помахала ему в ответ, но, поглядев на Александра, вновь нахмурилась.
— Мне захотелось пройтись… — прошептала девушка устало.
— Захотелось ей пройтись! — ворчал Марцелл. — Мы сбились с ног!
— Простите меня… — покаялась Ишмерай столь смиренно, что Александр и Марцелл перестали рычать на нее. — Поехали обратно. Атанаис не заслуживает таких волнений.
Ишмерай заметила, с каким удивлением смотрит на нее Александр, и понуро опустила голову: ей более никому не хотелось доставлять хлопот.
Напротив входа на территорию дворца высилась огромная статуя неведомой богини, статной и величественной. Должно быть, богини Луны Атаргаты.
Фавны запели. Стройным хором звучали их голоса. Они текли печальной рекою, убаюкивая солнце и встречая свою защитницу и утешительницу, богиню луны, Атаргату. И мужчины, и женщины, и дети обратили свои сияющие мольбою лица к небу, зовя ее, умоляя прийти и озарить их землю свои благословенным светом.
Ишмерай, Марцелл и Александр застыли, очарованные красотой музыки, их голосов и древнего кунабульского наречия. Хмурый Марцелл держал ее за руку, будто своего ребенка, Александр стоял рядом, и на души их опустился покой и благоговение перед подобной верой, печалью, красотою и смирением.
Небо темнело, а они все пели, самозабвенно, с радостным старанием, и песен этих не хотелось нарушать, но Сагдиард очнулся первым и пробормотал:
— Музыкальный народ. Поют так, что заслушаешься. Не фальшивят. Правда, Атанаис поет еще лучше. Но хорошо бы нам вернуться. Иначе от тревог и слез у нее сядет голос.
— Для сердца влюбленного голос возлюбленной всегда будет казаться столь же сладким, сколь и мед, — шепнула ему Ишмерай с улыбкой, когда Марцелл отошел к своему коню.
Александр поглядел на Ишмерай и тихо рыкнул с шутливой угрозой:
— Я не понял, что вы хотите этим сказать.
— Вы думаете, я не вижу, какими глазами смотрите вы на мою сестру, господин Сагдиард? — прошептала Ишмерай.
— Ваша сестра красавица, — ответила Александр, довольно заулыбавшись. — Какими еще глазами можно глядеть на нее? Она еще и умница, и у нее добрая душа. Не влюбиться очень сложно.
Ишмерай покраснела и ответила:
— Вынуждена вас разочаровать, господин Сагдиард. Боюсь, сердечко моей милой сестры уже занято…
Александр презрительно усмехнулся и строго осведомился:
— Кем же? Не говори, что вашим смазливым самодовольным кузеном!
Девушка таинственно улыбнулась и пожала плечами.
— Что, никак кронпринцем?
— А что если и им?
Голубые глаза Александра задумчиво обратились вдаль, затем он самодовольно усмехнулся своим мыслям и изрёк:
— Женское сердце непостоянно. Через неделю она будет смотреть на меня совсем другими глазами…
В хоре тягучего пения внезапно послышались отдельные вскрики, по началу краткие, но после они переросли в душераздирающие вопли ужаса.
— Это у них такие песни? — настороженно пробормотал Марцелл.
— Нет, это не песни! — ответил Александр, выхватил пистолет и кинулся за мечом.
Стемнело не до конца, но на улицах пылали факелы, и Ишмерай увидела, как из-под Золотой Стены выросли фигуры, в свете огня сверкнули их мечи с невероятно тонкими клинками, и послышались звуки выстрелов. Женщины закричали, схватили своих детей и понеслись в дом, мужчины схватились за оружие. Тотчас из-под Серебряной Стены тоже выросли фигуры, и те, кто вбегал в те страшные минуты в Серебряные Ворота, оказались в смертельной ловушке.
Едва нападение началось, Марцелл обхватил тонкую талию Ишмерай обеими руками, посадил её на коня, и сам сел позади неё. Втроем они ринулись к Железным Воротам в потоке обезумевших от ужаса фавнов, но, когда стражники узнали, что захвачена и Серебряная Стена, Железные Врата захлопнулись у них перед носом.
— Вдоль Стены есть тайный проход! — воскликнул Александр, стараясь перекричать умоляющие крики покинутых фавнов. — Если они не закрыли и его, мы сможем спастись!
Но как только они тронулись с места, конь Марцелла дико заржал и повалился на землю. Оружие высокого мужчины, появившегося неподалеку, похожее на пистолет, но с гораздо более длинным дулом, раздробило коню заднюю ногу.
«Как тогда, — подумала Ишмерай, пытаясь вытащить из-под раненого коня ушибленную ногу и отползти в сторону, — в лесу… против кабана…»
— Вставай! — воскликнул Марцелл, вытягивая её. В руке его уже звенел кистень.
Ишмерай поняла, что ей тоже придётся отбиваться. Она выхватила кинжалы Эрешкигаль из-под своей курточки и приготовилась. В бой понеслись резвые стрелы из арбалетов фавнов, но люди не отступали.
— Сюда! — воскликнул Марцелл, вместе с Александром хватая её за руки и несясь вдоль стены, но, услышав пронзительный женский вопль, Ишмерай обернулась и позеленела: неизвестно откуда взявшейся Атанаис высокий мужчина заламывал руки, пытаясь задрать ей платье.
Рассвирепевший Акил, который был в два раза меньше мужчины, набросился на него со всего размаху и повалил на землю. Ивен Аим уже летел ему на помощь.
Александр отпустил руку Ишмерай, оседлал коня и понесся к нападающему. Мгновение, и голова злодея отлетела в сторону, брызнув кровью.
— Беги вдоль стены! — выкрикнул Марцелл, указал Ишмерай на восток и зарычал: — Там ты увидишь подземный ход. Он ведет к замку. Беги туда скорее! Я поведу остальных следом за тобой!
Он подтолкнул девушку вперед, а сам кинулся к Акилу и Атанаис, на ходу размахивая огромным шипастым кистенем.
«Где же моя сила?!» — в отчаянии подумала Ишмерай, встряхивая руками, пытаясь высечь из себя хоть искру, но кровь Рианора оставалась глуха к её мольбам.
Пронзительный визг разорвал ночь: неподалеку от неё здоровенный мужчина вытащил топор из плоти убитой им женщины, заткнул его за пазуху, одной рукой схватил за кудрявые волосы маленького фавнского мальчика, а другой — за толстую косу совсем юной девушки, и потащил их прочь.
Потрясенная Ишмерай сорвалась с места, едва успев как следует подумать. Разум заволок страшный туман ненависти, из груди вырвался отчаянный крик, и ей захотелось лишь одного — покарать.
— А ну отпусти их! — резко закричала она, полоснула одним кинжалом Эрешкигаль по одной руке врага, полоснула вторым по другой, и, завопив от боли, мужчина выпустил детей. Не теряя ни мгновения, Ишмерай порезала его ноги под самые колени, и он тяжелой горой свалился на землю, крича что-то на неведомом грубом языке.
