стены давили, пахло сыростью и какой-то гнилью.
Боже, в какое место меня занесло?
— Куда её? — мы наконец выбрались из хода и вышли в небольшое помещение. На неказистом столе красовалась крупная масляная лампа. Охранник, сидевший на стуле, кинул в нас ленивый взгляд и отвернулся было, как взор его блёклых, как у рыбы, глаз резко метнулся к моему лицу.
— Свеженькая, да какая хорошенькая! — воскликнул он и даже встал с места, чтобы подойти и рассмотреть меня поближе. От мужика воняло чесноком и луком, вперемешку с давно немытым телом.
— Вот, шарлатанку привели, без диплома взявшаяся лечить ребёнка. Говорят, деталей не ведаю, что отрезала мальцу что-то важное и тот уже при смерти, — поделился информацией один из конвоиров.
— Охо-хо! — притворно ужаснулся вонючка. — Её в дальнюю камеру, намедни Гадалка померла, место теперь там свободно. Тебе у нас понравится, малышка, даже не сомневайся, — мужик растянул дурнопахнущий рот, чёрные гнилые зубы.
И меня потащили дальше, не выдержав подобного издевательства, приподняла ноги на пол и, считай, полетела. Стражниками тут же стало не до веселья, они притормозили и сбросили меня вниз. Я ловко выпрямилась и гордо вскинула голову.
— Сама иди, ишь, мы тебе не носильщики! — прокомментировал рябой и пристроился сзади, второй, пошёл впереди.
Я шла и с ужасом смотрела по сторонам: по правой стороне оказалась сплошная стена с редкими, едва горящими, факелами, слева камеры. Одна, вторая, третья… Я насчитала десять. Еле заметное шевеление в них, подсказывало, что все они заняты. Меня впихнули в одиннадцатую. Дверь в неё была широко распахнута.
— Устраивайся, до суда тебе предстоит жить здесь. И после тоже.
— Вы так уверены, что меня посадят? — вот не хотела я с ними разговаривать, но тут сдержаться не смогла. — А когда, собственно будет суд, справедливый и беспристрастный? — ехидство густым ядом сочилось в каждом моём слове.
— Через несколько дней, всегда по-разному, — вместо конвоиров ответил женский голос, — тебе, девушка, остаётся просто дождаться этого светлого момента.
— А ну, цыц! — тюремщик достал увесистую палку, висевшую у него на поясе и со всей силы шарахнул ею по железным, покрытым ржавой коростой и плесенью толстым прутьям. — Тебя никто не спрашивал. А ты не медли, заходи внутрь, давай, живо!
И я шагнула в одиннадцатую. Замерла на пороге испуганным зайцем.
В свалявшейся соломе кто-то шуршал. Подозреваю, крысы.
Тут меня резко и с силой толкнули в спину, и я с тихим вскриком полетела вперёд, рухнув на колени, на грязный пол.
— Чего замерла у входа? — издевательский смех рябого, эхом прокатился по помещению, а следом с громким металлическим лязгом за моей спиной захлопнулась тяжёлая дверь. Щелчок запираемого замка и гулкие шаги по коридору в сторону выхода.
— Не волнуйся, девонька, — на меня через общие прутья, соединявшие две камеры, смотрела незнакомка. Взгляд её голубых глаз был чист и ясен. — Ты, главное, держись, а на суде всё и разрешится. Если ты не мошенница, то эликсир правды это подтвердит. И тебя отпустят. Меня Рада зовут, — представилась она. — Меня как и тебя заточили сюда недавно. Я мужа своего… — она замялась, — убила, — с трудом договорила она. Было видно, что ей хотелось хоть с кем-то поделиться своей болью. Взгляд её красивых больших глаз устремился в каменную стену напротив, в узкую бойницу, туда, где виднелась серая плотная хмарь, закрывшая синее небо и ласковое солнце.
Я уселась на "стожок" вонючего сена, подтянула ноги к подбородку и посмотрела на женщину.
— Он пил, много. Бил меня, но то стерпеть можно. А вот когда поднял руку на детей, и вообще обмолвился, что отдаст старшую в увеселительный дом, так как она не его дочь, я не выдержала… и как там теперь мои кровиночки? Одни, без меня… — слёзы текли по худым впалым щекам Рады, она плакала тихо, отчаянно, а я ей искренне посочувствовала. У женщины, по всей видимости, жизнь была далеко не сахар. И мои проблемы показались мне какими-то надуманными. Если тут действительно используют что-то наподобие сыворотки правды, то мне нечего бояться: я врач, волшебная микстура это подтвердит, впрочем, как и Ян Уэйвери и Ален.
А дальше уже решать судье…
— А тебя за что в темницу кинули? — вдруг спросила соседка.
— Меня Мия зовут, — в свою очередь, представилась я. — А упекли сюда за шарлатанство: якобы я не целитель и не имею права лечить. У меня просто с собой диплома нет. Он остался дома. Далеко… — сказала я почти правду.
— Оо, — округлила глаза словоохотливая Рада. — А ты настоящий лекарь?
— Да. И эликсир это подтвердит.
— Да, непременно. Тогда и бояться тебе нечего. Только вот, — она прикусила губу, словно решалась, сказать или нет, и всё же осмелилась: — Мия, ты очень красивая и ухоженная, у тебя лицо гладкое, руки изящные. Ты аристократка. Это совершенно точно!
И как она в эдакой полутьме смогла меня рассмотреть?
— И чтобы оставаться такой же красивой, ты должна будешь всех, кто к тебе придёт, обласкать… Иначе тебя будут бить, сломают нос, пальцы, — пока она перечисляла, я невольно сжала руки в кулаки, с ужасом уставившись на собеседницу. — В суде скажут, что ты сама упала…
— Двадцать раз вон об тот угол, ага, — попыталась пошутить я.
— Или оказывала сопротивление, хотела сбежать, поэтому тебя подвергли наказанию. Но так или иначе, тюремщики получат своё, — негромко закончила Рада и тихо прилегла на свой стожок, уставившись невидящим взором в потолок.
— Что же, это мы ещё посмотрим, кто кого, — руками нащупала шило и тихо, стараясь не делать резких движений, стала выдёргивать нитки, чтобы достать единственное своё оружие.
Интерлюдия
Ратуша, в дни приёма была всегда переполнена: многие желали лично обсудить свои проблемы с градоправителем лестером Джеромом Холстеном. Вот и сегодня всё было точно так же, как и сутки назад: беседы с людьми лестер Холстен проводил через день всю седмицу.
И пробиться к нему Рету никто бы не дал при всём его желании. Парню было поручено следить за молоденькой и очень хорошенькой поломойщицей из ОЛЦ, он и наблюдал, и ничего необычного за ней не заметил. Кроме вчерашнего вечера, когда барышня притащила в лечебницу странный чёрный саквояж, даже на вид весьма увесистый, но Мия несла его так, словно не ощущала никакой тяжести. А после ночью прибыл некий лестер Уэйвери (имя он узнал гораздо позже), и она вместе с ним отбыла в МЛЦ. Там уже произошли совершенно диковинные вещи: Рет присутствовал на удивительной, никогда ранее им невиданной, процедуре: ребёнку взрезали живот и вынули
