Но именно сейчас его появление для Сигюн неожиданно. По ее подсчетам он должен был явиться еще нескоро.
— Уже подошло время? — Она взволнованно цепляется кончиками пальцев за край меховой отделки пеньюара. — Я не думала, что уже так поздно. Простите… — Она украдкой бросает взгляд на двух малышек-йотунш, что смирно стоят, опустив головы чуть поодаль.
Почему ее не предупредили?
— Нет, — царь Йотунхейма коротко усмехается. — Я пришел многим облегчить твои женские тяготы.
Он взмахом руки материализует на ее постели сочное травяное платье, совсем не похожее на то, что Сигюн привыкает носить. Настолько, что яркий цвет после стольких лет жизни в вечных льдах даже кажется диким. Она с нескрываемым удивлением переводит взгляд на мужа и только сейчас подмечает, что он облачен в совершенно иные одежды, нежели одежды царя мира ледяных великанов. Этот кожано-тряпичный камзол с золотыми пластинами в качестве отделки больше напоминает… асгардский? Ее вдруг охватывает ностальгия. В чем-то похожем она встречает царя Йотунхейма впервые в дворцовом саду Ванахейма. Еще даже не зная, с кем имеет дело. Еще даже не зная, что через несколько часов будет помолвлена с этим мужчиной. А на следующей день — станет его женой. Еще даже не зная, что он окажется ее первой любовью. Сигюн интересуется:
— Вы решили изменить своему обыкновению?
Локи улыбается своей смышленой женщине. Он говорит:
— Скорее, воздать должное.
Он ловко подцепляет комкающие меховую отделку пальцы и наклоняется, чтобы поцеловать тыльную сторону ладони. Чтобы окрасить увесистое кольцо на безымянном пальце левой руки в золото. Локи съедает самодовольным взглядом ее невинное удивление с примесью восторга, ведь знает: ей нравится его магия. Он невесомо очерчивает стертыми подушечками пальцев тонкое запястье, обвешивая его в зеленом свечении браслетами-змейками. Глаза-изумруды вспыхивают в последнем штрихе, больше для пафоса, чем для нужды. Где-то в потемках изворотливого ума давно поселяется подозрение, что Сигюн уже разгадала его якобы ненарочные попытки ее впечатлить. Но Локи предпочитает закрывать глаза на эту общую истину. Он вкладывает в раскрытую маленькую ладонь увесистые серьги. И наконец, убрав локоны витого золота на одно плечо, вешает на тонкую шею изысканное ожерелье. Локи собственнически проходится ладонью по невольно втянутому животу и подбирается губами к маленькому ушку. Он глухо проговаривает с тихим укусом:
— Надень.
Его крайне забавляет, как Сигюн в крайнем смущении (все еще, несмотря на почти десять лет, Боги!) неловко вставляет петли висячих серег в уши под его пристальным взглядом. Он осматривает свою жену через отражение резного трюмо из альвхеймского дерева. На лицо против воли налезает шальная улыбка. Он собственнически проходится по невольно втянутому животу ладонью, которую ту же мягко сжимает пара рук. Локи может позволить себе эту редкую минуту несвойственной нежности, потому что для слуг — царь и царица просто ведут светскую беседу, не более. Это еще один плюс его магии, не оставляющий Сигюн равнодушной. Локи хмыкает каким-то своим мыслям и подводит сухой, но пропитанный глубоким смыслом итог:
— Для Асгарда вполне сгодится.
Для Асгарда, в который они отправляются всего на несколько дней впервые за десятилетие.
— Спасибо…
Сигюн одаривает его мягкой улыбкой. Пожалуй, только ради этой улыбки Локи был бы готов подарить ей еще что-нибудь.
— …но совсем не обязательно было…
— По твоим старым украшением сразу понятно, что они из Ванахейма, — прерывает ее царь Йотунхейма. — Я не потерплю, чтобы кто-то даже помыслил, что я не могу одарить свою жену драгоценностями.
Сигюн коротко кивает, получая в ответ еле приметное поднятие уголков губ. Он так говорит, но… как объяснить гору всего остального? Она, сама того не замечая, покрывается алым румянцем.
— Что ж… — царь Йотунхейма отстраняется, возвращая себе извечный холодный вид.
Сигюн уже наизусть выучивает этот знак. Знак, означающий, что иллюзия спала.
— Оставляю тебя. Помогите царице одеться! — отдает распоряжение он маленьким йотуншам, быстро принявшимся хлопотать с легким шелковым платьем. Он разворачивается, чтобы выйти из спальни супруги, но вдруг останавливаться, не сделав и пары шагов. — Ах да, чуть не забыл, — он, не глядя, материализует на трюмо золотую кованую диадему с маленькими рожками.
Сигюн с веселой усмешкой подцепляет ее и разворачивается, чтобы задать вопрос. Но дверь уже закрывается за царскими широкими плечами. Сигюн хмыкает, со звоном откладывая золотой полукруг, и поднимается с места. Йард, Фер и Драна подносят ей насыщенное зеленое платье под стать изумрудам в украшениях. Она с каким-то сомнением проводит рукой по невесомым складкам и золотой вышивке. Пальцы обдает давно забытым трепетным ощущением. Оно поднимает откуда-то изнутри чувство болезненной ностальгии. И, сказать по правде, Сигюн оно совершенно не нравится.
***
— Добро пожаловать в Асгард! — провозглашает грубый громогласный голос, стоит последним радужным вспышкам сверкнуть перед глазами.
Сигюн со сдержанным детским восторгом глубоко внутри поворачивает голову из стороны в сторону, с интересом рассматривая грозные золотые кованые щиты на стенах, зияющую темноту космоса, светом звезд заманивающую в свои опасные недра, монолитный золотой пол и пьедестал со знаменитым в Девяти мирах стражем Бивреста. Асгард — мир богов-воинов — встречает ее с самых первых минут своей суровостью и серьезностью. А еще несравненным величием. Воинственность и величие. Пожалуй, это лучшая характеристика для центрального мира на древе Иггдрасиля.
— Как всегда на своем посту, — вместо приветствия хмыкает царь Йотунхейма.
— Охранять вход в Биврест — мой священный долг.
— Надеюсь, ты оставишь свой священный долг хотя бы на сегодня, Хеймдалль! — радостный бас громыхает по всей зале, приближаясь к гостям широкими шагами.
Царь Йотунхейма едва заметно улыбается, сошедшему с моста царю Асгарда. Для Сигюн вполне известный факт, что муж остается публично холоден ко всем, включая ее. Но вот почему он холоден даже к своему брату — для нее загадка. Сигюн учила историю. Она прекрасно ознакомлена со всеми прениями между этими двумя. Но ей почему-то казалось, что оба брата оставили все тяжбы позади. Возможно, Сигюн ошибалась?.. Она надеется, что не ошиблась.
— Локи! Сигюн! Как добрались?
— Тебе прекрасно известно «как»… Так! Нет-нет-нет! Даже не думай!
Царь Йотунхейма ловко уворачивается от железных братских объятий, выставляя синеющие руки вперед в яром протесте. Он сменяет свое йотунское обличие на обличие аса еще на сталактито-сталагмитовой аллее арок. Так что посягание царя Асгарда на личное пространство имеет вполне обоснованную опасность. Он морщится и фыркает:
— Свои телячьи нежности оставь своей супруге!
— Или твоей, — хитро усмехается Тор и, ничуть не расстроившись, сжимает пискнувшую невестку. — Отлично выглядишь, Сигюн!
— Спасибо… — она отходит на шаг в максимальной неловкости.
Единственный мужчина в ее жизни (не считая отца и брата), с которым она была близка, — ее муж. Столь тесные взаимоотношения с кем-то другим ставят в откровенный тупик. К тому же…
— Ты прибыл встретить гостей или обжиматься с чужой женой? — с тихим недовольством вздергивает брови вверх царь Йотунхейма.
— Ты мне не чужой, — хмурится царь Асгарда. — А Сигюн — моя невестка. Чего ты драконишься?
— Это называется «издевка», братец, — скалится Локи.
Подставляет локоть супруге и тянет ее в сторону прохода к мосту. Он оборачивается через плечо, чтобы съязвить:
— Так вы идете, Ваше Величество?
Сигюн невольно прикрывает рукой глаза, стоит им выйти из залы стража Бивреста. Дневной свет всей своей силой бьет по отвыкшим к такой степени яркости глазам. Ни многочисленные свечи в отапливаемом крыле Локихейма, ни светящиеся кристаллы в пещере-плантации не идут ни в какое сравнение со светом светила. Сигюн сама того не осознавая растягивает губы в млеющей улыбке. Она может утверждать разумом все, что угодно, но глубоко внутри ей до дрожи в кончиках мизинцев этого не хватало. Ей, ванахеймской царевне, выращенной в теплых лучах и жарком согревающем воздухе. Сигюн — редкий весенний цветок, который сорвали, срезав тонкий стебель, и увезли далеко в Зиму в драгоценном футляре.
