четыре высокие фигуры, закутанные в тёмные плащи. Что-то, принявшее облик, подобный человеческому. Они сделали ещё шаг — беззвучно скользнули по воздуху, лишь полы плащей разлетелись в стороны. Одновременно завели руки за спины и извлекли изогнутые зазубренные клинки, медленно сжали их перед собой обеими ладонями. Сольгерд могла поклясться, что это было что-то одно, четверократно отражённое, настолько совпадали все их движения. Не меняя жутких улыбок, твари склонили головы к правому плечу, словно глуповатые псы, ожидающие хозяйской команды или угощения.
— Держись за мной, — прошептал ей Хойбур, — и беги, как только будет возможность.
Широким замахом секиры полугном атаковал ближайшего к нему противника. Тот небрежно, не теряя пугающе пустой улыбки, отбросил тяжёлую секиру назад, так что Хойбур едва удержал её, изо всех сил вцепившись в рукоять. Остальные существа, словно отражения первого, повторили движение, а потом одновременно скользнули к Хойбуру, сжимая их с Сольгерд в кольцо.
Ловкий обманный приём и длина секиры позволили полугному зацепить одну улыбчивую тварь следующим ударом, и та рассыпалась облачком спор, но тут же сложилась заново. Этого мгновения Хойбуру хватило, чтобы рывком вытолкнуть Сольгерд из круга через образовавшуюся брешь с такой силой, что девушка не удержалась на ногах и упала в мягкий мох.
Она видела, как фигуры в плащах в едином жесте обрушили клинки на Хойбура. Три из них он ухитрился поймать перехваченной поперёк секирой, одновременно пытаясь уйти от четвёртого, но тот всё же задел его плечо, вспорол тёплую рубаху. Брызнула кровь, показавшаяся в темноте леса чёрной. Хойбур взревел, хрипло и страшно, но это не был вопль боли, скорее боевой клич. Полугном с размаху пнул в грудь одну из фигур, которые пошли в атаку. Та взорвалась облаком чёрных точек, а Хойбур, не прекращая движения внутри круга, рукоятью секиры отбросил второго противника, лезвием снёс голову третьему, и мигом позже вонзил его в бок четвёртому.
На мгновение всё вокруг застлал чёрный пепел, забиваясь в нос и глаза воину, и он не видел того, что увидела Сольгерд: вторая тварь не рассыпалась. Она упала, как вполне материальное существо, а потом поднялась, слегка пошатнувшись, и опять взялась за зазубренный меч.
Не успел полугном отплеваться от осыпавших его спор, как четыре чёрные фигуры в плащах были вновь вокруг него, и снова верная секира приняла на себя удар клинков, отпихнув двух противников. Третьего Хойбур попытался схватить свободной рукой поперёк тела, но тот, стоило к нему прикоснуться, превратился в пыль.
В это время за спинами существ в плащах Сольгерд на четвереньках пробиралась к тому из них, который, как ей казалось, был настоящим. Сейчас он стоял на шаг дальше остальных, и уже не вмешивался в бой, но будто управлял своими отражениями, совершая необходимые движения. Он не замечал девушку.
Она выпрямилась на подкашивающихся ногах и обеими руками до боли в пальцах сжала рукоять подаренного Хойбуром кинжала. Цесаревна схватила ртом побольше воздуха, зажмурилась, вскинула кинжал и со всей силы всадила его в спину странного существа. По лесу, словно порыв ветра, пронёсся жуткий, нечеловеческий крик, а в воздухе вновь повис чёрный туман от рассыпавшихся фигур в плащах.
Когда мгла рассеялась, Сольгерд не увидела ни мёртвого тела у её ног, ни крови на кинжале — ничего, напоминающего о тех сущностях. Лишь запыхавшийся Хойбур ошалело таращился на неё с занесённой для удара, да так и не опущенной секирой.
— Ничего себе даёшь, девочка! — непривычно высоким голосом просипел он, опуская оружие.
Когда они вышли на небольшую поляну, над верхушками окружавших её елей взошла полная луна, а не убывающая, какой должна была быть. Следом, словно зеркальное отражение, появилась ещё одна — растущая, и обе они отразились в тёмной недвижной воде раскинувшегося посреди поляны озера.
— Отдохнём, — тяжко выдохнул Хойбур, оседая наземь, — ты спи, а я покараулю, потом поменяемся.
Измотанная Сольгерд рухнула в мягкий мох, который принял её, словно перина родной детской кроватки, обнял её уставшее тело, окутал беспокойный разум ночным туманом и вмиг убаюкал, предлагая сладкие видения в обмен на мучительную реальность.
Хойбур сжевал один из припасённых на дорогу пирожков, чтобы заглушить настойчиво бурчащий от голода живот, сменил окровавленные повязки на чистые, а потом принялся изучать чёрное звёздное небо. Он не нашёл ни одного знакомого созвездия — расположение и рисунок звёзд здесь были совершенно иными.
Потихоньку полугнома начало клонить в сон. Чтобы взбодриться, он прошёлся туда-сюда по поляне, и ноги сами привели его к кромке спокойной чёрной воды. В ней отражались две луны и звёздное небо, верхушки деревьев, но… не отражался Хойбур. Он склонился к воде ниже, помахал рукой — ничего.
Вдруг, вместо собственной физиономии, с поверхности тёмной глади на него глянула Сольгерд. Хойбур резко обернулся, но девушка по-прежнему спала там, где он её оставил. Перевёл опасливый взгляд обратно к озеру — отражение не исчезло, смотрело на него глазами цесаревны не мигая, но будто и не видя полугнома. Белоснежная кожа сияла неведомым светом, а на плечи падали чёрные пряди расплетаемой косы-ошейника. Хойбуру показалось, что коса расплетается сама, но тут за спиной отражения мелькнула иссушенная рука с чёрными обломанными когтями, а следом появилось уродливое безглазое лицо старухи Арабаш. Полугном вздрогнул и едва сдержал крепкое словцо, поймав его уже на слёте с губ. Старуха не смотрела на него, она была полностью занята отражением Сольгерд, медленно распускала её косу и гладила волосы с немым восторженным наслаждением.
— Эй ты, гнильё болотное! — тихонько окликнул её Хойбур, но она не обратила на него внимания.
— Арабаш, мертвечина проклятая, тебе говорю! — пробасил он уже громче, но всё так же безрезультатно.
— Вот ведь нежить паскудная, не трожь её! — Хойбур ткнул в отражение древком секиры, и вода приняла его, не поморщившись рябью, не пустив кругов. Древко с силой ударило Арабаш в плечо, и та наконец-то оборотила пустоглазое лицо на полугнома, но косы цесаревны из скрюченных пальцев не выпустила.
— Не трожь, говорю! — грозно повторил Хойбур.
Улыбка старухи была словно трещина, сквозь которую выглянули острые, полусгнившие зубы. Когтистая рука погладила отражение Сольгерд по плечу: «Моя добыча!»
— Меня возьми, — твёрдо и бесстрастно отозвался на этот жест Хойбур, и лысые брови Арабаш взметнулись вверх. — Её оставь.
Сольгерд проснулась от какого-то неприятного сна,
