— Ты удержишь Мориса и Альбирею, а они спасут брата.
— Нельзя решить проблему более радикальным способом?
Тави забыла уточнить, что таинственный мужчина всего себя скрыл туманником! И потому я его попросту незаметила.
— У мертвецов нет недостатков. Более того, то, что при жизни было минусом, после смерти становится романтизированным плюсом. Я не готова сражаться с пресвятой лисицей.
— Там такие минусы, — буркнула Ликорис, — что после смерти они станут крестами, а не плюсами.
Я с интересом посмотрела на нее:
— Вы знакомы?
— К сожалению, — моя сердитая подруга дернула плечом. — После общения с этой ишхери возникает ощущение бездарно потерянного времени. Она глупа, эгоистична и до безумия уверена в себе. Последнее возведено в такой абсолют, что корону на голове даже лопата не поправит.
Поежившись, я искренне понадеялась, что мне не придется знакомиться с этой удивительной дамой. Ишхери. Если я правильно помню, это уникальнейшее ругательство двуликих, обозначающее девушку, никчемную настолько, что ее даже в публичный дом не взяли. Ни основной сотрудницей, ни уборщицей.
— Я бы хотел перейти к делу, — хриплым, немного подрагивающим голосом произнес мужчина. — Молю, утолите мои сомнения или же разбейте надежду. Пытка ожиданием невыносима!
— А вы не пробовали обратиться к тому чудо-лекарю? — осторожно спросила я.
И отвела взгляд от скользящей, расплывающейся фигуры мужчины. Туманник он так и не снял, а потому смотреть на него было просто невыносимо.
— Пробовал, — сумрачно хмыкнул он, — но их объяснения меня не удовлетворили. Я требовал раскрыть тайну лечения под кровно-духовную клятву неразглашения. Но получил лишь ворох глупых объяснений, которые можно перефразировать «Это все магия и ее чудеса». Радисы, чтоб им всем кипящую грязь из стеклянного кубка пить!
«А он религиозен», невольно отметила я. «Такие громоздкие, неуклюжие ругательства используют лишь те, кто не реже раза в неделю ходит на проповеди».
С другой же стороны, глядя на мучения малолетнего сына… Там не только в религию удариться можно.
— Мне нужна личная вещь ребенка, чтобы понять, могу ли я одолеть проклятье, — мягко сказала я.
В тот же момент ректор Айервилль вытащил из-за пазухи мягкий сверток. Под несколькими слоями иторнийского бархата скрывалась деревянная свистелка. Коснувшись безделушки, я уже через секунду уверенно произнесла:
— Да, это будет совершенно несложно, но очень энергозатратно.
— Портал, — выдохнул ректор, — немедленно.
— Далеко живете? Что ж, в одну сторону можно и порталом, но вот после… Я бы предпочла карету. Мой организм плохо переносит перемещения при магическом истощении.
— Я вас на руках принесу, — выдохнул ректор.
— Вас могут заподозрить в порочащих связях, — укорила его Ликорис, — или вы забыли, что перед вами ваша дальняя родственница?
— Я уже обо всем забыл, — честно сознался ректор, — прошу!
— Прощайте, правила хорошего тона, — закатила глаза Ликорис. — Из чужого дома портал открываете, как некультурно! Вопиющее неприличие.
Правда, поправив на плечах шаль, она все же прошла сквозь сияющий овал. И я, улыбнувшись ректору, последовала за ней.
Чтобы через секунду зажать руками рот — мальчик, лежащий в кровати, был изможден настолько, что… Что оставалось лишь смаргивать слезы и кусать губы. В такие моменты я искренне радовалась своему дару. В такие моменты, я искренне верила, что Пылающие нужны этому миру!
Присев на край постели, я коснулась тонкой ручки ребенка. Малыш вздрогнув, распахнул огромные глаза и, увидев меня, нахмурился:
— Ичить?
— Да, малыш, я буду лечить тебя, — негромко проговорила я. — Твой папа рядом, все будет хорошо.
Он перевел взгляд на отца и жалобно прошептал:
— Не хочу. Больно.
Я обернулась на замершего ректора:
— Больно?
— Я приглашал специалистов из храма, — хмуро произнес он. — Они делали временную блокаду.
— Блокаду?
Ректор Айервилль подошел к сыну и, откинув одеяло, расстегнул пижамную курточку. На груди ребенка мерцало клеймо:
— Это ставят опасным преступникам, чтобы они не могли использовать магию. И в случаях с проклятьями это тоже срабатывает. Но процесс… Процесс болезненный. Сейчас я сниму печать, а вы… Умоляю…
Его голос сорвался и он, мотнув головой, замолчал. А после, коснувшись кончиками пальцев клейма, снял его с кожи ребенка как пленку.
Ректор Айервилль проворно отошел в сторону, а я, не мешкая, положила ладонь на горло малыша. Призвав свое пламя, поманила проклятье к себе. На себя.
Проклятье, оголодавшее, озлобленное, почти овеществленное, рванулось к моему Пламени. Влилось в мое тело так, будто только этого и ждало. Прикрыв глаза, я провалилась внутрь себя, внутрь своей силы. Я хотела познать суть этого проклятья.
— Ваша супруга ничем не заслужила этой тьмы, — выдохнула я.
Не открывая глаз, я чутко вслушивалась в то, что сейчас сгорало в моем Пламени.
— И проклинающая об этом знала. Она влила в свою силу столько ненависти, злости и зависти, что проклятье вырвалось из-под контроля.
— Она мертва? — хрипло уточнил ректор.
— Она умерла раньше, чем ваша супруга. И часть проклинающей оказалась запечатана в пожирающей вашу супругу тьме. Именно поэтому проклятье зацепилось за ребенка — темная страшно хотела жить. Хотя можно ли это назвать жизнью?
— Что теперь будет с моим сыном?
Открыв глаза я посмотрела на ребенка:
— Ему нужна жизнь. Яркая и веселая. Найдите ему друзей.
— Где? — ахнул ректор, — где я…
— В далеких деревнях детей в лес выводят и там бросают, — я хмуро посмотрела на ректора, — а вы и сыну поможете, и чужие жизни спасете. Дело в том, что… Все уже в порядке. Но причиненный вред нужно исправить. Нужно расцветить жизнь мальчика, показать, что кошмары ушли и не вернуться. Что мир прекрасен. Купите ребенку собаку, шумную, веселую и лишенную агрессии. Кстати, Ликорис-гран…
— Кора, — поправила меня тихо улыбающаяся подруга, — или ты думаешь, что я не знаю как ты сократила мое имя? А что касается собаки, то да, я сама поработаю со щенком. И прослежу, чтобы ты не избаловал ребенка. Ноэль?!
А я, покачнувшись, чуть не прилегла рядом с уснувшим малышом.
— Все в порядке, — я помахала ладонью, будто разгоняя перед собой воздух, — все в порядке. С детьми работать сложнее — приходится контролировать и себя, и проклятье. Со взрослыми можно не церемониться, у взрослых энергоканалы крепче. Мне бы на воздух.
Ректор Айервилль что-то рявкнул, и вокруг засуетились слуги. Меня аккуратно вывели в сад, усадили подле деревянного резного столика. Рядом устроили Кору. А через пару мгновений столик чуть не сломался под гнетом яств, натащенных из глубин дома — Ликорис пришлось кастовать укрепление на витую ножку.
— Никто не сможет передать, насколько я вам благодарен, — с другой стороны присел ректор. — Мое имя Кельш. Кельш Айервилль и я горд принять вас в свою семью.
Мне протянули обтянутый кожей тубус.
— Благодарю, — я склонила голову.
— Зови меня дядюшка Кель, — ректор усмехнулся, — а я буду звать тебя малышка Эль. И это… Это, конечно, оплата. Но это искренняя оплата. Я так счастлив, что мне, признаться, отказало красноречие.
— У тебя его никогда не было, — фыркнула Ликорис, — все речи на открытие учебного года были написаны мной.
Кельш махнул на нее рукой и, подхватив мою ладонь, четко произнес:
— Мой дом навсегда открыт для тебя, малышка Эль. То, как я любил свою жену… Мне никогда не полюбить другой женщины. Мой сын — все, что осталось от моей супруги. Мой сын — смысл моей жизни.
Отпустив мою руку, он поднялся, чуть помялся и добавил:
— В тубусе так же лежит чек на предъявителя. Не… Не отказывайся.
Я встала и, подобрав юбку, присела в глубоком реверансе.
— Отдыхай. Я распоряжусь заложить карету.
— Я хотела пройтись по городу, — негромко сказала я. — По лавкам.
