но Риалл приготовил слишком много блюд на завтрак – Осет, вероятно, не сможет оторваться чересчур скоро.
Риалл знает, что ей нужно научиться держать себя в руках, но это противоречит его новому инстинкту, которым он обзавелся вместе с Кровными узами, – ему необходимо ее накормить. А Осет не может оставить на тарелке ни крошки.
Когда дело доходит до еды, она просто дичает, и это восхитительное зрелище. Но когда я думаю о том, почему она так себя ведет, то начинаю чувствовать себя пещерным ублюдком.
Это чудо, но Осет не винит нас в том, что с ней произошло. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь простить себя за это.
Я получил бесценный урок: никогда нельзя допускать халатности, никогда не стоит себя вести чересчур самодовольно. Это навсегда изменило то, что мы позволяли себе творить во имя Ордена Скорпионов, навсегда изменило наши ценности, которые мы впредь будем отстаивать. Но мы уже нанесли ей вред, и мы мало что можем сделать, кроме как постараться, чтобы подобное больше ни с кем не повторилось, и возместить Осет ущерб, когда она будет готова.
Я ненавижу обстоятельства, в которых произошла встреча с нашей соулмейт, и то, что ей пришлось пережить в Приюте. Как бы я ни был благодарен за то, что мы вообще нашли ее, это чудовищный удар – знать, что половинка твоей души была вырвана с корнем и истерзана бездушными монстрами, и это твоя вина.
Я снова сосредотачиваю внимание на Верусе и комнате пыток. Сейчас не время погружаться в подобные размышления – как бы мне ни хотелось исправить то, что мы натворили. Но я могу отдать Веруса Осет, открыть ей доступ к тому, что хранится в его голове, и пока этого достаточно.
– Что ты ел перед тем, как устроить нам засаду той ночью? – задает вопрос Курио, отпирая замки на крышке инкубатора. – Во сколько ты обычно ужинаешь?
Ноздри Веруса раздуваются, пытаясь втянуть больше кислорода, он плотнее сжимает рот, и его губы истончаются, превращаясь в упрямую линию.
– Тебе больше нравится холод или жара? – спрашиваю я.
На верхней губе Веруса начинают выступать капельки пота, дыхание становится более шумным, а взгляд устремляется на небольшой затененный альков, скрывающий дверь и единственный вход и выход из комнаты.
Курио опускает руку в инкубатор.
– Какое твое любимое оружие? То, за которым ты тянешься в первую очередь, когда тебе страшно?
Глаза Веруса набухают черным, теперь в них виднеется лишь тонкое кольцо серебра. Его необычный цвет глаз заметно темнее, чем у Осет. Вместо бледно-голубого и фиолетового оттенков в них спрятаны осколки серого.
Курио поворачивается, и бледная кожа Веруса белеет.
– Ты ведь помнишь Дэйнса и Гилмора? – говорит Курио и укладывает на бледную грудь Веруса двух маленьких скорпионов-«болтов». Затем он закрывает крышку инкубатора и опускается в свое кресло. Скорпиончики начинают устраиваться на груди Веруса поудобнее – тот откидывает голову, словно пытаясь оказаться как можно дальше от этих жутких существ.
Скорпионы осторожно расползаются в разные стороны: Гилмор – к плечу Веруса, а Дэйнс – к его подмышке. Дэйнс всегда выбирает самые болезненные места, и эта черта, к сожалению, не передалась ни одному его потомку.
Я ухмыляюсь, вспоминая этого малыша в детстве – уверен, этот одаренный гаденыш получает от пыток не меньше удовольствия, чем мы.
– Какой первый звук ты слышишь, просыпаясь утром? – спрашиваю я с нажимом, и грудная клетка нашего призрака начинает подниматься и опускаться все быстрее, а на его голых руках и груди появляются мурашки.
Верус молчит, но я вижу, что ему это дается с трудом.
Курио улыбается и берет со стола камертон. Он не отрывает глаз от Веруса, бьет камертоном о ножку своего стула и поднимает его перед собой. И как только в комнате раздается особый дрожащий звук, Верус напрягается, а оба скорпиона впиваются в его кожу клешнями и бьют по нему хвостами.
Из-за стиснутых зубов Веруса вырывается негромкое рычание – боль от укусов заполняет все его существо. «Болты» – удачное название для этих скорпионов, ведь их укус ощущается так, будто в тебя только что выстрелили арбалетным болтом. А еще они обладают одной полезной особенностью – они причиняют максимум боли, при этом их яд не слишком ядовит. Так что эти скорпионы – незаменимые маленькие помощники в подобных делах. Несколько дней, проведенных наедине с «болтами» и «красавчиками», которых мы разводим специально для пыток, – и пленники рассказывают все, что нам нужно. К нам также всегда присоединяется Императрица, но ее мы обычно приберегаем на конец.
Зажав камертон в ладони, Курио откидывается назад, и скорпионы расслабляются, переползая в новые точки на теле Веруса, как будто ждут следующего сигнала.
Верус рычит, брызги слюны вырываются из сомкнутых губ. Он пытается стряхнуть скорпионов со своего туловища, издает страдальческий вой, который быстро переходит в рев, в котором звучат агония и отчаяние.
Гилмор почти отцепляется, и Курио поднимает камертон в знак предупреждения. Верус тут же обмякает под своими путами, пот стекает по его шее, он дико озирается по сторонам, и наконец его разъяренный, полный страдания взгляд застывает.
– Будь хорошим мальчиком, – дразню я. – Ответь на несколько вопросов, скажи нам, что мы хотим знать, и, может быть, мы позволим тебе полежать под луной сегодня ночью, – бесстрастно предлагаю я, и Верус тут же поворачивает голову в мою сторону. – Я подумал, это тебя заинтересует.
Верус бросает на меня взгляд, и искра неуверенности в его глазах вспыхивает пламенем у меня в груди.
Я практически вижу, как он пытается припомнить все, что было сказано в этой комнате, в поисках момента, когда он упустил какую-то важную информацию. Но он ничего не упустил, и это озарение – первый наш важный ход в сегодняшней игре, потому что оно связано с Осет.
В самом начале, когда Верус еще пытался задавать нам вопросы каждый раз, когда мы задавали их ему, мы поняли, что его крайне интересует четвертый «скорпион» – тот, о существовании которого он не знал. Тот, который может исцеляться светом луны – как, видимо, и он сам.
Мы не были уверены, было ли исцеление луной особенностью Осет, или есть и другие фейри, которые это умеют. И теперь, глядя Верусу в глаза, я понимаю – да, есть и другие. Он видел, как она делает то, что, как мы подозреваем, может делать только он и его род, и это вызвало в нем большой интерес. И этот интерес мы собираемся использовать в своих целях.
Стук в дверь нарушает напряженную тишину, и я улыбаюсь тому, как вовремя он раздается. Я поднимаюсь,
