ты будешь свободен.
— Мне не нужна твоя помощь, — ответил Сагдиард. — Я сам поговорю с ним.
Через несколько часов с дежурства вернулся Александр. Марцелл, услышав его шаги сквозь чуткий сон соглядатая, тотчас поднялся на ноги.
— Чисто, — небрежно бросил Александр, снял колет, завернулся в плед и лёг рядом с Ишмерай.
Марцелл умылся и отправился дежурить.
Александр не спал. Он ворочался, раздраженно вздыхал, то заворачивался в плед, то отбрасывал его в сторону. Листья под ним шуршали, маленькие веточки потрескивали. Наконец, он сдался, сел и пристально поглядел на Ишмерай, лежавшую неподвижно, с отсутствующим выражением лица. В ее огромных зеленых глазах разверзлась мертвая пустота.
«Я не засну, — подумала она, чувствуя на себе напряженный взгляд Александра. — Я больше никогда не засну».
Она села, измученная, помятая и пусто, поглядела вдаль, вздохнула, поднялась и направилась к Марцеллу.
Соглядатай Атийского герцога сидел на корточках и внимательно разглядывал почву, разворошив листву.
— Я буду сильнее, — мягко промолвила девушка, бледная, потерянная, но старавшаяся держаться.
— Ты всегда была сильной, — прошептала тот, приобняв ее за плечо своей огромной сильной рукою. — И я всегда буду с тобой. Не отойду от тебя.
— Ты и так всегда со мной, — улыбнулась девушка. — Ты всегда был со мной и защищал меня. Теперь пришло время и мне защитить всех вас и хранить ваш покой. Быть может, во мне нет никакой рианорской силы, но я Рианор. С меня и спросится.
— Несчастное ты дитя, — вздохнул Марцелл. — Растерзанное, потерянное. Когда все закончится, ты продолжишь свое учение в Сильване. Вспомни, какой скандал ты устроила, когда герцог запретил тебе возвращаться в университет. Неужто ты более не желаешь этого?
Вспомнив о Сильване, о своей университетской жизни с Марком, она помрачнела и прошептала:
— Нет, я более не желаю этого. Когда все закончится, я уеду к морю.
— Одна? — буркнул Марцелл, скривившись.
— Одна, — кивнула девушка, глядя в никому не ведомые дали пустыми омертвевшими глазами.
— Да ты свихнёшься!
— Одной лучше, Марцелл, — выдохнула Ишмерай.
На сердце ей легла успокаивающая смертельная тоска.
— Назови одну из своих дочерей в мою честь, — через несколько минут гнетущего молчания пробормотала девушка. — Глядя на нее, ты всегда будешь вспоминать меня.
Марцелл глубоко задумался, но вскоре сурово лицо его посветлело, преобразилось от одной светлой улыбки, и он весело гаркнул:
— Ишмерай Атрей! Ха! Звучит! Пожалуй, я так и сделаю, если у меня будут дети!
— У тебя будут дети. А жена твоя будет полноватой, хорошенькой, веселого нрава, очень хозяйственной и хлопотливой. И ты будешь очень сильно ее любить!
— Полноватая? — Марцелл задумался, и глаза его заблестели знакомым хитроватым блеском. — Это мне по душе! Не люблю костлявых!
Ишмерай тихо засмеялась, но радостная вспышка была недолгой.
Когда наступил вечер, Марцелл растолкал Александра, который спал, как убитый, едва накрывшись пледом, втроем они свернули лагерь, оседлали коней и поехали дальше, останавливаясь лишь за тем, чтобы кто-то из них проверил, нет ли поблизости дорог, которых им стоило сторониться. Они ехали всю ночь, глухую, темную. Лунный свет Атаргаты тускло освещал лес, мертвенно серебря деревья, ночным прахом посыпая тропы, заглушая все звуки жизни.
Рассвет окрасил утро новыми красками. Когда солнце заблестело по-утреннему тепло, во всю силу, путники остановились на краю склона, слезли с коней, чтобы передохнуть несколько минут, и девушка подставила руки под солнечные лучи. Внизу расстелился пушистый ковер из густых крон, местами начавших золотиться, слыша приглушенные далью шаги осени.
— Какое небо обещает нам день! — восхитился Марцелл, указывая вверх.
Неведомый художник покрыл его полотно густым синим цветом, и не виделось на нем ни разводов, ни светлых пятен. Оно было темно-лазурным от начала до конца — от севера до юга, от востока до запада.
Когда Марцелл отошёл осмотреться, Ишмерай подошла к Александру, на корточках проверявшему копыта своего коня, и окликнула его тихо, глухо, с отзвуком ласки и печали:
— Александр.
Тот недоверчиво, мрачно поглядел на нее и поднялся во весь внушительный рост, но Ишмерай не испугалась его суровости. Она глядела на него смиренно и открыто, выпрямившись.
— Я и правда готова поговорить с отцом, чтобы он освободил тебя от ненавистной службы. Он послушает меня.
Александр молчал и глядел на нее с нескрываемой неприязнью и недовольством.
— Ты и правда думаешь, что я не могу сделать это сам?
Ишмерай, не останавливаясь, сглотнула ком.
— Сможешь, разумеется. Но я объясню отцу, почему он должен тебя отпустить.
— Никогда не ходатайствуй за меня, Ишмерай. О стороны может показаться, что я боюсь твоего отца и не могу поговорить с ним сам.
— Прости, я так не думаю. Но, думаю, ты отказался от моей помощи, потому что терпеть меня не можешь.
Александр вздохнул вновь, подошел к ней ближе и ответил:
— Я отказался от твоей помощи не потому что я терпеть тебя не могу… — он запнулся. — Честно говоря, я действительно не могу тебя терпеть. Но он может подумать, что я принуждал тебя сбивал с толку.
— Спасибо за искренность.
— Это первый и последний раз. Пользуйся случаем, больше не буду.
Ишмерай улыбнулась и прослезилась.
— О Небо, да прекрати же ты хныкать, наконец! — процедил он презрительно. — Я зверею!
— Прости! — выдохнула она, усиленно вытирая кулачками глаза.
— Ребенок! — фыркнул он, опасливо оглядываясь по сторонам. — Несносный ребенок! Сейчас придет Марцелл и сделает с моей шеей то, что грозился, если увидит, как ты…
— Конечно, сделаю! — пророкотал Марцелл, нахмуренный, словно медведь, вылезая из бурелома. — Почему она опять плачет?!
— Я больше не буду, — улыбаясь, всхлипнула девушка, взяла Александра за руку и пожала ее.
Александр ответил на ее рукопожатие, скептически скривив лицо, но глаза его излучали тепло.
— Ну раз так… — буркнул Марцелл. — Если повезет, мы доберемся до Авалара послезавтра утром. Поторопимся.
Ишмерай оживленно кивнула и прыгнула на коня. Солнце более не казалось ей унылой насмешкой апреля. Оно засияло ярче, и осветило душу Ишмерай благословенным светом.
