И винить во всём этом можно только себя.
После смерти матери я осталась наедине с дикой силой. Некому было научить меня подавлять не только эмоции, но и скрытые желания.
И тогда, и сейчас я более всего мечтала стать свободной. Иногда мне виделось, как я лечу, будто птица над облаками, вне городов, далеко от людей. И вокруг ни единой души, никто больше мне не указ, никто не может заставить делать то, чего я не хочу. Жизнь без страха и боли — сладкая сказка. Магия услышала моё желание и подарила мне то, чего я жаждала в присущей лишь ей манере.
Не знаю, в кого она обратила меня. Должно быть, просто в уродливый смесок человека, дракона и птицы. Кожа моя покрылась чешуёй, на пальцах выросли когти, способные разорвать металл, человеческая речь исчезла, а тяжёлые огромные крылья в тесной комнате стали неподъёмной ношей.
Магия была довольна собой. В её глазах я стала совершенством — сильное и свирепое создание, способное подняться над облаками и убить практически любого недруга. То, о чём я мечтала.
Повезло, что сила не затронула мой разум и сознание — могла она и такое — , поэтому я пришла в ужас от того, что сотворила неприручённая волшба.
Может быть, зря.
Часто потом я думала, что было бы, прими я этот дар?
Но в ту пору мне не было и пятнадцати, и мысль, стать отверженной и прятаться всю оставшуюся жизнь от чужих глаз, пугала.
Я потребовала вернуть мне первоначальный облик. И сила попробовала это сделать. Ещё и ещё. Вот только для дикой магии что одно — лицо, что — другое. Она зрит в суть и внешность ей не особенно важна. Взаперти я провела почти сутки, пытаясь превратиться хотя бы во что-то более или менее напоминающее человека. Но, как я уже говорила, неприручённая магия не поддаётся контролю и правилам, нельзя взять её в руки, будто кисть, и нарисовать нужное. Этот урок я усвоила хорошо. Потому что и тот внешний вид, что был у меня сейчас, стоил мне больших трудов.
Повезло, что в ту пору я ещё не была официально признана отцом и жила в крыле слуг, предоставленная большей частью сама себе. У меня было время опробовать некоторые материнские рецепты и выяснить, что сияние кожи и глаз происходит лишь тогда, когда меня переполняет магическая энергия. Израсходуй я её полностью, выглядела бы больше человеком. Но допустить этого я не могла, иначе не сумела бы поддерживать щиты, зато во время болезней и общего плохого самочувствия сила сосредоточена внутри на борьбе с недугом, и переизбытка не происходит.
Однако мало было заставить кожу и глаза потухнуть, выглядеть я стала значительно краше, чем раньше, вот тут-то и пошли в ход разные настойки…
А то, что глаза из голубых внезапно сделались сиреневые, черты лица правильными, а волосы пышными — заметили далеко не все. Я уж постаралась. А со временем и вовсе забыли, что когда-то Эльрис выглядела иначе.
Глава 21
Серьги, что подарил мне Кэлеан, я не надела. Не хотела лишний раз настраивать Альвэйра против себя. Стоило вспомнить гнев обычно сдержанно эльфа, чтобы понять насколько отвратительно для него видеть украшение матери на человеке.
Винить его не стоило, ведь эльфийка погибла на войне с людьми, как и многие. Мне трудно представить каким сыном был молчаливый и отстранённый Альвэйр, но, должно быть, нежным и любящим. Подобные ему, мне встречались и среди людей. Чем сильней они отвергают весь мир, тем крепче привязаны к тем, кого подпустили к себе.
Опора нужна всем. Даже тем, кто, кажется, способен держать на плечах весь мир.
Отказавшись от украшения, я отринула сильный козырь. Теперь, когда я чуть больше понимала значение убранства у эльфов, смогла в полной мере оценить дар предка моего мужа.
Про себя я называю Кэлеана именно так. Хотя возраст эльфа ощущается настолько отчётливо, что я вижу в серых глазах отражение тысячелетий, на безупречном лице нет и следа времени. Поэтому людское обозначение родства не для него. Какой уж тут дед мужа.
Дар Кэлеана бесценен не только потому, что украшение мёртвой эльфийки настолько важно для обоих мужчин из моей нынешней семьи. Влияние жреца на эльфов трудно переоценить. К нему прислушиваются все благородные Дома — не только как к представителю касты жрецов, но и как к одному из самых древних эльфов в ущелье.
Что интересно, он не всегда был служителем богов. Кэлеан родом из королевского Дома равноденствия, не слишком близкий, но всё-таки родич Ольмирьяра. Тысячелетия его жизни были связаны с интригами, коих хватало в палатах эльфийских господ. Лиэрот говорит, что в ту пору эльф был известен своей жестокостью к врагам и вообще сильно отличался от того спокойного и мудрого Кэлеана, которого я знала. Но рано или поздно даже эльфам надоедает одно и то же дело, так случилось и с ним. Однако никто в ущелье даже предположить не мог, что мужчина выберет путь жреца, настолько он казался не подходящим для него.
С тех пор прошло порядочно веков, и сейчас трудно помыслить об эльфийском обществе без жреца Кэлеана — он исцеляет, нарекает именами, венчает влюблённых и провожает в последний путь страждущих.
Заметь эльфы на мне украшение, подаренное родичем, они осознали бы, что я нахожусь под его покровительством. Это укрепило бы мои позиции и заставило бы остроухих приглядеться ко мне без предубеждения к людям.
Не зря ведь Кэлеан подарил мне именно серьги. Их носят лишь мои сородичи, а он хотел показать, что даёт жене своего потомка поддержку и не считает её происхождение зазорным.
Очень ловкий ход, хотя не понятно, почему он выбрал именно украшение своей дочери. Знал же, что Альвэйр будет не рад. Или надеялся, что тот смолчит и позволит всем считать, что и поддержка мужа тоже у меня есть?
В любом случае надеть серьги я не решилась. Буду думать, как использовать дар жреца, если не удастся сделать супруга союзником.
Меня облачили в наряд из полночно-синей ткани. Платье обхватывало стан, обрисовывая не слишком выразительные изгибы тела, и струилось к полу лёгкими складками. Широкие и свободные рукава, схваченные серебряными застёжками на плечах и локтях, ниспадали почти до земли. В остальном крой был простым, главным моим украшением сегодня должно было стать диковинное ожерелье-горжет.
Волосы свои я давно носила по традициям эльфов просто распущенными. Но сегодня велела убрать их от лица, чтобы ничто не мешало лицезреть мой своеобразный доспех.
Посоветовавшись с Лиэрот, я всё-таки дополнила наряд серёжками. Не теми, что подарил Кэлеан. Другими, сделанными столь же спешно, как и нагрудник. Мне они казались не очень уместными в итак чрезмерном облачении, но не надень я их, эльфы могли решить, что я пытаюсь уподобиться им. Отринуть свою суть. Весь двор посчитал бы это промахом и слабостью.
Мне не нужно было смотреть в зеркало, чтобы видеть едва уловимое свечение — кожа за последние дни разгладилась, исчезли уродливые пятна и мелкие изъяны. Пока это ещё можно было списать на целебные мази и эликсиры, которыми поили меня служанки. О том, что будет потом, я предпочитала не думать.
— Госпожа, лорд прибыл за вами, — прервала мои размышления Руа.
Я удивилась, что Альвэйр не послал за мной подчинённых, но виду не подала. Как знать, быть может, в голове моего мужа бродили мысли, схожие с моими. Не важно, насколько мы не любим друг друга. Пока мы муж и жена.
***
Я знала, что эльф не видит во мне женщину, но всё же полное безразличие на лице Альвэйра задело. Он только и сказал:
— Забавно.
Голос лорда, впрочем, был сух и совсем не казалось, что его что-то веселит.
— Лиэрот рассказала мне о ваших приготовлениях. Признаться, не ожидал столь пылкого энтузиазма, — рука Альвэйра скользнула во внутренний карман чёрного камзола и вытащила небольшой кожаный мешок. — Возьмите это, пригодится сегодня.
Я протянула ладонь, а он осторожно, тщательно следя, чтобы не дотронуться до меня и пальцем, положил мешочек, внутри которого я ощутила что-то тяжёлое.
