штаны, похожие на дамские чулки, разве что без кружева.
Каждый из них был вооружён мечами, похожими на иглы, у нескольких она заметила пистолеты.
Сама Ишмерай догадывалась, что если выглядит и не столь нелепо, то не лучше самой грязной бродяжки — она не мылась уже незнамо какой день, волосы ее, туго схваченные лентой и заколкой, прячущие в густых волнах своих кинжал, растрепались. Штаны ее были целы, но испачканы, а туника с курточкой порваны в нескольких местах и испачканы грязью, в которую ее втаптывали, когда убивали Марцелла и Александра.
— Ишме`ай… — вдруг произнёс один из ее тюремщиков, и было это столь неожиданно, что девушка вздрогнула.
Она испуганно поглядела на светловолосого худощавого мужчину со светло-серыми глазами и злыми резкими чертами лица.
Но Ишмерай удивлялась недолго: они все присутствовали при убийстве Марцелла. Все они слышали, как обращался он к ней и как звал ее Александр.
— Что? — прошептала Ишмерай, не понимая его.
— Нимэ, — повторил он, и слово это показалось ей знакомым: его произносил Горст, когда представился ей. Должно быть, оно обозначало «имя».
— Нет, — ответила она, решив, что не станет выдавать своего имени. — Я не Ишмерай. Я Ашерат.
— Аше`ат, — усмехнулся тот и что-то продолжил говорить.
Ишмерай, не понимая ничего, лишь хмуро мотала головой.
Он развёл руками, будто желал объять ими весь лес, и повторил:
— Каб`ия.
— Кабрия, — повторила за ним девушка, не ведая, носит ли подобное название лес, страна этого человека или весь его мир.
— На! — оживлённо воскликнул тот.
Кто-то среди путников неприятно бурчал, и девушка ясно видела, как недовольство, неприязнь, недоверие смыкались вокруг нее, а где-то даже проглядывали похоть и нетерпение.
— Хекс… хекс… хекс… — неслось со всех сторон страшное ядовитое слово, и девушка ёжилась, ибо слова эти холодом пробирались под ее одежду.
Один из убийц что-то прорычал, и слова эти так не понравились, Ишмерай, что она волком поглядела на мужчину, хотя не поняла значения этой грубой фразы. Светловолосый мужчина что-то хмуро сказал своему товарищу, и тот замолчал, но не перестал угрожающе глядеть в ее сторону.
— Маркус!. - сказа вдруг светловолосый и показал на себя.
Ишмерай едва не свернула шею, услышав это волнующее и чудовищное «Маркус».
«Маркус… — ошеломлённо думала она, и душу ее сжигали волны горя. — Совсем как Марк…»
— Маркус! — выдохнула она, нежно и потрясённо, глядя на него с таким отчаянием, что сам Маркус удивился. — Твоё имя Маркус?!
— На, — спокойно и прищурено кивнул тот.
— Моего друга… моего возлюбленного звали почти также, как тебя, — прошептала она, затрепетав, глядя на него так, будто он вдруг протянул ей руку помощи.
Голова её затуманилась. Ей показалось, что человек с подобным именем не мог быть похожим на всех этих извергов.
Сам же Маркус все это время непонимающе глядел на Ишмерай, а его неутомимый товарищ что-то злобно ему нашёптывал. Холодные серые глаза его недоверчиво сощурились, а в уголках появились морщинки. Он не был стар, но и не был молод.
Ишмерай вдруг захотелось выучить его язык, чтобы он понял всё, что она хотела сказать: что аваларцы — замкнутый, но мирный народ, что никому они не желают зла, что хотят лишь служить своей Атаргате и жить в лесу, подальше от людей. Они как никто другой ценят корни свои, и их следует уважать за это, а не опасаться или, тем более, убивать. И что она — союзник их, и с их помощью желает спасти свою родную землю.
— Смаг`аг айге, Маркус… — настороженно шептал его товарищ. — Хекс!
— Маркус! — вдруг воскликнула Ишмерай, указав на лошадь; в голову ей пришла чудесная мысль. — Что это, Маркус?!
Марку непонимающе поглядел на лошадь, затем обратно на Ишмерай и пробормотал:
— Хирст.
— Хирст, — повторила девушка, поняв, что они странно выговаривали звук «р».
— На, — кивнул тот, слегка усмехнувшись. — Да ванд Хирст.
«Это лошадь», — поняла та и улыбнулась, вслух сказав:
— Да ванд Хирст.
Ишмерай обвела округу горящими глазами, гадая, что бы еще спросить у него.
— А это? — она указала на деревья.
— Биротэ, — последовал ответ.
— А это?
— Ард.
Вскоре едва ли не весь отряд включился в эту маленькую игру.
— Хаймаль, — сказал один из ее тюремщиков, указав на небо.
— Герим, — сказал другой, указав на лицо.
— Миэн… — весело восклицал третий, указывая на себя, — миэн, — и на своих товарищей. — Мияр, — указав на Ишмерай.
— Мияр! — удивилась она, догадавшись, что слово это означало «девушка».
Ишмерай не переставала спрашивать, старательно запоминая слова, пока злой товарищ Маркуса не разозлился окончательно. Он вдруг внезапно подъехал к телеге и огрел девушку плетью, что-то заорав.
Ишмерай вскрикнула скорее от неожиданности, чем от боли, и забилась в дальний угол телеги.
— Ритц! — грозно крикнул на него Маркус, и понеслась безудержная тирада.
Ритц же не стал молчать. Он отвечал Маркусу куда злее и громче, выплёвывая слова, будто ядовитые стрелы, и среди всего этого беспорядочного рыка Ишмерай разобрала лишь одно слово: «Хладвиг».
Порычав друг на друга, они разъехались в разные стороны. Маркус более не взглянул на Ишмерай, а Ритц кольнул ее до того свирепым взглядом, что девушке стало еще страшнее. Но вместе со страхом пришла злость, и она решила:
«Когда Маркус освободит меня, я отплачу тебе, Ритц. Обязательно отплачу…»
Маркус не заговаривал с ней более, и Ишмерай не могла винить в этом никого, кроме Ритца. Он продолжал что-то тихо рычать, подъезжая то к одному своему товарищу, то к другому, и при этом слишком часто смотрела на Ишмерай, обращая к ней те или иные слова: «хекс», «саттан» и множество других. Ишмерай знала, что они означали что-то обидное, но всё равно старалась их запомнить — чтобы отплатить Ритцу сполна.
Встреча с Маркусом даже при столь печальных обстоятельствах подарила девушке, оставшейся вдруг одной в этом жестоком беспринципном краю, толику света и надежды. Этот человек умел слушать, даже если не понимал ни слова
