— Да! Осталась еще пара корзин, и с томатами покончено.
Гнир кивает, следуя по уже заданному маршруту. А Сигюн лавирует между суетливыми йотунами, настойчиво направляясь к морковным грядкам. День сбора урожая — самый важный и энергозатратный день. Вся плантация с самого раннего утра стоит на ушах, постоянно находясь в движении. Вся сложность процесса усложняется еще и тем, что йотуны, здесь работающие, воодушевлены и заинтригованы перспективой наконец постичь плоды своего труда. И из-за этого им, естественно, хочется выполнить все поскорее. Вот только скорость — не равно качество. И иногда энтузиазм приносит обратный эффект. Она в очередной раз утверждает сама себе, что правильно сделала, оставшись здесь и показав им, как правильно собирать ту или иную культуру.
Сигюн, добравшись до места, с улыбкой опускается у края грядки. Она дергает за массивный зеленый хвостик и выуживает из плена земли оранжевую морковку.
— Вы все никак не угомонитесь? — в раздраженной заботе разражается упреком Трук у нее над головой.
Сигюн не сдерживает легкий смех.
— Я должна показать вам, как правильно нужно собирать плоды.
— Конечно, моя царица, но зачем же опускаться до грязной работы?
Сигюн удивленно прослеживает его хмурый взгляд, устремленный на ее запачканные землей руки. Она с шутливым возмущением произносит:
— Для любого вана земля — это живая священная субстанция. Мы не считаем работу с землей чем-то грязным!
— Прошу простить, моя царица, — фыркает Трук. — Я направлю к вам двоих, чтобы они начали работу с этой частью. Но пообещайте мне, что потом займетесь чем-то более приемлемым.
— Хорошо-хорошо, — побеждено улыбается Сигюн и дополняет, высматривая какую-то активность вдалеке, где оной еще не должно быть: — Кстати, плоды с самых дальних грядок, что у свода с расщелиной, тоже корнеплоды. Они же в курсе?..
Трук оборачивается по траектории взгляда царицы и резко хмурится.
— Я проверю.
Сигюн со смешком возвращается к своему незатейливому занятию, наполняя очередную корзину. Сбор урожая греет душу. Посещая плантацию ежедневно, Сигюн, по мере произрастания растений, просто приходится оставаться в пещере, объясняя йотунам принцип ухода. Мало-помалу она проникается этой работой, налаживая отношения с Труком и остальными. С каждым проведенным на плантации часом страх ледяных великанов понемногу от нее отступает. Дает зачатки понимания, что внешняя холодность и молчаливость — лишь неумение общаться с другими расами. Йотуны в принципе по природе оказываются немногословны. Длинным фразам и предложениям они предпочитают короткие жесты. В этих аспектах царь Йотунхейма с ними полная и колоссальная противоположность. С каждым проведенным на плантации часом Сигюн находит для себя то утраченное, что ей катастрофически не хватает. Связь с землей. Бытуя в Ванахейме с постоянным доступом к этой живой субстанции, она даже не задается мыслью, что это ей так необходимо.
Сигюн вдруг вздрагивает от неожиданности, когда сквозь свои думы к ней приходит понимание, что за ее спиной кто-то стоит. У нее над головой звучит снисходительный вздох.
— Не объяснишь мне, почему моя жена копается в земле, как землеройка?
Она, давя улыбку, мысленно закатывает глаза. Еще один…
— Ваны…
— До ненормальности чтят землю, считая ее священной и живой, а потому чистой во всех своих проявлениях. Я в курсе. — Он жестом велит ей подняться. — Только ты не в Ванахейме, милая. И я этих твоих потуг не приветствую.
— Простите. — Сигюн виновато отряхивает с рук землю. — Вы пришли посмотреть, как идут работы?
— Вообще-то я пришел за своей женой, — красноречиво вздергивает брови царь Йотунхейма. — Если она, конечно, не против уделить своему мужу каплю своего драгоценного внимания и оторвать взгляд от другого йотуна.
Сигюн подпрыгивает на месте, пойманная на том, что проверяет, справляется ли Трук с делами на краю свода, аккурат за спиной мужа. Она в панике раскрывает рот.
— Я не!..
— У вас на диво хорошо сложилось общение… — хмыкает он. — Мне начинать ревновать?
Сигюн перебирает губами, но вовремя замечает в алом взгляде издевательские смешинки. Она с укоризной вздыхает.
— Мой царь…
— Идем, — саркастично посмеиваясь, приобнимает ее за плечи царь Йотунхейма, — они и без тебя прекрасно со всем справятся.
— Надеюсь… — тянет Сигюн. — Что-то случилось? — чуть обеспокоенно интересуется она.
— А я могу забрать тебя, только если что-то случилось? — провокационно щурится он и получает в ответ смущенное «Конечно, нет». — Вот и отлично. У меня выдалась свободная минутка, — он ехидно скалится и наклоняется к ее уху, чтобы прошептать: — Как раз будет время для того, чтобы ты убедила меня не казнить Трука.
Локи заходится плутоватым смехом, смакуя смущение вперемешку с негодованием. У него входит в привычку задевать ее за живое. Сигюн всегда реагирует неоднозначно. За полгода совместного проживания они притираются друг к другу, но все равно не могут предсказать реакции супруга. Она — потому что его реакцию предсказать в принципе невозможно. Он — потому что Сигюн ходит из крайности в крайность. Она то до одури напоминает ему Фриггу с ее жестким стержнем внутри и непререкаемостью в решениях, то становится невинным ребенком, готовым есть у него с руки любую, самую глупую чушь. Готовым угождать ему буквально во всем, о чем он ее только попросит. За полгода совместного проживания Сигюн влюбляется в него окончательно. Локи не может объяснить причину, но это то, что случается. Он видит это в ее сверкающих глазах; в раскрепощенности, когда они остаются наедине в его спальне; в готовности внимать каждому его слову, даже если он говорит о пресловутой, непонятной ей совершенно политике; в жгучем интересе к его персоне и к его прошлому. За полгода совместного проживания Сигюн становится для него необходимой. Как лучик света в постоянной мгле, как отдушина.
Но любит ли он ее?
Локи двумя руками обхватывает Сигюн за талию, чтобы поднять и усадить на коня. И она с изумленной улыбкой мягко ловит его за руку. Он, погруженный в свои мысли, лишь отголосками сознания различает ее речь, твердящую ему о том, что она прибывает сюда на своей лошади.
Любит ли он ее? Вряд ли…
========== Асгард ==========
Сигюн ведет подушечкой пальца по краю обсидиановой шкатулки из Свартальвхейма. Подцепляет нить черного жемчуга из Мидгарда и комкает губы в задумчивости. Вертит меж пальцев кольцо с адамантом из Альвхейма. Поглаживает змейку браслета из черного пылающего металла Муспельхейма. Бегло проходится по дивным серьгам с сапфирами, кованным мастерами-цвергами. Сигюн тяжело вздыхает, отнимая от украшений руку. Их так много, что она просто не может выбрать… Холодные, серебристые, черные, белые, со всеми оттенками синего и голубого. Они полностью контрастируют с теми, что она привозит с собой из Ванахейма. С теплым золотом и яркими рубинами, травяными изумрудами и нежными шпинелями. От всего этого — Сигюн приходится отказаться. Все это — ужасно не подходит суровому холоду Йотунхейма. Все это — совершенно не вяжется с ее стальными голубыми платьями, грубыми кожаными элементами, меховыми накидками и высокими сапогами. Ведь царица должна соответствовать. В случае Сигюн, в основном, чтобы не давать повода для придирок старейшинам. Ведь по их чаяниям она уже давно должна быть беременна.
— Не можешь выбрать?
Сигюн вздрагивает, бросая взгляд на отражение невесть откуда взявшегося царя Йотунхейма. Губы изгибаются в невольной улыбке. За годы супружества она уже свыкается с его озорными проделками и манерой бесшумно подкрадываться или внезапно возникать иллюзией ни с того ни с сего. Это становится неотъемлемой частью жизни. Чем-то привычным, чем-то родным, чем-то, что трогает за сердце и заставляет их обоих не погрязнуть в рутине. Это все — становится непосредственной частью самой Сигюн. Она знает, и даже, в какой-то мере, ожидает, что в следующую секунду муж вынырнет из так любимой им невидимости и сразу заведет разговор. О чем угодно.
