— Итак, — спросила я, взглянув в её сторону. — Что думаешь?
Широкая улыбка — улыбка четырнадцатилетки, а не вековой старухи растянулась по лицу Виолетты.
— О, Кейт. Это было удивительно. — Её голос дрожал от благоговения. Она схватила меня за руку. — Когда мы пойдем в кино в следующий раз?
Прим. переводчика:
*épée — шпага. (пер. с фр.)
Винсент позвонил тем же вечером, извиняясь за то, что исчез на целый день. Он уже отправил мне перед этим пару сообщений и из них было ясно, что он чувствует себя виноватым и пытался это как-то компенсировать.
— Все нормально, Винсент. По правде говоря, я провела весь день с Виолеттой.
— Серьезно? — хотя его голос звучал устало, но я услышала в нем нотки удивления.
— Ага, она собиралась проводить меня до дому, но вместо этого я позвала её пообедать. А что там слышно о нума? Жюль сказал, что некоторые могут скрываться где-то неподалеку от вашего дома?
— Ничего. На самом деле оказалось, что это так себе наводка. Виолетта сказала Жан-Батисту снять оповещение на ночь. Всё как и прежде: невидимые нума, готовый появиться, когда мы меньше всего этого ожидаем.
— А ты был прав насчет Виолетты. Она и в самом деле приятная. Видимо только Артур ведет себя так отстойно с людьми. Думаю, я буду просто избегать его, насколько это возможно.
— Возможно, это хороший план.
В голосе Винсента слышалась усталость и что он был чем-то расстроен. Чем бы он там сегодня не занимался весь день, но это определенно сказывалось на нем негативно. Он был сам на себя не похож.
— Винсент, я лучше повешу трубку. По голосу слышно, что ты совсем разбит.
— Нет, нет. Я хочу поговорить, — быстро сказал он. — Итак расскажи мне: Чем ты собираешься заняться, mon ange?
— Чтением.
— Не удивительно, — рассмеялся он, — рожденные в Париже обычно самые ненасытные чтецы. Это что-то из того, что я уже читал?
Я взглянула на обложку книги.
— Ну, она была опубликована спустя четыре года после твоего рождения, но была запрещена большую часть твоей жизни — пока ты был человеком. По крайней мере, в сильно отредактированном варианте.
— Написанная в 1928 году, но была запрещена много лет. Гмм. А там случайно нет пассажа о наступления мира во всем мире?
— Винсент, да ты сразу же перешел к сцене секса! Ты же знаешь, "Любовник леди Чаттерлей" гораздо больше, чем кувыркание в егерьской хижине! — проворчала я в шутку.
— Ммм. Кувыркание и впрямь хорошо звучит.
Моё сердце ёкнуло, но я старалась говорить спокойно.
— Ты же знаешь, эта одна из моих любимых фантазий. Куваркание с тобой, а не с каким-то там егерем.
Я усмехнулась, гадая какой эффект произведет на него моё поддразнивание.
— Твои бабушка с дедушкой дома? — спросил спустя паузу, голос его звучал подозрительно хрипло.
— Да.
Он откашлялся.
— Вот и славно, а то бы я сейчас сорвался и прибежал к вам, чтобы наброситься на тебя, получая от процесса безмерное удовольствие. В этой книги герои разглагольствуют об удовольствии, не так ли?
Я рассмеялась.
— Я еще не дошла до тех мест, где речь идет об удовольствиях. Но удовольствие и кувыркание…не уверена, что готова к этому, так как у меня свидание завтра вечером с сексуальным мертвым чуваком.
— Ладно, я понял. Очень мудро сменить тему. — Он рассмеялся. — Итак…ты не забыла?
Я могла отчетливо себе представить как он устало улыбается на том конце телефонной линии.
— Забыть о свидании, на котором меня поведут на "Большой бал" в Гарнье Опера? Да еще и в отдельное ложе? Эээ, нет — не думаю, что такое, вообще, возможно забыть.
— Рад слышать, — сказал он. — Будь готова к шести, чтобы я подобрал тебя.
Последние слова были едва слышны. Казалось, он не только устал, но и испытывал боль. Чем же он таким занимался? Теперь мне уже стало окончательно любопытно и захотелось войти на опасную территорию.
— Тогда увидимся. Не могу дождаться… — сказала я, и как только повесила трубку продолжила про себя: выяснить, чем же ты занимался.
Если он будет завтра таким же изнуренным, каким был сегодня, то может быть мне удастся вывести его на разговор.
Винсент стоял у моей двери, одетый в смокинг, а волосы его волосы ниспадающие волнами, зачесаны назад. Это было как повторение моего дня рождения: он в смокинге и я в красном узорчатом платье в пол в азиатском стиле, одетым под черным длинным пальто Мами. Глаза Винсента светились радостью, когда он увидел меня, а когда мы вышли на улицу то, он подарил мне продолжительный восхитительный поцелуй.
Мы припарковались у Opéra. И хотя я видела его уже несколько раз (в качестве туристки и в дневное время), у меня всегда перехватывало дыхание от вида здания, каждый элемент которого напоминал кусочек мраморного свадебного торта. Сегодня он превратился в сказочный замок, освещенный теплыми желтыми огнями в холодном воздухе, которые придавали всему его облику волшебный вид. Мы последовали за богато одетыми людьми, идущих под руку к монументальным дверям.
— Ты бывал здесь раньше? — спросила я, когда мы вошли в фоей.
— Я приходил сюда несколько раз, составляя компанию Гаспару или Жан-Батисту, когда один из них был в спячке. У них всегда есть сезонный абонемент.
Мы вышли в центр зала, и я посмотрела наверх.
— Ого, — выдохнула я, роскошное окружение лишило меня способности к разумному речи.
Огромное пространство было украшено в чрезмерной мешаниной разных стилей, каждый дюйм потолка, стен и пола были позолочены, или в мраморе, или украшены мозаикой или кристаллами. В любом другом месте, показалось, что этого всего было уж слишком, но здесь такого ощущения не было.
Винсент повел меня в левое ответвление величественной мраморной лестнице на второй этаж, и вниз по изогнутому коридору, украшенному десятки маленьких деревянных дверей. Мы остановились перед номером девятнадцать.
— Я не стал резервировать королевскую ложу, — объяснил Винсент, когда положил руку на дверную ручку. — Не думаю, что тебе понравилось привлекать чье-нибудь внимание. Всем всегда любопытно, кто же сидит в ней. Эта ложа на десять человек, но я выкупил все места и, само собой разумеющиеся, у нас лучшие места.
Я наблюдала за тем, как на его лице промелькнула неуверенность и в недоумении покачала головой.
— Винсент! Как будто я знаю в чем разница! Просто быть здесь с тобой, уже невероятно. Мы могли бы сидеть в зале, среди людей и я всё равно была бы на десятом небе от счастья.
Успокоившись, он открыл дверь, чтобы показать, длинный, узкий проход оклеенный темно-красными бархатными обоями и овальное зеркало. У одной из стен стояла узкий диванчик, а над ним висел старомодный светильник в форме луковицы. На другом конце коридора находился балкон, который выходил на сцену Гранд Опера, с двумя деревянными креслами.
