23. Так сколько этих Паулуччи?
– Думаете, он решится приехать прямо в поместье?
Мы уже едем назад. Поскрипывают полозья саней, нагоняя сон и тоску.
Мы не стали даже на день оставаться в Никольске – хотя изначально хотели пройтись по местным магазинам и прикупить нарядов и каких-нибудь вкусностей. Но настроение оказывается для шопинга совсем не подходящим.
– А для него это самый подходящий вариант, – тетушка совсем не пытается меня успокоить. – После того, как его персоной заинтересовалась Императорская магическая служба, он предпочел затаиться. А таиться в провинции куда проще, чем в столицах, где его многие знают. К тому же, если правда то, что про его опыты говорят, то ему для подпитки магией скоро новая возлюбленная надобна будет. И не абы какая, а со способностями. Такую еще отыщи поди. А Анюта его в этом отношении полностью устраивала – так зачем же другую искать? Может, он и поостережется в Даниловке появляться, если про гибель графа еще не слыхал. Но как только узнает, что Анна овдовела, примчится, не сомневайся.
Мысли путаются у меня в голове. С одной стороны, приезд маркиза в Даниловку нам на руку – если мы хотим добраться до его дневника, то сделать это здесь будет проще. Попробуй отыщи Паулуччи в Петербурге, Москве, а то и во всей России. А тут он сам к нам приедет.
С другой стороны, уж он-то меня с настоящей Анной Николаевной никак не перепутает. Он сразу поймет, что я – совсем другая Анна – та, что из будущего. Более того, он же сам меня сюда переместил. А значит, знает, кого увидит в Даниловке. Что я буду делать, если он объявит меня самозванкой?
Этот вопрос я произношу и вслух.
– Не объявит, – уверенно заявляет Глафира Дементьевна. – Шум поднимать не в его интересах. Но может на шантаж пойти – потребует за свое молчание, чтобы ты на его условия согласилась. А условия у него известно какие – полюбовницей его стать. Поди, он еще не догадывается, что нам про его опыты известно, стало быть, будет думать, что бояться ты его не должна – ну, разве что как обычного мужчину, а не колдуна.
Я вспоминаю его пристальный, будто насквозь просвечивающий, взгляд, холодную улыбку и холеные руки с тонкими аристократичными пальцами, и вздрагиваю. Мне неприятно даже думать о нём. А уж выполнять его условия…
Тетушка опять читает мои мысли и хмыкает:
– Тебе, Аннушка, только притвориться нужно, что ты готова делать то, что он хочет. Если появится он в поместье, поговоришь с ним, потянешь время, узнаешь, где он остановился. Дневник его за столько лет уже распухнуть должен от записей – вряд ли он его в кармане сюртука или пальто держать станет. А значит, в номере гостиницы оставит или в съемной квартире. Найдем среди твоих крепостных какого-нибудь сообразительного парнишку – пусть в вещах Паулуччи пороется, когда сам маркиз к нам с визитом пожалует. Ну, а уж если его записи у нас в руках окажутся, ситуация переменится.
Она рассуждает здраво, и вроде бы, осуществить всё это не так сложно, но мне всё равно не спокойно.
– А если он дневник на итальянском ведет? Мы даже не поймем там ничего. А если в его записях и нет ничего крамольного, за что его к ответу привлечь можно?
– Может, и так, – соглашается тетушка. – Но пока не найдем дневник, этого не узнаем. Но учитывая, что начал вести он его еще в Италии, и опыты свои хотел в тайне сохранить, описывать всё по-итальянски было небезопасно. А по-русски он говорит превосходно – однажды, будучи у нас в гостях, обмолвился, что жена его дяди, который воспитывал его с детства, была из России. Так что там, у себя, в Венеции ему сподручнее и спокойнее было как раз по-русски писать.
– Ну, хорошо, – киваю я. – Допустим, мы найдем дневник и сможем прочитать, что в нём написано. И если окажется, что речь в нём идет о запрещенных опытах, то что мы будем делать? Заявим в Императорскую магическую службу? Но она заинтересуется не только Паулуччи, но и мной! Ведь попав под арест, маркиз молчать не станет– он сразу же заявит, что я – не Анна Николаевна! К тому же, если он окажется в тюрьме, то как он сможет снова поменять нас местами с вашей племянницей? А если мы не выдадим его, то обнаружив пропажу дневника, он сразу догадается, кто в этом замешан, и уничтожит нас. Он всё-таки маг и довольно сильный!
Ситуация кажется мне тупиковой. Отомстить Паулуччи мы сможем, только погубив и себя, и Анну Николаевну. А если пойти с ним на сделку, то где гарантия, что он нас не обманет?
Некоторое время мы едем молча. Тетушка так плотно закутывается в пуховый платок, что мне виден только ее острый нос.
Я тоже откидываюсь на спинку лавки и пытаюсь хоть немного подремать. Утро вечера мудренее. Придумать сейчас мы всё равно ничего не сможем. А значит, придется действовать по ситуации – уже тогда, когда Паулуччи приедет в Даниловку и начнет грозить мне разоблачением.
Так, стоп! Сонливость исчезает без следа. А с чего я взяла, что он сразу поймет, кто я такая?
А может, маркиз про меня настоящую и вовсе ничего не знает? Если он сейчас здесь, а не в двадцать первом веке, то, значит, это совсем другой Паулуччи?
Я трясу головой, пытаясь привести в порядок хаотично мечущиеся мысли.
Нужно понять, как связаны между собой эти маркизы.
Если Паулуччи из двадцать первого века – это потомок нынешнего Паулуччи, то нынешнему Паулуччи о моем перемещении ничего не известно. Ну, если только его праправнук не имеет обыкновения сновать во времени туда-сюда и обсуждать при этом свои дела с прапрадедом.
Это – лишь один из двух возможных вариантов. Другой же заключается в том, что маркиз Паулуччи – единственный и неповторимый, и благодаря своим жестоким экспериментам, ему удалось продлить свою жизнь на несколько столетий. А значит, ему нет необходимости перемещаться во времени, хотя он и умеет это делать – во всяком случае, умеет перемещать других. Но даже в этом случае тот маркиз, который приедет в Даниловку в тысяча восемьсот пятьдесят девятом году, будет моложе себя самого из двадцать первого века на полтора столетия. И он тоже ничего не может знать обо мне! Ведь он нынешний со мной еще не встречался.
Нет, мне решительно нужно рассказать об этом тетушке, и я без зазрения совести ее бужу. Даю ей прийти в себя, проворчаться, и, наконец, вываливаю на нее свои думы.
Она слушает внимательно, потом долго молчит и всё-таки признает мою правоту.
– Значит, нанеся визит графине Даниловой, он увидит незнакомую женщину, – подытоживает она мои рассуждения. – Нет, не так! Он увидит женщину, которая весьма похожа на ту, которую он ожидал увидеть, – тут она вдруг начинает улыбаться. – А что, из этого, пожалуй, может что-то получиться. Ну, подумай сама – он с моей Анютой не настолько близко знаком, чтобы помнить каждую черту ее лица. Цвета глаз и волос у вас одинаковые. Магия в тебе есть – он это почувствует. А теперь поставь себя на его место. Он находит тебя в поместье, которое принадлежит Анне Николаевне. Все называют тебя Анной Николаевной. Он видит тут тетушку Анны Николаевны, которая признает свою племянницу. Что он должен подумать? Правильно – что ты и есть Анна Николаевна!
Я усмехаюсь. Звучит логично. Если нечто выглядит как утка, плавает как утка и крякает как утка, то это, вероятно, и есть утка.
И всё-таки я проявляю разумный скептицизм:
– У него будут основания для сомнений.
– Конечно, – Глафира Дементьевна и не думает возражать. – Но он не видел тебя несколько месяцев, за которые многое случилось. Ты вышла замуж и овдовела, ты едва не погибла и долго болела. Естественно, что ты переменилась – побледнела, похудела. Если ты будешь вести себя с ним, как моя Анюта, он ни в чём не усомнится.
Ну, что же, если всё окажется именно так, то у нас будет некоторое преимущество перед Паулуччи – мы будем знать его тайну, а он нашу – нет.
24. Весна
Март выдается холодным, и повсюду еще снег, но зато это дает нам возможность вывезти на поля те самые органические удобрения, про которые Захар Егорович в моем присутствии стесняется даже говорить.
