"Я просто не могу поверить, что я так ошиблась в нем.
Он казался таким совершенным.
и таким интересным.
и —
— Красивым? — перебила меня сестра.
Я упала на кровать и уставилась в потолок.
— О, Джорджия.
Не красивый.
Великолепный.
поразительный, аж сердце замирает.
Но теперь это уже не имеет значения.
Джорджия стояла и смотрела на меня сверху внмз.
— Извини, это не сработает.
Как было бы приятно видеть тебя развлекающейся с каким-нибудь горячим французом.
Я не буду сидеть и слушать тебя, как только решишь снова начать жить, дай мне знать.
Здесь вечеринки почти каждую ночь.
— Спасибо, Джорджия, — сказала я протягивая руку, чтобы дотронуться до её руки.
— Всё что угодно для моей сестрёнки.
а потом я даже не заметила, как закончилось лето и пришла пора снова ходить в школу.
Мы с Джорджией свободно говори по-французски.
Папа всегда говорил с нами на нём, и мы проводили много времени в Париже в течение наших каникул, так что французский давался нам также легко, как и английский.
Поэтому мы могли пойти во французскую школу.
Но французская система образования настолько отличалась от американской, что нам пришлось бы сдать такое невероятное количество недостающих зачетов, чтобы получить высшее образование.
Парижская американская школа одна из таких странных мест, где иностранцы собирались вмести некий оборонительный круг, делая вид, что они всё ещё дома.
Я увидела это как место заблудших душ.
Моя же сестра видела здесь возможность завести как можно больше международных друзей, чтобы она могла приезжать к ним, в их родные страны на школьных каникулах.
Джорджия рассматривала друзей как одежду, которую можно при случае поменять одну на другую — не видя в этом ничего такого. Просто она к ним не слишком привязывалась.
Что касается меня, будучи младшей, я знала, что два коротких года с этими людьми, некоторые из которых оставили бы все, чтобы вернуться на родину до конца учебного года.
Так, пройдя через массивные парадные двери в первый день в школе, я направилась прямо в офис, чтобы получить свое расписание, а Джорджия направилась прямо к группе пугающего вида девушек и начала болтать так, как-будто она знала их всю свою жизнь.
Наши социальные кости были брошины в первые пять минут.
Я не была в музеях с тех пор, как видела Винсента в музее Пикассо, поэтому я испытала трепет, когда подошла к Помпиду Центру однажды днем после школы.
Мой учитель истории раздал нам задания по событиям двадцатого века, происходивших в Париже и я выбрала беспорядки 1968 года.
Скажите май 68 и любой француз сразу же подумает о глобальной забастовке по всей стране, которая завела экономику Франции в тупик.
Я сосредоточилась на том времени, когда целую неделю шла ожесточенная борьба между полицией и студентами Сорбонны.
Мы должны были делать свои задания от первого лица, как будто мы сами были участниками тех событий.
Так вместо того, чтобы читать книги по истории, я решила искать в современных газетах того времени, чтобы найти как соотнести к себе.
Необходимые мне материалы находились в большой библиотеке, расположенной в Центре Помпиду на втором и третьем этажах.
Но, так как на других этажах размещался Парижский Национальный музей современного искусства, то я планировала совместить выполнение домашней работы с созерцанием вполне заслуживших этого произведениями искусства.
Разместившись в одной из просмотровых кабин библиотеки, я просматривала катушки микрофильмов с записью самых богатых на события дней беспорядков.
Прочитав, что 10 мая был днем ожесточенного столкновения между полицией и студентами, я просмотрела первую полосу того дня, сделала кое-какие заметки, а затем пропустив заголовки начала читать передовицу.
Трудно было себе представить что подобное насилие происходило всего за рекой в латинском квартале, в пятнадцати минутах от того места, где сижу я.
Я достала катушку и заменила её другой.
Беспорядки возобновились 14 Июля, в день независимости Франции.
Многие студенты, а также туристы, посетивших Париж в праздники, были доставлены в близлежащие больницы.
Я сделала заметки с нескольких первых страниц, а затем щелкнула назад на две страницы, к некрологам и соответствующим им черно-белым фотографиям.
А там был он.
На половине первой страницы.
Это был Винсент.
Его волосы были длиннее, но выглядел он в точности так же как и месяц назад.
Моё тело окаменело, когда я прочитала текст.
Пожарный Жак Дюпон, девятнадцати лет, родившиеся в Ла Боле, Пэ де ла Луаре, был убит при исполнение своих обязанностей прошлой ночью в здании, где был пожар. Предполагают, что пожар был спровоцирован коктейлем Молотова, брошенным студентами-бунтовщиками.
Жилое здание 18 по улице Шампольон было в огне, когда Дюпон и его коллега, Тьери Симон (дата смерти
, секция S) ворвались в здание и начали выводить людей, которые укрылись от боёв в расположенной рядом Сорбонне.
Застрявший в ловушке под горящими бревнами, Дюпон скончался прежде, чем его смогли доставить в больницу и его тело доставили в морг.
Двенадцать жителей, в том числе четыре ребенка обязаны своей жизнью этим героям.
Этого не может быть, подумала я.
Если только конечно это ни его отец, который зачал сына незадолго до смерти.
(Я посмотрела на некролог) девятнадцать.
Что не может быть не невозможным.
Так как мои рассуждение провалились, я направилась к следующей странице и отсканировала Ss для Саймона.
Это был: Тьери Симон.
Парень с развитой мускулатурой, который увел нас от драки на реке.
Тьерри на фото выглядел массивным Афро, но с той же уверенной улыбкой, что он одарил меня в тот день на террасе кафе.
Это определенно был тот же парень.
Но больше чем сорок лет назад.
Я закрыла глаза, ничему уже не веря, а затем открыла их для того, чтоб прочитать абзац про выстрел в голову Тьери.
