Марс вел себя как упертый баран, выдвигал свои условия, но ведь и я — не безропотная овечка, а потому настаивала на своем.
Время вдруг из медленно ползущей черепахи превратилось в стремительно бегущую антилопу.
Очень скоро на город опустилась глубокая ночь.
В кармане моей кожанки не раз уже вибрировал фон — наверняка Венесса звонила. Небось, хочет поговорить, возможно даже, попросить прощения. Но точно не Мира, девочка в курсе, что у меня встреча-собеседование с Марсом.
Когда антикварные часы в форме руны времени, затерявшиеся на столе среди бумажного хаоса, пробили два часа ночи, Кейцер остановился, откинулся на спинку кресла и устало вздохнул.
Я испытала преогромное удовольствие и облегчение от того, что не нужно продолжать спор с толстокожим, непробиваемым (ну, почти непробиваемым — все же нескольких уступок удалось добиться) магом. Поерзала на сиденье, расположилась поудобнее и замолчала, прокручивая в голове наиболее важные моменты разговора.
Да, мы все-таки это сделали!
Мужчина по-ребячески довольно улыбнулся и как-то странно взглянул на меня:
— Через пару дней подготовлю чистовики бумаг, и можно будет скрепить договор кровной клятвой.
Во взгляде Марса мне почудился подвох, и на миг ощутила себя глупой рыбкой, клюнувшей на наживку матерого рыбака.
Задумчиво-изучающе посмотрела на будущего напарника и неуверенно произнесла:
— Замечательно…
Чувство, что угодила в ловушку, крепло с каждой минутой…
Спустя какое-то время мы подъехали к моему дому. На улице царила непривычная тишина, хотя чему удивляться — было уже далеко за полночь. Предутренняя свежесть наполняла воздух, даже не верилось, что впереди — очередной теплый летний денек.
На этот раз без посторонней помощи спрыгнула с байка, затем сняла шлем, к которому начала уже понемногу привыкать, и отдала ночевику. Мужчина, как подобает джентльмену, тоже снял «головной убор», чтобы обменяться дежурными фразами.
И когда у нас закончились все прощальные слова, мы молча стояли друг напротив друга и Марс как будто не спешил уезжать. Пауза затягивалась, а потому я решилась спросить о том, что не давало покоя со вчерашнего дня.
Кейцер уже было взял в руки шлем, собираясь водрузить его на голову, и в этот момент я неожиданно выпалила:
— Скажи, это ты вразумил Косого отказаться от дочки?
Маг удивленно вскинул бровь. Недолго помолчал, задумчиво воззрившись на меня, а потом с легкой ухмылкой ответил:
— Меньше знаешь, лучше спишь.
Сказав это, застегнул ремешок шлема, запрыгнул в седло; байк взревел и уже в следующую секунду мчался по дороге, ведущей к автостраде.
Я смотрела, как удаляется фигура Марса, а потом и вовсе скрывается за углом соседней многоэтажки. Немного постояла, пытаясь унять трепет в груди. Мое сердце чувствовало, да по-другому просто и быть не могло, — Кейцер имеет прямое отношение к «прозрению» Косого, и от меня он этого не сможет скрыть.
Непременно разгадаю эту тайну и докопаюсь до истины.
А что сделаю потом?..
Ну, наверное, поблагодарю Марса. Надеюсь, он любит пироги с яблоками…
Глава 8. Древняя магия
Следующие несколько недель промчались подобно фильму в режиме быстрой перемотки — стремительно, хаотично. Однако были насыщены событиями.
С Венессой у нас состоялся серьезный разговор, и мы обе решили (ну, не совсем обе, по большей части, это было моей инициативой), что отныне наши пути расходятся.
— Больше не жди от меня никакой помощи, особенно в Академии! — визжала как вспугнутый поросенок моя, теперь уже бывшая, подруга, когда мы заходили в лифт с последней порцией ее чемоданов.
Я недоуменно взглянула на Несс. О какой помощи вообще идет речь? Как будто она мне ее хоть раз оказывала. Нет, в чем-то, совсем по мелочи, девушка, конечно, помогала, но не так часто и не так судьбоносно, чтобы об этом сейчас вопить, вот так — на весь дом!
— И удачи вам с Крисом! Смотри только — не залети ненароком! — чуть не захлебывалась собственным ядом Венесса.
Ее возмущенное лицо и напряженная шея покрылись красными пятнами. Подобное всегда случалось, когда Несс сильно нервничала. Она продолжала еще что-то балаболить, но я уже не слушала, сфокусировавшись на быстро сменяющихся цифрах этажей на экране, и молилась, чтобы уже побыстрей оказаться в фойе.
Так и хотелось остановить болтушку, сказать, что та выглядит как вареный рак и чтоб поберегла себя, а то кондрашка хватит, но сумела-таки сдержать мстительный порыв.
Если честно, Венесса меня по-настоящему поразила. Она не унималась до самого мобиля, что ожидал ее у подъезда, кудахтала и кудахтала, как взбесившаяся перепелка.
Это раздражало до ужаса. Поэтому, едва мы вышли на улицу, быстро поставила ее багаж на тротуар, и, даже не попрощавшись, нырнула обратно в подъезд, где и перевела наконец дух.
М-да… С этой стороны я экс-подружку раньше не знала. Все-таки сделала правильно, что разорвала с ней отношения. По правде сказать, мне и одного ребенка в доме хватает — имею в виду Миру, разумеется.
Кстати, девочка теперь — моя приемная дочь.
Судебный процесс по передаче родительских прав прошел гладко, и Косой, на удивление, вел себя вполне достойно. Прямо-таки превзошел все наши ожидания.
Теперь Рилеф может навещать малышку в любое — заметьте, удобное для меня — время. Это было его единственным условием, на которое мы с Мирой единодушно согласились.
После суда он провел с дочкой весь оставшийся день. Малышка, когда вернулась, рассказала обо всем в подробностях.
— Это было превосходно! — с радостной улыбкой заявила она прямо с порога, и глаза при этом горели, как два ясных солнышка. — Где мы только не были и чем не занимались!!! Сходили в кино, и папа купил мне самый большой попкорн. Потом играли в автоматы, ели бургеры в «Венди»… Кажется, сегодня мы были настоящей семьей. Самой обычной, счастливой! Только знаешь, чего я не понимаю — почему он не может быть таким всегда? Неужели это так трудно?.. — Вопрос прозвучал скорее риторически. Я поняла, что малышка не ждала от меня ответа, потому что она вдруг замолчала и о чем-то глубоко задумалась, а взгляд наполнился совсем не детской грустью.
Тем не менее, Мира держится молодцом. Я по-настоящему горжусь ею и не перестаю удивляться ее выдержке, не по годам развитому сознанию и жизненной мудрости.
Конечно, как и любой ребенок на ее месте, девочка до последнего надеялась, что отец передумает и отменит сделку… Я видела, что сердце малютки разрывается на мелкие кусочки, ведь от нее отказывался ее единственный оставшийся в живых родитель.
До сих пор все помню в мельчайших деталях, как будто это было вчера. В ночь перед судебным процессом я вошла в комнату Миры, чтобы, как всегда, пожелать крошке приятных снов, но обнаружила детскую кровать пустой.
Девочка, укутавшись одеялом, сидела на подоконнике и смотрела в окно, за которым, словно гигантские светлячки, сверкали огни ночной столицы.
По воспаленным щечкам ребенка катились слезы, оставляя мокрые дорожки. А выражение синих глазок было поникшим как у брошенного котенка.
Мое сердце сжалось.
Я залезла на подоконник, пристроилась рядышком, и мы вот так — в обнимку, не говоря друг другу ни слова, — просидели у окна до самого рассвета.
Тогда мне показалось, что даже заря разделяет нашу грусть, окрашивая редкие кучевые облака в кричащие болью, багрово-апельсиновые оттенки.
Я наблюдала, как холодная ночь тонет в парном солнечном утре, как просыпается и оживает на глазах город, и в этот момент дала себе обещание — что соберу воедино все разрозненные осколки разбитого сердца моей малышки. Малышки, которая уже давно беззаботно сопела на моем плече.
Ни за что не оставлю Миру одну, как это сделал ее отец!
Захотелось стать для девочки той самой крепкой стеной, за которой она сможет спрятаться в любой момент от всевозможных бед и напастей.
Тем утром я осознала простую истину.
