усыпальница в Миларе, величественная и торжественная, перед огромным Собором Святого Иоанна. В зале, где в своем каменном саркофаге лежал государь Трен и сын его кронпринц Дарон, было тепло, в два маленьких окошка лился яркий солнечный свет. А рядом со своим дедом и дядей лежал принц Марк в огромном, еще не запечатанном саркофаге. Лицо его было покойно и светилось благословенным белым светом. Голова покоилась на белоснежной подушке, расшитой золотом и жемчугами, темные волосы его были тщательно расчесаны, а на лбу сиял все тот же золотой венец. Он утопал в цветках асфоделей. Рядом пустовало ещё одно расшитое ложе. И цветы белых роз усыпали изголовье.
Ишмерай, одетая в длинное белое платье, лиф которого был расшит золотом, жемчугом и белыми алмазами, медленно шла к своему возлюбленному. Голова укрыта ослепительно-белой, роскошно расшитой свадебной мантильей, которая волочилась за нею по мертвому каменному полу усыпальницы. Она взошла по ступеням на возвышение, где стоял саркофаг, и легла рядом с Марком. Она лила на него светлые свои слезы, ласкала его шепотом, покрывала нежными поцелуями его лицо, глаза и все еще сладкие губы, взяла его теплую руку в свою, поцеловала ее, прижала к себе и так застыла. Улыбка так и не сошла с ее губ. Глаза закрылись, и она услышала грохот каменной крышки, навсегда закрывшей от нее свет.
Сон был столь ярок, что, проснувшись в темной комнате в Аргосе, на рассвете, она не сразу осознала, где находится. Но, вспомнив все, она уткнулась в подушку и громко зарыдала.
На мучительные крики прибежал Александр, вооружённый ножом с широким клинком. Оглядевшись, он непонимающе подошел к девушке и нерешительно окликнул её по имени. Не разбирая того, кто перед нею, девушка стиснула его руку, воззрилась на него покрасневшими полубезумными глазам и умоляюще воскликнула:
— Но мы ведь даже не видели его тела! Откуда мы можем знать, что он умер?
— Ишмерай… — с глубоким вздохом проговорил Александр, присев на край её кровати. — Если он и не умер от удара о воду, он не выплыл. Выплыл демон, но не он.
— Он так хорошо плавает! Как он мог не выплыть?!
— Течение было слишком сильным, — тихо сказала Атанаис, стоявшая у входа и горько смотревшая на неё. — А вода холодной.
— Стало быть, он все же… умер?.. — спросила девушка, растерянно и испуганно.
— Умер, — твёрдо ответила Атанаис.
Ишмерай, в сердце которой закрался лютый ужас, воззрилась на Александра своими горестными глазами, он кивнул, и девушка, тихо заплакав, уткнулась ему в плечо, прижалась к нему, будто к последнему спасению, и её захлестнула буря отчаяния. Большая ладонь Александра неловко коснулась её волос и начала поглаживать, нежно и заботливо, будто рука отца утешает своего ребенка. Так она и уснула, пригревшись на плече у Александра, сильно стиснув его руку, пропитав колет его слезами. Она слышала сердцебиение старшей сестры, шум её крови в жилах и ее прекрасное пение, вытаскивающее из души острые шипы и растворяя горечь в сладости своего голоса.
Целый день пролежав в комнате, Ишмерай лишь через сутки нашла в себе силы подняться. Она проснулась самая первая из своих друзей, быстро привела себя в порядок и вышла из комнаты. Коридоры замка еще спали. Ей попадались редкие слуги, которые тотчас куда-то исчезали, будто страшились попасться ей на глаза. Она вышла из дворца и поднялась на Железную Стену, чтобы приветствовать солнце и попросить у него сил. Лучи его скользили по ней и зажигали ее глаза, будто беззвучно аккомпанируя ее пению. Она пела солнцу, пела Марку и с зажатым в ладошках кольцом молилась, чтобы ему было хорошо и покойно по ту сторону небосвода. Голос ее то вздрагивал, то заглушался рыданиями, но она продолжала петь, обещая, что более никогда не опустит голову и будет держаться до самого конца, чтобы более никому не доставлять хлопот.
— Мы перепугались, сударыня, — вздохнул Александр, строго глядя на нее. — Вчера вы ни разу не вышли из комнаты, а сегодня вы выскользнули оттуда уже на рассвете.
— Я хотела встретить солнце, — покорно пролепетала она, исподлобья глядя на своих друзей. — Я люблю его встречать.
Ей было стыдно перед ним, ибо она все же помнила, как держала его за руку ночь назад и заставляла его терпеть ее рыдания. Ей было стыдно перед Атанаис, Акилом, Сагрией Марцеллом и перед всеми, кто видел ее горе и переживал из-за нее.
— А сестра не может вас найти.
— Не могу больше лежать. Если я проведу еще один день в своей комнате, я умру от мыслей.
— Тогда вам будет приятно узнать, что мы решили не задерживаться долго в Аваларе, — приглушённо произнёс Ивен Аим, и Ишмерай удивленно выдохнула:
— Очень приятно. И очень интересно. Я готова вас выслушать. Но не забывайте, что мы должны побыстрее узнать, что же случилось с царицей и царевичем.
Главный Жрец Гасион будто избегал своих гостей и не желал говорить с ними. Советник Гаап менял тему бесед, когда ему говорили о желании переговорить с наместником царства. Гаап вежливо улыбался, был любезен, но по истечении пяти дней их безрезультатного пребывания в Аваларе путников начинало тошнить от его подслащенных манер.
— Просить у Гасиона помощи или советоваться с ним — лишняя трата времени. А мне не хотелось бы тратить его впустую, — ответил Александр.
Весь отряд собрался в покоях, отведенных для Нидара Сура. Посланника Натала Ансаро и его помощника Юнеса не известили об этом собрании: им тоже не хотели более доверять.
— Мы должны отыскать следы царицы и ее брата, — сказал Ивен Аим. — Я не верю, что их убили. Ходят разные сплетни.
— Не зря я тотчас подумала на этого Гасиона, что рожа у него противная, — с отвращением выдавила Сагрия, сморщив свой носик. — Неужели он убил царицу, а ее брата спрятал? И все это ради власти?
— Ради власти люди шли и не на такие мерзости, — тихо отметил виконт Аим.
— Фавны не люди, — сказал Цесперий.
— Спустя три сотни лет мы приехали в Авалар и выяснили, что фавны ничем не лучше людей, — парировал Александр, заговорщически улыбнувшись Атанаис, а та улыбнулась ему в ответ.
— Фавны сделали жест доверия, — возразил Цесперий. — Они вернули
