Когда девчонка, избегая дальнейшего разговора, пошла к двери, я обогнала ее, преградила путь и предложила:
— Если тебе в тягость со мной жить, то иди к Вандерии и попроси освободить от обещания опекать меня. Зачем себя насиловать?
Флана сгорбилась, опустила голову, и, угрюмо глянув на меня исподлобья, буркнула:
— Ничего я себя не насилую.
— Тогда почему, когда я к тебе обращаюсь, у тебя такое лицо, будто ты кислоты хлебнула?
— Лицо у меня обычное! — с типичным воинственным возмущением подростка возразила она.
— Почему тебя это так разозлило? — стала допытываться я. — То, что ты увидела меня с Зеном? Мне что, можно спать с мужчинами только с твоего разрешения? Или вообще ни с кем спать нельзя и ничего без твоего ведома делать нельзя? Я твоя собственность? Декоративка?
Она вздрогнула.
— Декоративка? Ты что такое говоришь-то?
— Говорю как есть. Такое ощущение, что ты меня купила, как декоративку, у Вандерии, и решила, что я только твоя игрушка, вот и разозлилась, когда увидела меня рядом с Зеном. А я всего-то лежала с ним рядом, чтобы не замерзнуть.
— Как ты все перекрутила! Я тебя на вранье подловила, вот что! Ненавижу вранье! Ты говорила, что тебе противны мужики, а сама обнималась с ним. Я врунов не переношу.
— Я тебе не врала. После всего, что было со мной в империи, мне мужчины противны.
— Но не тот, с которым ты лежала!
— Потому что я ему доверяю, Флана. Он помогал мне. Спас меня, вытащил из Ниэрада. Я ему как человеку верю, а не как «мужику», и бородатому Тредену тоже. Они меня и пальцем не тронут, даже если я голая о них тереться буду. И тебе пора бы начать видеть во мне человека, личность, а не женщину, недоженщину или еще кого. Или дружить ты можешь только с «пустой» Ира, которая, как и ты, от мужчин шарахается?
— Я не шарахаюсь от мужчин!
— Только от Вазрага?
Флана злобно, но красиво рявкнула, как дикая кошка, сверкнула глазами и, обойдя меня, ушла, громко дверью хлопнув. Я хмыкнула, прошлась по комнате, поглядела на Млада, заинтригованного произошедшей сценой, и стала неторопливо косу переплетать; волосы отросли и коса становилась все длиннее.
Всадница вернулась поздно ночью, когда я уже спала. Она постучала в дверь, и мне пришлось встать, чтобы ее открыть. Протерев глаза, я увидела, что осветленные короткие волосы девушки растрепаны, а пухлые губы в болячках; губы Фланы всегда обветрены, и, нервничая, она их нещадно обдирает сухие чешуйки.
— Ты зря сказала про декоративку, — произнесла девушка тихо. — Не говори так больше. Я никогда ни к кому не относилась как к вещи или собственности и не буду. Я это имперское разделение терпеть не могу, не переношу.
— Как и вранье?
— Да, как вранье… ты б просто сразу сказала б, что он тебе друг. Я б тогда не так думала.
— Он мне не друг.
— А кто?
— Соратник, — ответила я, а мысленно поправила «Подельник».
— А я вот другом тебе хочу быть, — призналась Флана и робко улыбнулась. — Ты как мэза красивая, как воин смелая, а еще чуднАя очень. Говор смешной… словечки всякие там…
— Ластишься? Так и быть, прощаю. Только давай на этот раз сразу договоримся: плевать на приказ Вандерии об опекунстве, в поступках мы друг перед другом не отчитываемся, и каждая из нас свободна. Но при этом мы друг друга не подставляем. Согласна?
— Да.
Я протянула ей руку, и девушка посмотрела на нее с подозрением.
— Скрепим уговор рукопожатием.
Она все еще недоверчиво протянула свою руку в ответ и пожала мою.
— Так что, Флана, поможешь? — спросила я, когда мы все выяснили. — Отведешь в город к какому-нибудь человеку-умельцу? Такому, чтобы голова умная, а руки золотые?
Девушка задумалась и начала в очередной раз жестоко обдирать губу. Я подавила желание ее остановить – эдак опять рассердится – и была вознаграждена: всадница кивнула:
— Есть такой. Только монеты нужны.
— Не проблема, — улыбнулась я.
Мы пошли в город ближе к вечеру, потому как только перед ужином Флане удалось отпроситься, да и Треден согласился с Младом погулять в уединенном местечке во дворе. Сначала я думала одеться как парень, чтобы не привлекать лишнего внимания, но потом, поразмыслив, решила, что лучше одеться по-женски да понаряднее, чтобы, в случае чего, умаслить мастера да расположить к себе. К тому же как бы я ни оделась, все итак знают, кто я.
Я надела одно из платьев, которые мне подарила Лена, из тонкой коричневой шерсти весьма благородного оттенка и со шнуровкой на лифе, затянулась, как следует, чтобы подчеркнуть нынешнюю хрупкость своей фигуры, сапожки лучшие надела, плащ утепленный сверху, косу переплела из обычной в французскую, вдела в мочки ушей простенькие серебряные серьги, подкрасила брови и ресницы темной краской, а на губы нанесла жидкую «помаду» из шкатулки с косметикой, которая, к счастью, сохранилась во время странствий.
Я впервые с такой тщательностью прихорашивалась, и когда Флана пришла за мной, так и раскрыла рот. Я покрутилась перед ней с улыбкой.
— Ой, глаза какие, — справившись с удивлением, выдохнула она. — Прям две начищенные серебрушки. И губы такие… и платье… а зачем это?
— Хочу произвести впечатление на мастера. Плюс к этому, хочется сегодня повыеживаться перед местными. Пусть знают, что никого я не боюсь и своего положения не стесняюсь. А если какая-то пакость ко мне пристанет, ты будешь иметь полное право дать ему по носу. Заодно и повеселимся.
Оглядывая меня, она сначала не поняла до конца смысл моих слов и кивнула рассеянно, но когда осознала, что я вроде как нарываюсь на неприятности, спросила:
— Эй, мы же договорились не подставлять друг друга!
— Да пошутила я, Флана. Не собираюсь я нам проблемы устраивать. Мы просто идем в город к мастеру. А всякие там недоброжелатели пристали бы к нам, как бы я ни оделась. Идем?
Как я и думала, мой спуск по лестницам не остался незамеченным: встречные беззастенчиво таращились на меня, останавливались, оглядывались, а я только не забывала о том, как важно сейчас держать спину прямо и задирать подбородок да повторяла про себя одно и то же: «Они не посмеют меня тронуть», но это все-таки не избавляло меня от напряжения, и когда мы прошли через весь двор и покинули крепость, я почувствовала, что у меня уже начинает прихватывать спину от стресса.
Город был совсем рядом, и вела к нему недурная мощеная дорога. Мы брели по ее краю, и Флана рассказывала мне о приграничье, о том, чем занимаются местные жители, где ближайшие поселения, как туда добраться, и по каким тропам поднимаются в горы. Когда мы дошли до города, внимания стало еще больше, но никто не подошел и слова не сказал.
Как я и предполагала, мой подчеркнуто женственный вид обезоруживал мужчин, и они уступали дорогу, расступались, замолкали… Я же напоминала себе, что не надо щуриться, чтобы получше городок разглядеть, и посматривала в основном под ноги, чтобы не поскользнуться на досках, которыми выложили дорожки на улицах. Домишки стояли деревянные и каменные вперемешку, все больше одноэтажные, хотя встречались и двух- и трёхэтажные. Пока стояла ранняя весна, в городке было свежо и относительно чисто за счет снега, но я могу представить, какое месиво здесь будет позже, когда начнется активное таяние…
— Пришли, — сказала Флана, подтягивая меня к себе. Домик, у которого мы оказались, ничем не отличался от прочих. Зайдя внутрь, мы оказались в тесном коридорчике, в котором нас встретил деловитый пацан лет четырнадцати. Впрочем, деловитость сразу слетела с него, как только он увидел меня.
— М-мэза…
— Хозяина зови. Дело есть, — сказала важно Флана.
— Дык нету. Ушел.
— Куда?
— Уехал то бишь, за песком.
— Когда вернется?
Пацан пожал плечами; я плохо видела его с такого расстояния, но прямо-таки физически ощущала, как он меня рассматривает. Флана вздохнула и, повернувшись ко мне, протянула:
