и сожалеть не о чем, — на том она снова замолчала и заторопилась по улице.
Её тонкая, одетая в сероватое платье фигура казалась чужеродной среди весёлого и разодетого люда. Даже самые скромные наряды островитян пестрели цветами, и Брижина проходила мимо них, словно призрак. Своим неокрашенным платьем, серыми ботинками, неубранными волосами она напоминала мне отшельницу.
— О, Брижина! — Из дверей булочной на дорогу выскочил дородный мужчина. — Мы только что спекли кренники. Вынести тебе? — спросил он, лучезарно улыбаясь.
Сестра отступила от него на шаг и посмотрела так же строго, как и на меня.
— Я не буду, — сказала она, уже собираясь продолжить путь, но вдруг остановилась. — Хотя… вынеси один. Вот, — протянула ему монету, которую достала из висевшей на поясе мошны.
— Для тебя я за так вынесу, — расплылся в улыбке булочник.
— Это не для меня, — отрезала Брижина. — Возьми, — сунула ему в руку монету.
Расстроенный булочник поплёлся за обещанным кренником и крайне удивился, когда Брижина вручила эту сладость мне. Осмотрел меня с головы до ног, потом многозначительно посмотрел на Брижину и, наконец всё поняв, просветлел взглядом. Начал было поднимать правую руку, чтобы сделать полукруг к сердцу, но Брижина его прервала.
— Ты никого не видел, — предупредила сестра, и добродушный здоровяк неловко опустил руку обратно.
— Хорошего дня, — улыбнулся мне во все зубы.
— Хорошего, — кивнула я на прощание.
— Кренники — местная сладость, — пояснила Брижина, когда мы снова заторопились по улице. — Ничего особенного, но, говорят, на материке таких нет. Попробуй.
Я повертела в руках завёрнутый в пекарскую бумагу кренделёк, посыпанный маком, и осторожно откусила. Действительно, ничего особенного. Просто сдобная булка с прослойкой повидла внутри. Мягкая, сладкая и съедалась незаметно.
Когда я дожевала последний кусочек кренника, мы уже вышли с торговой улицы к жилым домам, но пошли не по той же дороге, по которой я добиралась сюда утром, а снова повернули налево. Туда, где вдалеке высились горы.
— Родительский дом последний по этой улице, — пояснила Брижина.
Поначалу стоявшие по обеим сторонам дороги дома были небольшими и располагались кучно, но постепенно они отодвигались друг от друга и увеличивались в размерах. Домишки превращались в дома, а дома — в особняки. И последний на этой улице оказался самым большим.
Он стоял одинокий, с неухоженной территорией, но ни крыша, ни стены не развалились. Целый, но нежилой.
Брижина достала из мошны связку ключей и вручила её мне, как только отворила кованую калитку, ведущую к дому.
— Подожду тебя здесь, — сказала она, встретив мой недоумённый взгляд. — Этот дом больше не мой.
— И не мой тоже.
Она покачала головой.
— Как раз тебе он и принадлежит. Поэтому иди, — она распахнула скрипучую калитку пошире. — Постарайся недолго. У меня ещё много дел.
В душе́ я понимала, что мы с Брижиной лишь номинально сёстры и, кроме родственной крови, нас ничего не связывало, но всё равно почувствовала укол обиды. Ничего ведь сложного не было в том, чтобы пойти со мной и подождать в доме.
— Закончу, когда получится, — ответила я, поддаваясь нахлынувшей обиде. — Ради тебя и твоих дел торопиться не стану.
Сестра пожала плечами и отошла в сторону — её решение оставалось неизменным.
Я с опаской ступила на вьющуюся сквозь заросший сад дорожку из фигурных камней и направилась к особняку. Вокруг дома было пугающе тихо. Будто это место находилось не только на окраине города, но и на отшибе всего мира. Заброшенное, потерянное, неживое.
Резкий порыв ветра поднял в воздух опавшую листву, и я вздрогнула от испуга, но продолжила идти. Добралась до крыльца двухэтажного особняка с мансардой и повернула ключ в немного ржавом, но рабочем замке. Дверь скрипнула на петлях, распахнулась и дыхнула запахом старины и пыли.
— А говорил, что за домом следят, — пробубнила я и, собравшись с духом, шагнула внутрь.
Небольшая прихожая перерастала в просторный холл с лестницей и несколькими дверями, ведущими в другие комнаты. Пыли, которой пропах дом, на видных местах действительно не было. Перед моим приходом хорошенько убрались.
По рассохшемуся паркету я прошла чуть дальше, осматриваясь, и заглянула в комнату справа. Ведущая туда дверь уже была приоткрыта.
Эта комната оказалась гостиной, довольно просторной и, наверно, даже уютной. Хотя сейчас понять это было трудно, поскольку вся мебель и даже зеркала были прикрыты защитными тканями. Не полностью, а только частично. Будто те, кто готовил дом к моему приходу, не могли определиться, стоило ли ради короткого созерцания убирать ткань полностью. Поэтому они подняли её наверх, чтобы легче было возвращать на место.
Старая мебель и явно прогнившая софа не смогли заинтересовать меня в достаточной мере. Они выглядели так же, как и в любом другом доме. Но когда мой взгляд наткнулся на висевший на одной из стен портрет, обстановка перестала быть такой безликой.
На картине была изображена семья. Слева стоял высокий, статный мужчина. Не такой широкоплечий, как лорд Шенье, но всё же мужественный. Одной рукой он опирался на трость, а другой обнимал худенькую и до восхищения женственную девушку. На вид она была несколько старше меня. Может, такого же возраста, как Брижина сейчас. А между ними стояла маленькая девочка — моя сестра. Такая же белокурая, как наша мама.
Меня на этом портрете, конечно же, не было.
— Выходит, цвет волос у меня в отца, — сказала я, разглядывая картину. — А фигура в маму.
От этих слов на губах осталась жгучая горечь. Мне вдруг стало невыносимо душно и захотелось уйти. Но наведаться сюда второй раз я вряд ли решилась бы, поэтому вместо того, чтобы сбежать, просто вышла из гостиной и отправилась осматривать другие комнаты.
Дом оказался больши́м не только с виду. На первом этаже находились кухня и просторная столовая, библиотека, комнаты для слуг. А на втором, куда вела скрипучая, но ещё крепкая лестница, располагались спальни и кабинет отца. Я заглянула в каждую из комнат и всякий раз перед моим мысленным взором возникал тот увиденный в гостиной портрет.
Я не могла отделаться от мысли, что здесь, в этом доме, когда-то проводили время, радовались, грустили и мечтали о чём-то люди, давшие мне жизнь. И чем больше я тут находилась, тем невыносимее становились обуревавшие меня чувства. Это был обычный дом обычной семьи. Тогда как и почему он уже столько лет пустовал, а мы с сестрой росли неизвестно где и как и выросли совершенно чужими друг другу?
Мне хотелось понять, что подтолкнуло моих родителей к тому поступку. И была ли судьба, которую они для меня выбрали, намного лучше
