Море качало Гелиэр, Аяна не убирала ладонь.
– А теперь попробуй пошевелить ногами, осторожно.
Гелиэр пошевелила стопами и покосилась на Аяну.
– Сильнее. Давай, взбей пену.
– Аяна, я двигаюсь! – воскликнула Гелиэр. – Я плыву?
– Ты плывёшь. На спине плавать просто. Теперь попробуем на животе. Держись за мои руки и так же шевели ногами.
Гелиэр пару раз ушла с головой под воду, но не пугалась, а смеялась, выныривая. Потом они окунались с головой, зажав нос и соревнуясь, кто дольше продержится, и Аяна выигрывала, а Гелиэр обижалась, пока случайно не плеснула водой, досадливо хлопнув ладонью по волне, и тогда они начали плескаться, визжа. После Аяна пыталась научить Гелиэр нырять, но у той никак не выходило, и Аяна просто ныряла сама, а кирья лежала на спине, глядя в небо, где чайки кружили, чёрными кончиками крыльев расчерчивая синеву и отсчитывая мгновения радости последних дней лета.
– Ты не устала? Нам надо ехать. Иначе станет совсем жарко.
– Я не хочу уезжать.
– Возьми на память пару камешков, Гели.
Гелиэр подняла два камешка и передала их Аяне.
– А ещё я как-нибудь научу тебя пришивать карманы к одежде. Хотя бы съёмные, на поясе, под платье.
– Для камешков?
– Да. Для таких вот камешков.
Аяна обернулась, оглядывая склон, и достала из сумки полотенца и сухое нижнее платье Гелиэр.
– Снимай то, что на тебе, вытирайся. Волосы тоже вытирай, и надевай это.
– А...
– Я не буду смотреть.
Плеск волн и шорох гальки смешивались с криками какой-то чрезвычайно бодрой птички.
– Я всё, – сказала Гелиэр. – Затянешь?
– Нет. Мы сейчас поедем в экипаже по жаре. Пойдём.
Они поднялись наверх, к Томиллу и экипажу, стоящему в короткой тени кипариса.
– Томилл, – сказала Аяна после того, как он помог Гелиэр забраться за занавеску. – Мы так благодарны тебе! Иди, окунись. Поплавай, если хочешь. Ты вспотел. Мы подождём. Мы не будем смотреть, не мочи одежду.
Он ошарашенно взглянул на Аяну, потом перевёл взгляд на Гелиэр, но она тоже удивлённо повернулась к Аяне.
– Но... – пробормотала Гелиэр.
– Ничего. Мы подождём. Кирья не против, да? – утвердительно спросила Аяна, кивая.
– Да...
Томилл радостно поспешил вниз по склону, и Гелиэр наморщила брови.
– Я не уверена, что это прилично, – сказала она.
– У него короткие волосы. Они быстро высохнут по этой жаре. Никто ничего не узнает. Гели, он такой же, как ты или я, только одет немного... попроще. Его тело так же устаёт и потеет, и требует сна и еды.
Она посмотрела на Гелиэр, которая ёрзала, теребя ленты корсажа и распущенные мокрые волосы.
– Не надо затягиваться по жаре. Это опасно. И не вздумай затягиваться, когда будешь носить дитя.
– Но...
– Нет. Носи свободное. Я видела киру в одном из домов на дороге сюда, и она затянула живот. Не знаю, зачем. Это очень опасно. Это не вопрос приличий, а вопрос здоровья. Даже если тебя повезут на этот ваш какой-то приём во дворец.
– Хорошо, гватре.
Аяна погладила пальцами край занавеси с оборкой и прищурилась.
– И ещё одно. Чтобы у тебя появилось дитя, недостаточно просто посидеть в закрытой комнате, где есть кровать.
– Что?
– Я сама до сих пор очень сильно этому удивляюсь, Гели, но это так. Этого мало. Тебе придётся смотреть и касаться, и это не страшно. Айлери всё не так поняла. Вы не так поняли. Она испугалась, поэтому так говорила. Она застряла в страхе, который усиливал сам себя, никто не пытался помочь ей выбраться из этого замкнутого круга, и она боялась даже взгляда. Но это всё не так. Гелиэр, это не страшно. Не бойся его. Тебе вообще не нужно ничего бояться, кроме того, что вы можете когда-нибудь обидеть друг друга словами, сказанными слишком поспешно. Ты понимаешь?
– А... как...
– Не торопись. Как в море. Расслабься. Шаг за шагом. Не спеши. Сначала привыкни, потом – иди дальше. И со словами – тоже никогда не спеши.
Послышался шорох шагов по склону, и Томилл постучался в бок экипажа. Аяна отдёрнула занавеску.
– Спасибо, кирья Эрке, – сказал он, ероша мокрые волосы. – И тебе большое спасибо, лют... Аяна. Ты готова ехать, кирья?
– Да. поезжай, – сказала Аяна, и Гелиэр кивнула. – Томилл, ты можешь не надевать камзол, пока мы едем. Наденешь за пару домов. Никто не увидит, все сидят в тенёчке. Как вы живёте в такой жаре?
– Мы привыкли! – весело ответил Томилл. – Поехали!
Бухта провожала их, шепча еле слышно что-то на своём древнем языке, и Аяна не разбирала слов, но почему-то понимала этот шёпот.
– У нас море гораздо холоднее, – сказала она. – У нас можно вот так долго купаться лишь в затоне, который в июле нагревается. Там вода пресная и волн нет, зато есть смешные головастики, а в начале лета там такой дивный хор лягушек, что даже с удочкой там не посидишь, не оглохнув. И потом полдня переспрашиваешь, если тебе что-то говорят: "А?", "Что ты сказал?". А до моря нужно ехать верхом. И оно не такое ласковое, зато у нас очень широкий песчаный пляж, который в летние отливы тянется далеко-далеко и сверкает камешками. Иногда на него выносило больших морских животных. Мы искали в книгах в нашем хранилище, и нашли упоминания о них и даже картинки. Там было написано, что они называются китами и живут далеко в море. А зимой, когда Габо открывает широко своё светлое око, приливы подходят совсем близко к обрыву, но не подмывают его, потому что сверху там – деревья и живая трава, прошивающая корнями почву и камни. А снизу – скала, на которой держится вся эта зелень, и даже если зимний шторм вдруг подмоет застывший край обрыва, отламывая куски, постепенно всё затянется живой плотью земли, которая покрывает скалы.
– Ты так рассказываешь об этом. Ты скучаешь по дому?
– Да. Кто же не скучает по дому? А ты, Гели, создай свой дом там, куда приедешь. Вы с мужем должны быть как скала, на которой будет расти то, что сделает ваш мир живым. Говори с ним, иначе всё так и останется голыми камнями. Если тебе покажется что-то – не начинай воображать сразу самое плохое, а поговори.
– Аяна, о чём ты говоришь?
– Я ехала по Арнаю зимой, и меня в спину подгонял очень противный ветер. Мне пришлось остановиться на месяц или около того в одной деревушке, и там я научила одну женщину вязать шерстяные носки одной иглой. Она сказала, что сохранит в тайне этот способ, потому что у вас их вяжут на нескольких спицах, и я сильно удивилась. Тогда она мне рассказала, как у вас тут устроено это... ну, получение знаний. Она сказала, что за них приходится дорого платить. Гели, я не хочу, чтобы ты платила своим временем и счастьем за знания. Я недавно чуть не разбила безвозвратно, на осколки, жизнь троих людей тем, что не нашла в себе силы просто открыть рот и сказать то, что нужно было сказать. Вот и всё. Вы с Миратом знаете друг друга очень недолго. У тебя будет искушение додумать то, о чём он из стеснения промолчит, и у него будет то же самое. В конце концов может случиться так, что вы будете видеть то, чего нет. Но это страшное будет плодом вашего воображения, как чудище Айлери, которого она боится до дрожи и синевы губ, потому что на неё никто и никогда в жизни до этого не кричал.
Гелиэр смотрела нахмурившись, пытаясь понять, и Аяна улыбнулась, накрывая её ладонь своей.
– Гели, милая, я просто хочу сказать тебе, чтобы ты не пыталась собрать картинку, пока у тебя на руках лишь пара кусочков мозаики. У меня есть такая беда. Я как-то раз заподозрила друга в том, что он убийца и грабитель, а оказалось, что он резал свиней в деревнях, чтобы накопить денег нам на дорогу.
Гелиэр тоже улыбнулась.
– Кажется, я понимаю, о чём ты говоришь. Но... Аяна, мне всё равно страшно.
– Конечно, страшно. Это начало долгого, долгого путешествия, и вас выталкивают в него, как только что построенную лодку выталкивают в холодную воду из корабельного сарая, не дав присмотреться, поговорить, прислушаться и, тем более, дотронуться.
