— И как же? Отдаёт их Дьяволу, чтобы развратить их?
— Нет, он отправляет их обратно в наш мир, чтобы каждый человек прошёл свой путь правильно, как предписано его душой. И пока душа не станет сильнее, не обретёт голос, она тоже страдает, проживая жизнь за жизнью в теле бренного и нечестного человека.
— Всё это, конечно, прекрасно на словах, Томáс. Но в жизни всё иначе, — я отодвигаю поднос и ставлю его на стол, чтобы поднять. Томáс делает то же самое.
— И как же иначе?
Смотрю прямо в его глаза. Знал бы он, что мы в аду, и есть такие существа, как я, которые убивают и всё никак не могут умереть.
— Душа не имеет голоса. Она лишь сторонний наблюдатель и судья, а не невинность в чистом виде. Она копит наш опыт, чтобы потом выплюнуть его обратно в нас. Не Создатель нас судит, а мы сами. Мы всё делаем своими руками и наказываем себя тоже ими. Мы и есть Создатели этого ада и рая на земле. Мы творцы справедливости и делаем выбор, не важно какая у нас душа. Есть души чёрные, запятнанные кровью и убийствами, которые продолжают творить зло, но они живут наравне с невинностью и чистотой, чтобы показать другим контраст и дать выбор. И всегда зло побеждает, но всё зависит от контекста, Томáс. Зло тоже бывает светлым, чистым и ярким. Зло это любовь в вашем понимании, в понимании вашего Создателя, Томáс, ведь любовь — это боль, страдания и непонимания, месть и горе, потери и смерти, это вся жизнь людская. Любовь не бывает чистой и невинной. Любовь всегда грязная, как похоть, страсть и желание. Это всё от лукавого. И если так оно и есть, то я дьявол, как и вы, Томáс. А Дьявол имеет свойство каяться и имеет право на прощение, если сам того захочет. Но захочет ли? Нет, потому что он имеет право на своё существование и не обязан извиняться за то, что он живой. Дьявол внутри нас, как и Создатель. Но я бы никогда не выбрала одну из сторон, ведь без ярких эмоций и страсти жизнь становится каторгой, человек превращается в раба, каким был Создатель. И здесь снова можно говорить о лицемерии, но я и так вас утомила, поэтому лучше поеду домой, — улыбнувшись, немного склоняю голову набок, показывая Томáсу, что завершила этот разговор в свою пользу.
— Вы не можете меня утомить, мисс Флорина. Скорее, восхитить и дать пищу для размышлений, но никак не утомить, — Томáс широко улыбается и становится таким симпатичным. Его тёмные глаза сейчас сверкают от веселья. Я позабавила его, и то, что он так спокойно отнёсся к моим словам, мне нравится. Раньше я очень любила изводить своими дьявольскими мыслями священников, и даже делала это специально. Но затем они начали повторяться своей реакцией, и стало скучно. А сейчас я говорила с человеком и насладилась этим временем.
— Давайте я помогу вам отнести поднос на кухню. Я и так создала вам много хлопот, — произношу и тянусь руками к подносу.
— Не беспокойтесь, мисс Флорина. Я сам. И это были не хлопоты, мне было приятно. — Томáс тоже тянет руки к подносу, и в какой-то момент наша кожа касается друг друга, и боль вновь разрезает мой желудок. С тихим вскриком, что для меня совсем несвойственно, дёргаю поднос в сторону, и он летит на пол, а я охаю и прикладываю ладонь к своему животу. Всё происходит словно в замедленной съёмке, Томáс пытается поймать посуду, но не успевает, и она с громким звоном бьётся о пол, как и металлический поднос. Осколки разлетаются в разные стороны, попадая и на мои штаны, и на брюки Томáса.
— Ох, боже мой, мне так жаль. Так жаль, — виновато бормочу я. — Эти приступы меня доконают. Они внезапно появляются в желудке. Простите, Томáс, мне, правда, жаль. Я восполню финансово ваши потери из-за меня.
Чёрт. Что это теперь за боли?
Но я решаю, что это не так важно. Я не хотела быть настолько неуклюжей. Я же вампир, чёрт возьми.
Опускаюсь вниз, чтобы собрать осколки посуды. Томáс следует за мной и перехватывает мою руку, обхватывая запястье. Его пальцы такие горячие.
— Не нужно. Не беспокойтесь. Ничего страшного не случилось. Вы поранитесь. Я тоже часто бью посуду, — успокаивает меня Томáс. — Я сам соберу.
Приподнимаю голову и слабо улыбаюсь.
— Я, правда, не хотела. Думала быть полезной. Вы и так натерпелись от меня моих раковых приступов, бреда и много чего другого.
— Мисс Флорина, не беспокойтесь, вашей вины здесь нет. И я точно не терпел, я наслаждался. Тем более во многих религиях считают, что битая посуда к счастью, — мягко отвечает он, отпуская мою руку.
— И всё же, давайте, я помогу вам собрать стекло.
— Просто поднесите мне поднос, я сделаю это сам.
Кивнув, я тянусь за подносом и держу его, пока Томáс складывает на него куски стекла и керамики. Но в какой-то момент Томáс замирает, и я озадаченно смотрю на то, как он жмурится, словно от боли, повторяя мою мимику, случившуюся буквально несколько минут назад.
— Томáс? — Хмурясь, смотрю на него, и в этот момент он хватается за большой и острый осколок тарелки. Остриё протыкает его кожу, отчего он шипит, резко убирая руку. Тёмная и густая кровь из глубокого пореза на его большом пальце и ладони начинает быстро скатываться вниз, окропляя пол и разбитые осколки.
— Боже мой, Томáс. — Отпускаю поднос и хочу помочь ему, но моя кровь замирает. Мой пульс повышается всё выше и выше. Горло начинает сушить до боли. Челюсть ноет и словно становится больше. Слюна голода прокатывается по моему горлу и подступает к губам.
А кровь капает. Кап. Кап. Кап. Так медленно. Каждая капля, подсвечиваемая огнём из камина, сверкает и с громким стуком, для моего слуха, капает на белоснежные осколки.
Чёрт… чёрт… я голодна. Это все признаки вампирского голода. И я вот-вот могу обратиться. Я убью этого мужчину прямо здесь.
Время восстанавливает свой ход, оно больше не задерживается. Оно идёт своим чередом, а мне душно внутри, больно из-за желания облизать эту кровь.
— Мисс Флорина, вы в порядке? — Томáс быстро подносит палец ко рту, и я поднимаю голову. — Вы побледнели.
— Я… меня тошнит. Мутит… кровь. Смешно, не правда ли? Смешно, что я… что меня мутит, когда я вижу кровь, хотя меня рвёт ей же, — отвечаю и быстро встаю, постоянно сглатывая слюну чёртового голода.
— Довольно сложно вам приходится.
— Вы в порядке? Сильный порез? — интересуюсь, но делаю два шага назад. Надо уходить. Причём срочно.
— Я в порядке. Не беспокойтесь, я…
— Мне нужно идти. Спасибо за всё, Томáс. Пока.
Махнув ему рукой, я пулей вылетаю из кабинета и бегу по коридору.
— Мисс Флорина, стойте!
Чёрт. Я так давно не питалась человеческой кровью, что даже забыла точную дату, когда мои клыки прорезали тонкую кожу, а мои вены горели от удовольствия. Но я прекрасно помню её на вкус. Я помню, какая она вкусная и сладкая, и сколько в ней силы. Я помню, что она как доза для наркоманов. И я до сих пор ощущаю аромат крови Томáса. Она невероятно манящая и полна обещания свести меня с ума.
Запрыгиваю в машину и вижу, что Томáс выбегает из церкви. Резко нажимаю на педаль газа и срываюсь с места.
Всё же для Стана здесь появилась работа, а мне какое-то время придётся избегать Томáса, пока жажда не пройдёт. Как и есть возможность снова попробовать выпить кровь, раз моё тело и моя сущность проснулись.
Глава 11
Жажда. Ты думаешь, друг мой, что жажда — это лишь недуг тех, кто выбирает более безопасный способ питаться? Нет. Жажда может поразить тебя в любой момент, в любом месте, и тогда ты забудешь, что находишься среди друзей или же в кругу семьи. Всё, о чём ты будешь думать это только о своём выживании. А твоё выживание — это, вероятно, смерть твоей матери или отца, брата или возлюбленного. Ты набросишься на одного из них, и пока жажда не отступит, не сможешь отпустить свою жертву. Ты убьёшь её, потому что жажда — это состояние нашей крови вне зависимости от того, когда и чем ты питаешься. Жажда также рождает жадность. Тебе мало, хочется ещё и ещё. Твой разум не может насытиться, кровь становится слишком сладкой и невыносимо наркотической. Это переживают все из нас. Даже древние вампиры вроде меня могут в любой момент ощутить приступ жажды, но в отличие от более молодых, у нас есть шанс убежать. Не всегда. Бывают осечки. Но мне пока удалось сделать это, а вот удастся ли в следующий раз, я не знаю.
