предгорье, поскольку именно здесь была назначена встреча с обережниками, ушедшими в Зохан. Благородство – оно любит быть подано красиво. В обмен была вытребована помощь в размещении и снабжении армии. Староста тут же прислал дюжину свиней, чтобы разнообразить кухню воинов. Первая, насаженная на вертел, уже посылала в воздух чарующие ароматы, от которых схватывало в голодном спазме желудок.
В сооруженном для лошадей загоне, куда повела своего несчастного осла, о котором вновь благополучно забыла, я выведала, что со дня на день ожидается прибытие отряда копейщиков. Оказывается, и им свидание было назначено в этой же деревне. А герцог выгибал бровь и раздумывал, оказать несчастному старосте услугу или нет.
Честно признаться, сначала я не поняла, кто такие копейщики. Думала, это местные банкиры, или как их… негоцианты. Оказалось, пешие воины, вооруженные копьями. За время моего болтания по лагерю, я уже уяснила, что копье является чуть ли не основным оружием в средневековой армии. Мечи, если и имелись, то далеко не у всякого рыцаря.
– Меч – он для крайней нужды, – поучал меня Ферд. Я ходила за ним хвостом, пока он занимался основным делом истопника. Обоз вез с собой целую телегу сухих дров, и теперь Ферд ловко орудовал колуном. – Для боя на лошадях удобнее пика, для ближнего боя – кинжал. Да и доспехи мечом едва ли проткнешь. Но если конь твой пал, а враг наседает, и у тебя ничего, кроме меча, нет, тогда да, рубись. А так больше для показа. Глянь, мол, я человек богатый, позволить себе могу. Сказывают, при дворе императора оружие чудно украшают. Что яблоко, куда камень драгоценный вставляют, что ножны, где искусной выделкой удивить горазды. А вот пользуются ли теми мечами по назначению – сомневаюсь.
Я кивала и торопливо записывала. Яблоко. Ножны. Ставила вопросы там, где понятия не имела, что прячется под словами. Шея болела от лямки бюро, и я все чаще поглядывала в сторону кухни, где вовсю орудовали Шаманта, Волюшка и их помощники. Кусок хлеба, оставшийся после завтрака, давно переварился, и я в полной мере осознала, что без запасов харчей могу протянуть ноги. Жирок, накопленный за три года в монастыре, стремительно таял. Я прямо чувствовала это.
Вот так, и суток нет как я в армии, а я уже начала понимать, рядом с кем гарантированно не пропаду. Мне нужно дожить до возвращения домой.
Вторую истину, которую пришлось осознать с горечью – мое пребывание в армии затягивается. Пока мы охотимся на увоха, мне не сбежать. Подкинуть плащ у обрыва, сделав вид, что летучий монстр мой полакомился, я ни за что не решусь. Да я побоюсь к оврагу приблизиться, не то что пересечь мост! Нет, придется дождаться, когда герцог даст бой другой твари, желательно более мелкой, где задействует всю армию, и до хрониста никому не будет дела.
После ужина, когда я бродила по лагерю, не зная, куда кинуть седельную сумку, чтобы переночевать, меня вновь нашли медведеподобные пособники Их Светлости и в обычной своей манере поволокли к постоялому двору.
– Дон, ты где болтаешься? – герцог был хмур. В этот раз в помещении царил порядок. Никаких остатков еды на столе, лишь знакомый писчий набор, канделябр из семи свечей и небольшая карта местности, где красной линией выделялся разлом. И никаких розовых пяток в расправленной постели. Я специально посмотрела. В комнате женщиной и не пахло.
– Простите, но я не знаю своего места, – созналась я, считая, что лучше сказать правду, чем проситься в телегу к кухаркам. Им и без монаха тесно. Спать в обнимку с Фердом тоже так себе вариант.
Я не постеснялась достать из балахона фигурку Святой девы и от души нюхнула. Еще одна забота, о которой я не должна забывать.
– Место хрониста рядом со мной, – отрезал дюк Э. Ясное дело, он не имел ввиду общее ложе.
– Однако сегодня последняя лошадь вашей армии била меня хвостом по лицу.
– В бою и на переходе тебе лучше находиться в тылу. Там вероятность выжить выше.
– А сейчас я где должен находиться?
– Тебе отвели комнату напротив моей. Сможешь заниматься хрониками без суеты.
Я просияла.
– Да–да, у меня есть что записать, черновики сделаны, – я похлопала по ящику бюро. – Спасибо, Ваша Светлость.
– Покажи, – вдруг потребовал он и протянул руку.
– Писалось на ходу, криво… Вам не прочесть, – я занервничала, припоминая, что в черновиках называла черных рыцарей разинями, а герцога дюком или индюком Э.
– Я как–нибудь справлюсь, – заверил меня славный полководец, самостоятельно открывая бюро. Медведи не стали ждать конца моих препирательств, просто сняли с плеча лямку и положили ящик перед хозяином.
Тот взял стопку исписанной бумаги, бегло пробежался по некоторым страницам, отложил в сторону чистые – видимо я, вытаскивая очередной листок, прихватила лишнее, и с удивлением уставился на следующий.
– Однако у тебя талант, – протянул он, поднося бумагу ближе к свету.
Я даже вытянула шею, чтобы рассмотреть, что так восхитило Их Светлость. И сама от неожиданности вытаращила глаза. Это был рисунок. Но я ничего не рисовала!
– Кто это? – герцог протянул мне листок.
– Это… Это… – бумага в моих руках дрожала. Я лихорадочно соображала, что сказать. Откуда монаху ордена Света и Тьмы знать в лицо опальную принцессу Адель Корви? Да–да, на рисунке была изображена я. Я даже помню, когда стояла в такой позе – в карете, где наспех натягивала на себя чужое платье, стащив предварительно джинсы и трикотажные трусики. Оголенное плечо, длинная шея, тонкие пальцы, придерживающие сползающий лиф. На лице румянец отчаяния. Пухлые губы. Я тогда их искусала от страха. Неужели Конд рисовал меня по памяти и уже тогда видел такой красивой? О, Конд…
– Я жду.
– Это не мой рисунок. Я не умею рисовать.
– Зачем же ты его хранишь?
Я опустила голову, как нашкодивший юнец.
– В мыслях монаха тоже живут фантазии? – хмыкнул индюк Э.
– Нет! – мой голос от волнения сорвался на петушиный. Я быстро достала Святую деву и нюхнула горечи.
Но меня не услышали.
– Почему бы и нет? Она красива и притягательна, – рисунком вновь завладел герцог. Он
