— И что тогда? — спросила я, чувствуя, как сердце встрепенулось.
— Мужчина просто искал себе девушку по нраву, вот и все. А ты думала, у нас здесь принуждают? Боже, упаси! — рассмеялась она. — Двоемужество издревле было необходимостью. У прапрабабки Ульфа один супруг погиб, а другой потом всю жизнь о ней заботился. Да и малыш остался от умершего, всяко радость.
Если бы она сказала о возможности выбора раньше — предпочла бы я одного лишь Йана? И как бы это сказалось на отношениях братьев? Это теперь мне не хотелось отпускать старшего, но в те первые дни, зная, что могу остаться лишь с одним — как бы я поступила? А вдруг Жилль и вожаки нарочно тянули время, помогая мне осознать и почувствовать древний обычай?
— Но ведь вдова может снова найти себе мужчину, — сказала я.
— Это всё понятно, — кивнула Жилль. — Но женщин у нас, как видишь, раза в три меньше, потому и обычай правильный.
— Совсем не как у зверей, — заметила я.
— Да, стаями Зальмита правит доминантная пара, волк и волчица. Но они не воюют, и их не трогает магия… Возможно, когда-нибудь всё изменится, и не будет у нас больше браков, где счастливы трое, но я лично вспоминаю своего погибшего мужа с любовью. И Матти тоже люблю, — добавила она с нежной улыбкой.
Я всё лучше понимала зальмов, ведь узнала о них много интересного. Выяснила, например, что лисы и барсы тоже могут жить по трое, а вот у медведей семьи были парными.
— Драгнур не похож на другие замки, — вечером, когда мы втроем сидели на кровати, сказала я. — Он совсем не мрачный. Такие красивые окна, и балконы, и стёкла. С точки зрения обороны это не совсем правильно.
— Ты ожидала узкие бойницы и толстенные стены? — улыбнулся Ульф.
Я кивнула.
— Прежде я видела именно такие замки, холодные и неуютные.
— Ну, во-первых, у нас два уровня защиты: от магии и от людей, — сказал Йан. — Первый создают сосны, они считаются обережными деревьями. Крупная нечисть если когда и проберётся, то только в периоды всплесков магии. Что касается нападений войск других кланов, они просто не успеют добраться до Драгнура — у нас отличная разведка: и волшебная, и звериная, и обычная, человеческая.
Я не могла больше сдерживать любопытства:
— Что это означает? Я не слышала этого слова от других.
Мужчины переглянулись, и Ульф едва заметно улыбнулся:
— Крылатая волчица. Добрый дух Керальских гор.
Я почувствовала, что краснею. Старший, который всегда был строг и серьезен, дал мне ласковое, едва ли заслуженное прозвище. Почему он? Почему не Йан, более открытый и весёлый? Хотя вот нежности им обоим было не занимать, и я почувствовала прилив тёплых, щекотных чувств.
— Спасибо тебе, но ведь моего проклятия никто не отменял.
— Быть проклятой не значит быть злой, Нуала, — отозвался Ульф. — И тёмная магия далеко не всегда сильнее светлой.
Вскоре мы уже лежали в постели, и я, хотя и готовила себя к неведомому, заснула прежде, чем дождалась его. Мужчины пожелали мне «доброй ночи», поцеловали в щёки, и, устроившись удобно, закрыли глаза. С минуту я лежала, слушая их дыхания, а потом уплыла в красивые грёзы, чтобы утром снова наблюдать за тренировкой волков с высоты.
Так прошло ещё две недели, и лето созрело, становясь почти жарким. Теперь мы постоянно спали вместе, но супруги не пытались ко мне приставать. Йан мог притянуть меня к себе и жарко поцеловать перед сном, Ульф целовал, когда снимал с лошади или во время прогулок, однако они оба вели себя со сдержанной нежностью. Я вся извелась, думая, как показать им своё желание. Неужели просто спровоцировать каждого по очереди? А если погладить посреди ночи, намекая, что я жажду сладкой близости? Я изо всех сил старалась унять настырное, требовательное тело, но оно, объединив усилия с сердцем, ночами не давало мне покоя.
Я привыкла подолгу гулять по утрам — когда пешком, но чаще верхом. Зальмский я теперь знала намного лучше, и даже пробовала сочинять на нём песни, но пока что плохо рифмовала слова. Мне нравилось ходить в ближайшую деревню, и там встречаться с волками и немногочисленными волчицами. Я знала всех по именам, и старалась всегда говорить с ними на зальмском, а Ульф настоял на том, чтобы я обучила их с Йаном летскому. Часто мы втроем ездили верхом по горам, и говорили на трёх языках, путаясь, смеясь, и поправляя друг друга.
А потом пришли дожди и туманы, и супруги попросили меня не уезжать далеко от дома.
— По тропинкам, до яблочного озера, можно. До деревни можно. — Йан задумался.
— До Ежевичного холма можно? — лукаво улыбнулась я.
— Можно, — ответил Ульф. — Но не дальше.
Я послушно кивнула. Шёл семнадцатый день нашего воздержания, и я никак не решалась спросить, почему мы больше не занимаемся любовью. Неужели теперь только втроём?..
Я решила на ночь глядя прокатиться до озера, и накинула кожаный плащ — вечер был холодным. Мне нравилось смотреть на густые завитки тумана, находить огромные грибы и вдыхать запах влажной древесины. Мне было хорошо на новой родине, и почти не осталось тихой тоски по Лете, только едва ощутимое дрожание печали где-то глубоко в сердце.
Я думала о Йане и Ульфе, и понимала, что за это время успела привязаться к обоим. То, что так яро мною отрицалось, стало жизненно важной необходимостью: чувствовать их заботу и властность, и заботиться самой, спать рядом и тянуться к теплу друг друга, а не страшиться греховной близости без намека на обязательное продолжение рода. Мне нравилось заниматься рукоделием: украшать свои и мужнины одежды, выдумывая затейливые узоры. Прежде я не вышивала так много, и пальцы понемногу привыкли к упорному кропотливому труду. Нехорошо супругам ходить в нарядах, что не защищены моим теплом. У летов жена всегда занималась обликом мужа, и то было особое таинство. Хорошо ещё, я успела у мамы обучиться основам, а тонкости познавала самостоятельно, постепенно.
Я немного замерзла, и мысли пришлось прервать. И так постоянно думала о супружестве, решая, как лучше поступить. То ли затеять разговор вечером, то ли на самотёк всё пустить… Я уже собиралась вернуться домой и напиться горячего отвара, когда вдруг услышала странный звук, доносящийся из рощи. Я знала, что вряд ли кто-то в такой близи от дома меня обидит, но на всякий случай достала кинжал, который мужья велели всё время носить с собой.
— Эй! Кто здесь?
— Ты кто такая? Откуда взялась?
— От кабанов, солнечная госпожа… — выдавила девушка. — Сбежала… рабыня я. — И вдруг бухнулась передо мной на колени: — Не прогоняйте меня, умоляю! Я не подсыльная! Меня хотят на потеху старшим сыновьям отдать, а они набалуются — и в речке утопят!
Я вздрогнула. О безжалостности и мерзких обычаях кабанов Жилль многое рассказала.
— Не мне решать, можно ли тебе остаться, — сказала я. — А моим супругам. В лесу тебя не брошу, но ты должна позволить себя обыскать.
Я ожидала подвоха, хитрого и быстрого удара, но девушка тотчас раскинула руки и шагнула ко мне. Впрочем, ей вовсе негде было спрятать оружие: тонкая сорочка открывала колени, в спутанных волосах разве что палочки мотались. Я на всякий случай осторожно ощупала её возле рёбер, и рабыня тихо охнула.
— Тебя били?
— Да.
— До дома дойдешь?
— Да, госпожа, — со слезами отозвалась девушка. — Спасибо вам!
Я накинула на неё свой плащ, потом поняла, что девушка просто не может идти, и подставила незнакомке спину.
— Полезай на закорки, так мы быстрее доберёмся!
— Спасибо, госпожа… Вы так добры…
По виду ей было лет пятнадцать, и лицо обсыпали почти такие же, как у меня самой, веснушки. Больше никакой похожести у нас не было: девушка была рыжеволосой, с яркими светлыми глазами.
— Яника.
— А меня Нуала.
— Я знаю о вас. Весь Зальмит облетела весть о прекрасной госпоже волков. Вы — свет, нарэ этого леса. Вы — ахдар ин морр…
Я понимала не всё, что девушка говорит, но хотя бы правильно произнесла её имя.
— Поговорим в замке, тебе только сильнее замёрзнуть не хватало. Держись крепче!
