошу. Он ведь теперь никуда от меня не денется.
И от этой мысли вдруг как-то тепло стало.
– Рубашку сними, – сказала я, – посмотреть хочу.
И сама взялась, принялась снимать с него, он сопротивляться не стал.
А ведь хорош.
Рубашку он в сторону бросил.
Я, разглядывая его, обошла кругом. Поймала себя на том, что так по-хозяйски осматриваю, он послушно стоит. Мой муж, чтоб его… Я принадлежу ему, а он мне, и я имею на все это право.
А без рубашки даже еще крупнее кажется, плечи широкие… Шрамов на нем… На плечах куда больше, чем на груди, а руки и вовсе все изрезаны. Как он жив после всего этого? Или огонь в крови? Таких не убьешь.
Я провела рукой по плечу, погладила.
– А сколько тебе лет?
Очень своевременно. Он усмехнулся.
– Двадцать девять. Выгляжу старше?
– Да нет… Просто – когда ты все это успел?
– Да вот, знаешь, огонь в крови, как шило в заднице, спокойно сидеть не дает.
Глаза весело смеялись.
Огонь, значит…
– А это?
Я провела рукой у его ключицы.
– В Райне, – сказал он. И вдруг поймал меня за руку, притянул к себе, и я оказалась совсем близко. – А можно теперь я с тебя что-нибудь сниму? – спросил вкрадчиво.
Одну мою руку он держал, а второй я сама держалась за него, чтобы удобней стоять… ну, как держалась? Обнимала. И щекой к его плечу. Его запах, тот самый – паленой травы, нагретых камней… запах огня. Притягивал. Невозможно сопротивляться этому. Очень правильный запах.
Вдруг поняла, что хочется не только щекой, а всем телом прижаться. И не отпускать.
– Попробуй, сними, – согласилась тихо.
* * *
Когда проснулась, поняла, что он улыбается.
Лежит рядом, гладит меня пальцами по бедру, зараза такая, и улыбается. Спать не дает. Но так довольно, что сердиться невозможно.
После этой ночи – вдвойне невозможно.
И даже ничего такого, никаких чудес, никакого особого блаженства, как мне Ута с нашей кухни рассказывала. Но Ута и говорила, что в первый раз ничего ждать не стоит. Я все равно больше смущалась и не могла расслабиться, как бы Отер ни развлекал меня.
Но было хорошо.
Действительно хорошо, я бы не прочь все это повторить. И не раз.
И даже притом, что этой ночью мы больше болтали и веселились, чем то, чем в первую ночь заниматься положено… Оно и к лучшему. За эту ночь он перестал быть чужим.
Я пододвинулась ближе, прижаться к нему боком, он сгреб меня в охапку, затащил на себя. Теперь я лежала у него на животе.
– Ну, как ты? – тихо спросил он и, прежде чем я ответила, потянулся поцеловать. Нежно. По-настоящему. Увлеченно так.
– Отлично, – сказала я. Не соврала. – Ты умеешь обращаться с женщинами.
Он заулыбался еще довольнее.
– Это просто, – погладил меня по бедру. – С юными девушками надо так же, как с дикими волчатами, не лезть к ним сразу со своими ласками, это только пугать. Пусть чувствуют себя в безопасности, не лапать и не пытаться с ходу раздеть. Одежда – это тоже защита. Не стоит первому нарушать границы. Заинтересовать. Потом дать себя обнюхать со всех сторон, – он тихо хмыкнул. – Попробовать на зуб, если нужно, потому что пока волчонок не изучит тебя, доверять не начнет. Показать, что ты открыт и не тронешь. А вот когда тебе начнет доверять, можно уже и самому тянуть руки и начинать осторожно чесать за ушком.
– За ушком? Да ты страшный человек, Отер, – я была почти поражена, но и почти готова простить ему все это. По крайней мере, в это утро простить. – Значит, я – дикий волчонок?
– Уже нет, – он, ничуть не сомневаясь, меня за ушком почесал.
– Думаешь, приручил? Волк никогда не станет домашней собакой.
– Это ведь хорошо, – беспечно сказал он. – Ты тоже страшная женщина, между прочим, – и немного повел плечом. – Смотри, как покусала!
– О-о-о, – я попыталась изобразить раскаянье, но что-то не вышло. На плече действительно черный синяк. – Я попробовала тебя на зуб? А ты это говоришь сейчас, чтобы я прощение попросила или чтобы покусала еще?
Тут он просто заржал. Обнял меня так крепко.
– Второй вариант мне нравится больше, – сказал, ни капли не сомневаясь. – Ты же не просто так кусать будешь, а и все остальное тоже?
– И все остальное тебе тоже покусать? – удивилась я.
– Страшная женщина, я же говорю! – подхватил и заставил меня рывком перевернуться, сам оказавшись сверху.
– Но тебе нравится, – сказала я.
– Да, – согласился он. – Знаешь… – и как-то вдруг посерьезнел, – я очень рад, что судьба свела нас вот так. Что все так вышло. Что встретил тебя. Как бы ни повернулось потом. Очень рад. Наверно, вот такую жену я всю жизнь и ждал.
Он лежал, опираясь на локти, глядя на меня.
И
