– Слушаю вас, Константин Сергеевич.
– Помните тот проект коттеджного поселка, который вы в очередной раз отвергли в прошлом месяце? Так вот – инвестор намерен выступить с ним напрямую перед акционерами на сегодняшнем собрании.
– Пусть выступает, – я чувствую раздражение. – Результат будет тем же.
– Ну, зачем вы так, Анна Александровна? – сокрушенно вздыхает мой собеседник. – Это весьма интересный проект.
– Для кого интересный? Для инвестора? Не сомневаюсь.
– Дорогая Анна Александровна, если вы отдадите часть земель под коттеджи, это привлечет в деревню такие капиталы, которые вам и не снились. Будет проведено уличное освещение, отремонтированы дороги.
– А что взамен? – довольно невежливо перебиваю я. – Через несколько лет они выкинут нас из деревни как ненужный хлам – чтобы на месте старых деревянных домов построить еще больше коттеджей.
– Возможно, – не отрицает Екимов. – Но вы же понимаете, что рано или поздно это всё равно произойдет. Даниловка – слишком красивое место. Но попытайтесь найти в этом и что-то хорошее. Инвестор готов хорошо заплатить. Особенно вам, Анна Александровна.
Он делает акцент на последней фразе.
– Вы предлагаете мне продать мою родину? – холодно интересуюсь я.
– Ну, к чему эти громкие фразы? Вы не хуже меня знаете, что такое рынок. Да, и еще хотел бы вас предупредить – если вы не подпишете договор с инвестором до собрания, я буду предлагать акционерам другую кандидатуру на должность генерального директора.
Он что, меня шантажирует? Я едва сдерживаюсь, чтобы не объяснить, куда ему следует пойти со своим предложением.
– Да плевать! – выдыхаю я. – Предлагайте.
Своих акционеров я знаю с детства. Я выросла на их глазах. Когда-то председателем даниловского колхоза «Знамя» был мой дед. А в девяностые уже мой отец сумел не допустить развала хозяйства, преобразовав его в акционерное общество «Даниловское молоко». И контрольный пакет акций до сих пор принадлежит нам – всем тем, кто родился в Даниловке. И двадцати пяти процентов сторонних голосов муниципалитету не хватит ни при каких раскладах.
– Весьма глупо с вашей стороны, – цокает языком Екимов. – А я рассчитывал на ваше благоразумие.
Я кладу трубку.
– Снова из-за проекта звонили, да? – с жалостью смотрит на меня Лида. – Слушай, ты только не обижайся, но, может, и правда стоит об этом подумать? Может, у нас, наконец, появятся нормальные дороги, и возить в город молоко станет проще?
– Лида, да какое молоко? – почти кричу я. – Никакого молока тогда не будет! Они хотят построить коттеджи на нашем лучшем пастбище, понимаешь?
– Ну, и что? – искренне не понимает подруга. – У нас же есть и другие. Да, они чуть дальше от фермы, но это же не критично.
– А река? – напоминаю я. – Они своими заборами ограничат нам доступ к воде.
– Они не посмеют, – не очень уверенно возражает Лида. – Это противозаконно. Мы сможем обратиться в суд.
– Конечно, противозаконно, – соглашаюсь я. – Только пока мы судимся с ними, наши коровы сдохнут от жажды.
Я удивляюсь тому, как она – абориген здешних мест, – легко готова купиться на красивые обещания. И впервые ощущаю беспокойство по этому поводу.
Да, наше акционерное общество звезд с неба не хватает, но предприятия приносит, хоть небольшую, но прибыль, и все местные жители, которые хотят работать, этой работой-таки обеспечены.
– Ну, ты подумай, Аня, – жалобно говорит подруга, – жители коттеджного поселка станут покупать у нас молоко и сыр, и творог.
– Да не нужно им будет наше молоко! – рявкаю я. – Они к совсем другому молоку привыкли – длительного хранения, низкокалорийному. Они о фигурах заботятся. И фермы наши им только мешать будут. Вот увидишь – они быстренько какую-нибудь экспертизу проведут и докажут, что коровник слишком близко к жилым домам построен, а значит, подлежит немедленному сносу!
– Да ну! – снова не верит Лида. – Мы же можем на определенных условиях договор подписать – чтобы потом никаких претензий не было.
– Анна Александровна, – в кабинет заглядывает Шурочка, – акционеры уже собрались.
Я киваю и достаю из стола подготовленную к собранию папку.
3. После собрания
Я снова возвращаюсь в этот – уже не мой – кабинет через три часа. Я выжата как лимон. Но физическая усталость – ничто по сравнению с моральным опустошением.
Я забираю со стола свой ежедневник, достаю из шкафа несколько личных книг. Бросаю всё в сумку. На пороге бесшумно, как привидение, появляется Шурочка.
– Да зачем же это делать сегодня-то, Анна Александровна? Завтра всё соберете. Завтра – выходной, и сюда никто не придет. А сегодня у вас день рождения!
Спасибо, что напомнила. Но вслух я не говорю даже этого. Я вообще не хочу ни с кем разговаривать.
– Вы извините, пожалуйста, Анна Александровна, – Шурочка переминается с ноги на ногу, – мы же не против вас голосовали… Мы просто – за новый проект. Ну правду же сказали – нам пора обновляться. Мы до сих пор по старинке работаем – как при вашем дедушке.
Обида тяжелой волной снова захлестывает сердце. Как же, по старинке! Ферма полностью автоматизирована. А в прошлом году мы купили новый зерноуборочный комбайн и впервые за много лет засеяли поля пшеницей. Да наше сельскохозяйственное предприятие – одно из лучших не только в районе, но и во всей области.
Но Екимов не зря на собрании соловьем заливался. И ведь – подлец! – про меня лично ни одного плохого слова не сказал. Наоборот, хвалил на все лады. Но к каждой похвале какое-нибудь «но» добавлял. «Анна Александровна – отличный молодой руководитель, но, возможно, как раз из-за своего почти юного для такой ответственной должности возраста она не решается свернуть с проторенного ее отцом и дедом пути и не готова к решительным переменам. Может быть, ей стоит пока поработать на посту заместителя директора, набраться опыта?»
А что я делала эти три года, как не набиралась опыта? И когда убыточное предприятие прибыльным сделала – это разве не опыт? А диплом магистра в области экономики сельского хозяйства – это что, простая бумажка?
Екимов сыграл на самом главном – естественном желании любого человека получить что-то на халяву. А они и уши развесили. И Шурочка, и Лида, и даже главный зоотехник Илья Андреевич Звягин, который три года назад и уговорил меня сесть в директорское кресло.
Да что теперь об этом вспоминать? Из самых близких мне на предприятии людей только бухгалтер Паша Лагунов остался на моей стороне. Да и то, наверно, потому что давно уже и безнадежно в меня влюблен.
Шурочку на пороге меняет Лида.
– Ань, надеюсь, ты не обижаешься? Ничего личного. Но я думаю, тебе нужно отдохнуть. Ты уже который год без отпуска. Эта должность высосала из тебя все соки. Ты посмотри, на кого ты стала похожа – кожа да кости. Не женское это дело – быть директором.
Лучшая подруга, с которой мы дружим с пеленок. Человек, от которого у меня никогда не было тайн.
– Ты из-за Пашки, да? – тихо спрашиваю я.
Лида сохнет по нему так же долго, как и он по мне.
Она краснеет, но отважно мотает головой:
– Нет! С чего ты взяла? Просто я, как и другие, считаю, что нам нужно меняться. Понимаешь? Между прочим, новый директор пообещал на пятьдесят процентов повысить нам зарплату. Так что ты как заместитель будешь получать даже больше, чем раньше.
Это не первое предательство в моей жизни. Первое было восемь лет назад. И тогда было куда больнее.
Я до сих пор не выбросила то тоненькое, с тремя бриллиантами кольцо, что подарил мне когда-то мой жених Андрей. Оно лежит в серванте на видном месте – как напоминание о том, что доверять нельзя никому.
Но тогда, по молодости, к этой истине я еще не пришла и до одури влюбилась в нового школьного учителя, приехавшего к нам в деревню по распределению. Он учился в институте по целевому набору и, получив диплом, обязан был два года отработать в сельской школе. А я тогда уже училась в агропромышленном колледже и считала себя ужасно взрослой.
