Взобраться на госрида оказалось не так просто. С крыла я банально скатывалась как с горки. Поручней-то у птицы не было. А хвататься за перья я побоялась. Вдруг вырву или больно птичке сделаю, и она меня своей зубастой пастью клюнет. Благодарность благодарностью, но если бы мне волосы на голове вырвали, я о всякой благодарности вмиг бы позабыла.
Невероятно, но положение спас куратор. Подхватив меня на руки, он довольно уверенно зашагал вместе со мной по упругому белому крылу. От неожиданности я вцепилась в его мантию мертвой хваткой и в панике осознала, что не могу произнести ни слова. Я, особа, которая славится своей говорливостью, несдержанностью на язык и поступки, циничностью, наглостью и беспринципностью, словно онемела.
— Ветер, — впервые обратился куратор ко мне по имени. — Мы уже дошли, можете садиться.
Что? Это он вообще о чем? Куда садиться? Зачем садиться?
— Ветер, если вы не отпустите мою мантию, — хриплым голосом продолжил куратор, — я не смогу посадить вас на Грааза.
— А?
— Расслабьте ваши пальцы и отпустите меня, я посажу вас на госрида.
Я смотрела на куратора и никак не могла понять, о чем он говорит. Это было словно помешательство. И немалую роль в этом сыграл запах, который шел от мужчины. Чуть горьковатый, немного похожий на смесь запахов черного шоколада и сосновой смолы. Но в то же время запах был свежим, как будто после грозы. Невероятное и совершенно неожиданное для меня сочетание.
Куратор тоже смотрел на меня как-то странно. Его нервно поджатые губы, сурово сдвинутые брови, ходящие желваки — все это говорило о том, что я очень сильно раздражаю его своим присутствием в этом мире, и он был бы очень рад избавиться от меня. Но одновременно с этим в его глазах было что-то, чему я совершенно не могла дать названия. И это что-то начало меня словно затягивать. Это напугало. И мгновенно отрезвило.
— Простите, — я как ошпаренная соскочила с чужих рук, но не удержала равновесие, поскольку мои ноги сразу же утонули в мягких невесомых перьях.
Куратору пришлось подхватить меня и прижать к себе, чтобы я снова не упала. На этот раз уже с довольно приличной высоты.
— Студентка Елизаветандреевна, просто, держась за мои руки, сядьте.
Магистр Далорос осторожно отпустил мою талию, тут же перехватывая мои руки.
Легко сказать сесть, когда тебя штормит непонятно отчего. Еще и госрид неизвестно что клекочет, словно насмехаясь над нашей возней.
И все же я села. Как только я это сделала, куратор шарахнулся от меня как от прокаженной и в два прыжка добрался до земли.
Не больно-то и надо. Я фыркнула, ощущая, как странное наваждение начинает спадать, и мне стало заметно легче дышать. Я и сама прекрасно с госридом справлюсь.
А птичка меж тем, сделав широкий взмах, начала стремительный взлет.
— Мамочки! — заорала я. — А за что здесь держаться?
Прилетели мы к гнезду. Спускаться было намного легче, чем подниматься. Оказалось достаточным всего лишь скатиться с любезно предоставленной мне горки-крыла. О том, что предстоит еще назад забираться, я вспомнила лишь после того, как спустилась.
От раздумий на тему, как забираться обратно на госрида, меня отвлек писк. Ко мне ковылял один из птенцов. Ковылять-то он ковылял, но настолько стремительно, что я не заметила, как была сбита, повалена на землю, точнее, скалу, и обслюнявлена.
Опять! И пусть не полностью и не зловонной зеленой жижей, но все-таки, когда тебя облизывает крокодилья пасть, да еще покрупнее, чем у земного крокодила, приятного мало. А самое обидное, что папаша-госрид при этом хохотал. Ничем другим его ритмичное щелканье я назвать не могла.
Из-под выражающего радость птенца мне удалось выбраться минут через десять. Видимо, у него просто язык пересох меня облизывать, и я была благополучно отпущена почти на свободу. Почти, потому что отходить от меня птенец не собирался. Прыгая вокруг, он был настолько искренен в своей радости, что я не удержалась и начала его гладить. Перья у птенцов были пока что только на крыльях и куцем хвосте, остальные участки тела все еще покрывал белый нежнейший пух. В прошлый раз я совершенно не обратила на это внимание, сейчас же мои руки буквально утонули в шелке невесомости и нежности. За эти невероятно теплые ощущения я оказалась готовой простить птенцу не только свое обслюнявленное лицо и руки.
Вволю наигравшийся со мной птенец вскорости был отправлен папашей-госридом в гнездо, а мне снова было предоставлено крыло в роли трапа. Заранее представив себе все ужасы самостоятельных попыток взобраться на спину госрида, я ступила на белые гладкие перья. И тут Грааз сделал то, чего я никак от него не ожидала. Госрид поднял вместе со мной крыло, и я опять как по горке скатилась с него, только на этот раз прямо на спину птички.
То есть он и раньше мог так сделать?
Весь путь назад я размышляла над этим вопросом, но так и не смогла найти причины странного поведения госрида, кроме одной — ему нравится надо мной издеваться. Может быть, он, как эмпат, воспринимал меня как развлечение? Я же люблю «пошалить». Вот и птичка по-своему «шалит» со мною.
На подлете к рамке портала я обратила внимание, что во время нашего отсутствия моя группа не скучала. Место Грааза занял другой госрид. Правда, он был гораздо меньшего размера и вел себя вроде бы как спокойнее.
Везет же людям.
Приземлились мы с госридом без приключений, а вот дальше опять начались проблемы. Грааз отказался ложиться на землю и выставлять крыло для спуска. Что бы я ему ни говорила и как бы ни приказывал ему магистр Далорос, это пернатое чудо стояло, не шевелясь. Даже глаза закрыл и сделал вид, что уснул.
— Елизаветандреевна, вам придется прыгать, — устало потерев переносицу, обрадовал меня куратор.
— Вы с ума сошли? — тут же фыркнула я, совершенно забыв, что и кому я говорю. — Решили все-таки от меня избавиться?
— Прыгайте, — сквозь зубы прорычал куратор. — Я вас поймаю.
— А… — снова открыла я рот, но снова была перебита:
— Ветер, вам мало предупреждений? Если вы сейчас же не прыгнете, получите сразу два.
Вот же… куратор!
Вся группа завороженно следила, как я с кряхтением пыталась сползти с шеи госрида и с визгом летела с высоты третьего этажа.
В то, что куратор меня поймает, я не верила совершенно, но он каким-то невероятным образом не просто поймал меня, а сделал это очень аккуратно и мягко. Видимо, без магии не обошлось, потому что мое приземление было похожим на спуск на мягчайшую перину.
И снова этот шальной запах. И перекошенное от злости лицо куратора.
— С-спасибо, — слегка запинаясь, пробормотала я. — Можно отпускать.
— Кого? — сильнее свел брови куратор.
— Меня, — еще тише пискнула я.
Вот точно, псих он! ПСИХ! Ненормальный! Идиот! Сволочь преподавательская! Отпускать и кидать — это разные вещи. В его возрасте пора бы уже знать разницу.
На зельеварение я шла, усиленно потирая ушибленную точку поиска приключений. Можно подумать, что ей мало было сегодняшних полетов на госриде!
Эйсма шла рядом со мной, тщательно сдерживая улыбку. Кларвин с Шокки вели себя так же. Остальные откровенно посмеивались. И только Блонда со своей свитой была злая как черт. Просто когда мы уже направлялись к портальной рамке, Грааз решил взлететь и зацепил кончиком крыла ее шикарную прическу. Прочувствовав на себе норов госрида, я очень сильно сомневалась, что это было случайностью. Только это и успокаивало меня. Хотя на куратора я по-прежнему была жутко злая.
— Ну как, — слегка толкнула меня локтем Эйсма, — понимаешь теперь меня?
— Убила бы, — прорычала я в ответ, вспоминая и то, как куратор назначил меня старостой, а затем презрительно высказывался о моих способностях и необходимости ему, такому всему хорошему, вести у меня индивидуальные занятия; и то, как он толкнул меня прямо под когтистые лапы госрида; и то, как веселился, глядя на мой незаурядно-слизистый вид после спасения птенца; и то, как накричал на меня, а потом бросил одну на скале, и даже то, что из-за него я, мучимая совестью, пошла среди ночи просить прощения.
