— Ваше Императорское Высочество, маршал сейчас весьма нехорошо себя чувствует. Он уже принял лекарство и лег спать. Если у вас есть какое-то поручение – ваши подчиненные готовы немедленно его исполнить.
Чтобы даже мельком увидеть лицо человека, с которым прежде Чан Гэн жил по соседству и в спальню которого он мог без стука зайти, теперь приходилось беспокоить других. Чан Гэн опустил голову, а в его голосе проскользнули нотки горького одиночества:
— Старший брат...
Стражник тут же опустился на колено:
— Я не смею!
— Нет, нет, я не это имел в виду! – Чан Гэн замахал руками и беспомощно улыбнулся. Коротко вздохнув, он проговорил, – В Яньхуэй обычно я носил ему лекарства. Мне хотелось только взглянуть... Но раз уж это действительно причинит неудобства, тогда я...
Больше он ничего не смог придумать. Чан Гэн решил, что, если ему снова ответят отказом, он больше не станет унижаться.
Как вдруг неожиданно подошел другой стражник и шепнул первому на ухо: "Разве маршал не говорил, что нет особой необходимости сообщать ему о визите Его Высочества, если он решит заглянуть в гости? Не стоит быть таким упрямым".
Благодаря острому слуху, Чан Гэн легко разобрал слова. Изумленный, он поднял голову. Далеко не сразу ему удалось справиться с эмоциями, терзавшими сердце. Ведь ему только что разрешили войти.
В воздухе стойко держался запах лекарств. Шторы были распахнуты. Под тентом палатки виднелась неподвижная фигура мужчины.
Подойдя чуть ближе, Чан Гэн обнаружил, что Гу Юнь еще не спал. Его пальцы были плотно прижаты к вискам, вероятно, из-за головной боли. Его брови казались напряженными, а взгляд – тяжелым и сердитым. Похоже, он даже не заметил, что кто-то вошел.
Стоя в нескольких шагах от Гу Юня, Чан Гэн сглотнул комок в пересохшем горле, затем осторожно обратился: "Мар..."
Только он издал звук. Гу Юнь, секунду назад лежавший на кровати, мгновенно поднялся и выхватил спрятанный под одеялом короткий клинок, лезвие которого составляло по меньшей мере три дюйма. Чан Гэн не успел даже моргнуть, как наточенное острие слегка коснулось его шеи, обдавая кожу холодом закаленной стали. Человек, сжимавший клинок, походил на свирепого дракона, чей сон дерзнули нарушить.
Чан Гэн был потрясен этим пугающим намерением убивать, и он был вынужден крикнуть:
— Шилю!
Гу Юнь чуть склонил голову и сузил глаза. Когда ему удалось-таки узнать Чан Гэна, он невнятно пробормотал:
— Прошу прощения.
Убрав клинок обратно под одеяло, он осторожно коснулся шеи Чан Гэна и поинтересовался:
— Я сделал тебе больно?
Чан Гэн был напуган. Овладев собой, он ощутил где-то внутри себя необычное чувство, напоминавшее отголоски зарождающегося подозрения: может Гу Юнь действительно ничего не видит? Однако он тотчас отбросил эту странную мысль – разве слепец может стать Аньдинхоу?
Гу Юнь нащупал накидку и рассеянно натянул ее себе на плечи:
— Почему ты пришел?
Попытавшись подняться на ноги, маршал внезапно испытал сильнейшее головокружение. Пошатнувшись, он упал обратно на кровать. В итоге, Гу Юнь оказался в положении полулежа-полусидя, прижимая одну руку ко лбу, а другой – хватаясь за столбик кровати.
— Не двигайся, – Чан Гэн неосознанно потянулся, чтобы подхватить его.
На пару мгновений Чан Гэн застыл в нерешительности, однако затем все же наклонился, помогая Гу Юню закинуть ноги на постель, прежде чем укрыть того одеялом. Не касаясь растрепанных длинных волос маршала, рассыпавшихся по подушке, он придержал Гу Юня за плечи и помог ему лечь. Уложив своего ифу, Чан Гэн осознал, что прямо сейчас он не мог подобрать слов, чтобы сказать хоть что-то, поэтому некоторое время он недвижно стоял на месте в полном молчании. Пока, наконец, с его уст не сорвался единственный вопрос:
— Что с тобой случилось?..
Лекарство Гу Юня начало действовать. Он и думать не смел, что Чан Гэн, до сей ночи "закатывавший истерики", внезапно, а самое главное, добровольно явится сюда. Маршалу ничего не оставалось, кроме как терпеть невыносимую головную боль и рокот звуков, разносившийся в ушах.
Поначалу он даже подумывал отослать Чан Гэна, но тут он неловко рассмеялся и произнес:
— Может ли один белоглазый волк [1] перестать сердиться? Ваше Высочество, прошу, побеспокойтесь о вашем подчиненном и подайте ему кувшин вина.
Зная себя, Гу Юнь решил выпить немного вина – так он сможет стать чуть более сносным. Чан Гэн нахмурился и бросил на него подозрительный взгляд.
Голова Гу Юня гудела так сильно, будто ее раскололи на две части. Он солгал:
— Лекарственное вино Шэнь И поможет мне избавиться от мигрени.
Это сработало, и доверчивый Чан Гэн взял кувшин, висевший на шнурке рядом с легкой броней.
Запрокинув голову назад, Гу Юнь выпил зараз добрую половину бутылки. Бутылка почти опустела, как Чан Гэн быстро схватил Гу Юня за запястье и силой отобрал вино.
— Достаточно! Не пей так много, даже если это лекарственное вино!
Крепкий напиток обжег его внутренности сильнее полыхающего огня, заставляя кровь в теле закипать. Гу Юнь выдохнул и ощутил, как его зрение стало яснее. Вот только от накатившего дурмана у него снова закружилась голова.
Между ними снова повисла неловкая тишина. Пару мгновений безмолвно изучая взглядом Чан Гэна, Гу Юнь не выдержал и с закрытыми глазами опустился на кровать. Его желание отправить Чан Гэна прочь из этой палатки набирало силу. Даже Чан Гэн понимал, что ему стоило уйти, однако он не мог сдвинуться с места, как будто его ноги пустили корни прямо здесь. С одной стороны, Чан Гэн пытался хоть как-то подтолкнуть себя: "От твоего беспокойства нет никакой пользы. Будь благоразумен и уйди прямо сейчас!"
В то же время, он невольно протянул руки и начал медленно массировать виски Гу Юня. Он чувствовал себя ужасно неловко, но уже не мог остановиться.
Лоб Гу Юня казался холодным. Не считая нахмуренных бровей, на его лице больше не проскальзывало никакой эмоции. Он смиренно позволил Чан Гэну делать то, что тот хотел.
Когда мальчик немного подустал, он тихо спросил:
— Тебе лучше?
Гу Юнь открыл глаза и молча посмотрел на мальчишку.
"Порой даже мудрец ошибается, а иногда даже глупцы могут быть правы".
Удивительно, что после такого количества выпитого, Гу Юнь смог изречь нечто осмысленное. Он продолжил:
— Даже когда мы прибудем в столицу, твой ифу всегда будет рядом, чтобы защитить тебя. Не бойся.
Чан Гэн остолбенел. Под лучами тусклого света казалось, что им овладела сильная дрожь.
В свои ранние годы он был вынужден быстро взрослеть. Прекрасно зная, что ему некуда идти и не на кого положиться, кроме как на себя самого, он стиснул зубы и всеми силами попытался заставить себя успокоиться, чтобы выглядеть невозмутимым и сдержанным взрослым. Вот только отыскав столь махонькую крупицу тепла, к которому Чан Гэн всегда отчаянно тянулся, его личина жестокости и решительности вмиг расползалась по швам, обнажая мягкого и хрупкого ребенка, все это время жившего внутри него.
Гу Юнь протянул руку к Чан Гэну и произнес:
— Ифу был неправ, договорились?
Он и представить не мог, как глубоко эти слова тронули израненное сердце мальчика. Возможно, оброненные им сейчас красивые фразы были не совсем искренними, ведь Гу Юнь то и дело не задумывался, мог ли он где-то оказаться неправ. Пусть даже иногда его совесть и брала верх над его поступками, он зачастую не понимал, где именно он был неправ. А в его внезапной снисходительности к мальчику сейчас было виновато исключительно вино.
Чан Гэн сжал его руку так сильно, словно та была единственной спасительной ниточкой, за которую он еще мог ухватиться. Плечи, где в последние дни копилось гнетущее напряжение, сбросив груз, опустились, и мальчик едва не расплакался.
Только сейчас он понял, что все это время он ждал лишь эти несколько слов: "Ифу был неправ, ифу все еще нуждается в тебе". Ему было достаточно знать, что и после смерти Сю Нян, которая всю его жизнь пыталась избавиться от него; что и после смерти Сюй Байху, с которым он даже не смог по-хорошему попрощаться, в этом мире для него все еще оставалось немного тепла... тогда он смог бы простить своего маленького ифу за все, что бы ни было.
