Его народ привнес рационализм в медицину задолго до того, как люди избавились от мистицизма и приняли научное мышление.
Может, была надежда. Он должен выяснить.
— Я не хочу на тебя надеяться, — хрипло сказал айЭм. — Но придется. Так же как и тебе придется сделать это для меня, если хочешь получить возможность вернуть Трэза в строй. Он умрет сразу же, если умрет та женщина.
— Женщина? — айЭм ничего не добавил, и с’Экс выругался. — Знаешь что, вы двое — большая заноза в заднице.
— Я того же мнения о тебе и твоей Королеве.
— Нашей. Ты — член с’Хисбе. Независимо от твоего места жительства.
Конечно, это полная чушь о том, чтобы вернуть Трэза на Территорию, дабы он подчинился велению его астрологической карты. Этому никогда не бывать. Но айЭм должен был использовать все имеющиеся уловки, и с’Экс, возможно, был достаточно пьян, чтобы не сильно вдаваться в используемые мотиваторы.
И — вот неожиданность — все сработало. Выругавшись, здоровяк сбросил покрывала и поднялся на ноги… и айЭму на мгновение выдалась возможность рассмотреть татуировки. Господи. Плоть палача была исписана белыми узорами с шеи до пят, от плеч до запястий, избегая только лица и члена с яйцами. Даже айЭм был впечатлен от увиденного. «Чернилами», на самом деле, служил яд, обесцвечивавший кожную пигментацию. Большинство мужчин гордились тем, что вынесли боль и болезненные последствия небольшого фамильного символа на плече или имени своей супруги над сердцем.
Сам факт, что с’Экс пережил все это, служил наглядным подтверждением того, что он был страшным засранцем. Или мазохистом-психопатом.
Давая парню возможность одеться, айЭм вышел в гостиную. Подойдя к раздвижным дверям, он посмотрел на ночной Колдвелл: небоскребы, покрытые крапинкой от беспорядочно горевших окон, двойные полосы из красных задних фонарей и белых фар, тянувшихся через реку Гудзон, несколько самолетов, мелькавших над линией горизонта.
Внутрь и наружу, сказал он себе. Так все и будет.
И, если есть на свете Бог, то айЭм найдет что-нибудь, что поможет Селене.
— Здесь повернуть? — спросила Лейла, подавшись к рулевому колесу.
— Да. Здесь.
Она включила сигнал поворота, и когда Мерседес издал тихие щелчки, она вспомнила, как Куин учил ее премудростям вождения. Он никогда бы не подумал, что она использует эти навыки, чтобы возить Кора.
— Куда мы направляемся? — спросила она. Фары освещали немногим дальше узкой грунтовой «дороги», с плотно подступающими осенними деревьями по бокам. Низкая каменная стена, казалось, сдерживала древесную агрессию, хотя крайне узкий бордюр порос ежевикой и высокой травой.
— Уже недалеко. Отсюда пару километров.
Это все ради нее? — гадала Лейла. Была ли эта ночь, когда ее разыгравшаяся паранойя имела все основания, и Кор решил взять контроль над ситуацией таким образом, что причинит вред не только ей, но и малышу и Куину… которые невиновны во всем этом?
Дражайшая Дева-Летописеца, ей нужно выбраться…
Фары осветили окрестности, и от увиденного сердце Лейлы замерло, а нога покинула педаль газа.
Это был небольшой коттедж, приятный на вид вопреки заросшей территории. Передняя дверь, выкрашенная в красный, два эркера и несколько мансардных окон на втором этаже… место казалось, улыбалось, широко распахнув глаза. Слева также стояло большое пушистое дерево с золотыми листьями цвета восходящего солнца, которое она встречала только на экране, в книгах или журналах. А также синевато-серая дорожка, ведущая к радушному зданию.
— Тебе нравится? — спросил он напряженно. Будто боялся возможного ответа.
— Может, это прозвучит наивно, — прошептала она. — Но такое ощущение, что здесь не может произойти ничего плохого.
— Это коттедж смотрящего за главным домом. Особняк был заброшен, но старый доджен жил здесь до прошлого месяца. — Он посмотрел на нее. — Давай зайдем внутрь.
Она вышла, не глуша двигатель, но Кор позаботился об этом, заглушив урчание Мерседеса, когда она встала в свете фар. Освещение в доме было выключено, но она видела, что внутри горели свечи… точнее, она так решила, судя по мелькавшему золотому свету.
Подойдя к двери, Лейла прикоснулась к краске. Она обветрилась и потрескалась, но сколов не было. Цвета яблока в карамели, подумала она. И, без сомнений, она сильно блестела, когда ее впервые нанесли.
— Открой, — он сказал ей. — Прошу.
Замок был из меди, старый, износившийся, но отполированный в тех местах, где к ним прикасались руки. Она открыла на удивление тяжелые дверные панели с тихим скрипом, но звук был скорее радостным приветствием, а не зловещим предзнаменованием.
Это были не свечи. Камин.
Жилое пространство было открытым, выложенным красноватым деревом, камин выполнен из речного камня разных размеров, форм и цветов. Половицы голые, широкие, скрипевшие при ходьбе, они словно разговорились, соскучившись по обществу. Сделав вдох, она почувствовала приятный дым из камина и лежащий в его основе чистый древесный запах.
В стороне от камина, лицом к эркеру стоял неуклюжий диван. Он был усеян коллекцией стеганых одеял, покрывала лежали одно на другом, из разных тканей и цветов, скопление образовывало свой собственный, уникальный узор. Также в комнате можно было найти большое набитое кресло, старинные книги на коротких полках и круглый плетеный коврик, который связывал все между собой.
— Кухня вон там, — сказал Кор, закрывая переднюю дверь.
Она прошла мимо него. Его огромное тело было таким неподвижным, а глаза отказались встречать ее взгляд. Ванна была скромной, с душевой, туалетом и раковиной. На второй этаж вела крутая лестница с узкими ступеньками, укрытыми потрепанной дорожкой. И кухня в дальней части дома была заставлена древними приборами, перемежавшимися участками столешниц.
— Как давно у тебя этот дом? — Лейла повернулась.
— Как я сказал, смотрительница умерла месяц назад. Она была додженом, которая заботилась о нас, без наследников. — Он отвернулся и начал снимать тяжелый плащ. — Семья, которой она служила, жила в большом доме, но погибла во время набегов. Она оставалась на территории, потому что ей некуда было податься. Лессеры больше не появлялись, и она просто жила.
Кор отвернулся и начал разоружаться, мускулы на широких плечах заметно напрягались, когда он снимал ножны, крепившие его кинжалы на груди. Следующим он расстегнул кобуру на бедрах, заведя руки за спину, освободил кожаную лямку.
По неясной причине она обратила внимание на его тело под одеждой, на то, как его мускулы бугрились и расслаблялись под тонкой футболкой из черного хлопка, как штаны натягивались на бедрах, икрах, заднице.
Он говорил с ней, медленно, тщательно выговаривая слова, но она не слышала ничего.
Кор повернулся. Посмотрел на нее. Замолк.
— Ты не желаешь здесь находиться? — спросил он низким голосом.
— Зачем ты привел меня сюда?
Он прокашлялся.
— Я не могу позволить беременной женщине находиться на холоде ночи во время наших встреч. Ты уже на большом сроке.
Она внезапно ощутила прилив тепла. И навряд ли дело в камине.
— Проходи. — Он отступил к двери, выпрямляясь. — Здесь теплее.
Она подошла к нему. Прошла дальше.
Сев в кресло, она расправила мантию, прикрываясь. Закуталась в пальто. Посмотрела на языки пламени.
Кор прошел по всей комнате, задвигая шторы, прежде чем сесть на диван.
— Спасибо, — услышала она себя. — Здесь намного комфортнее.
— Да.
Молчание повисло между ними. Это было странно: на поле с бескрайним небом над головой и раскатистым лугом вокруг она не ощущала его так остро. Но в четырех стенах его присутствие ощущалось сильнее, каждое его движение, будь то вздох или моргание, казалось, усиливалось стократ.
Между ними установилась любопытная неловкость, радостное перешептывание огня в камине не могло скрыть гнетущей тишины.
— Ты желаешь скрепить нашу сделку? — выпалила она. — Время… пришло?
***
— Это город-призрак?
Когда с чердака колониального дома донесся крик Ви, Рейдж заглянул в ванную главной спальни.
— Здесь тоже пусто. Розового только дохрена.
Выходя в спальню, он еще раз окинул взглядом розовую комнату. Розовый был повсюду, начиная от ковра и штор, заканчивая обоями и простынями, и повсюду чувствовался запах Кора. Очевидно, это была его личная комната… и было очень приятно осознавать, что ублюдку приходилось спать среди тонны эстрогена.
Словно в утробе.
Рейдж, содрогнувшись, вышел в коридор.
— Интересно, не страдал ли он от навязчивого желания натянуть шпильки?
— Та еще картина. — Ви показался в дыре на потолке и спустился по стремянке. — Заброшено. Они испарились, покинули место.
