Мне даже из кареты слышно, как маркиз зовет слугу и велит тому вытаскивать на улицу сундук. Неужели, дневник всё-таки там, а Кондратий его просто не заметил?
Сам Паулуччи, отдав распоряжение и схватив висевший на спинке стула сюртук, бросается из комнаты вон.
– Ну, как оно? – Вадим возвращается в карету. – Горящую ветошь уже залили водой, видите, какой дым повалил.
– Он не взял с собой ничего, кроме сюртука, – шепчу я в ответ. – Совсем ничего! А его слуга вытащил на крыльцо только сундук.
– В сундуке не было дневника! – без тени сомнений заявляет Кузнецов. – Если только ваш Паулуччи и в самом деле не скрыл его магией. Всё, народ расходится. Сейчас и маркиз поймет, что всё обошлось. А где он, кстати, сам?
Да, как ни странно, но Паулуччи выходит на крыльцо только сейчас. Сюртук уже у него на плечах, и одна пола его странно топорщится.
– Но где он был всё это время? – недоумеваю я. – Он выскочил из квартиры сразу же, как заметил дым – я слышала, как хлопнула входная дверь.
Мы с Кузнецовым переглядываемся, и он первым озвучивает то, о чём я подумала и сама:
– Он прячет дневник не в квартире, а на чердаке или на лестнице.
– Но это слишком опасно, разве не так? Да, пока в доме живет только он, но что, если в другие квартиры тоже кто-то заселится? По этой лестнице станут ходить и другие люди.
Но Вадим качает головой:
– Если он такой прохвост, как вы говорите, то куда опаснее держать такую вещицу как раз дома. Он знает, что им интересовалась полиция и даже тайный сыск, и понимает, что они могут нагрянуть к нему снова.
– Но он же как-то возит дневник с собой! – возражаю я. – А в дороге его тоже могут задержать и обыскать.
– Значит, в карете у него тоже есть тайник, – предполагает Вадим. – Но это мы пока проверить не можем. А вот осмотреть лестницу и чердак – вполне.
Слуга, кряхтя, затаскивает сундук обратно в квартиру, а сам Паулуччи возвращается туда только через несколько минут, что только укрепляет нас в мысли о тайнике вне квартиры.
Поскольку предполагалось, что мы проведем в карете не один час, я захватила с собой берестяную фляжку с водой и маленькую корзинку с ягодными пирогами. У Лукерьи Ильиничны выходили отменные пироги с клубникой и малиной.
Кузнецов сначала разделить со мной трапезу отказывается. Я этому ничуть не удивляюсь. А вот его наверняка мое поведение сильно удивляет. Ну, что же, пусть думает что хочет. Иногда мне ужасно хочется стать собой прежней – без этих барских замашек и постоянной заботы о соблюдении приличий.
Я жую пирожок с таким аппетитом, что у Вадима начинает урчать в желудке. Я повторяю предложение, и на сей раз он не отказывается.
Паулуччи со слугой отбывают в десять утра. Маркиз при полном параде – значит точно едут в Даниловку. И всё-таки мы выжидаем не меньше получаса, прежде чем осмеливаемся выйти из кареты.
Дверь в подъезд не заперта, и мы беспрепятственно входим внутрь. Там полумрак, но можно разглядеть витые перила на лестнице и довольно небрежно выкрашенные в темно-зеленый цвет стены.
– Я пойду на чердак, – Вадим берет инициативу в свои руки, и я не возражаю. – А вы тут посмотрите.
Он поднимается по лестнице и уже через несколько секунд зовет меня к себе.
– Анна Николаевна!
Он стоит у окна, что на маленькой площадке между первым и вторым этажами.
– Видите? – он указывает на пол. – Опилки просыпались – должно быть, когда его сиятельство доску отодвигал.
Он садится на корточки, а я отхожу в сторону, чтобы ему не мешать. В дело идет охотничий нож, и доска легко поддается. Тайник устроен под подоконником – сразу и не заметишь. Жестяная коробка из-под чая – я открываю ее трясущимися руками.
Да, так и есть – дневник внутри. Вернее, о том, что это именно дневник, я могу только догадываться. Это толстая тетрадь в кожаном переплете. Изрядно потрепанная, с сальной отметиной на одной из первых же страниц.
У маркиза мелкий почерк, и строчки жмутся друг к другу, отчего читать их особенно сложно. К тому же, часть записей сделаны на итальянском, который я никогда не изучала. Но это ничего. Наверняка, в Вологде или в Ярославле найдется какой-нибудь иностранец, знающий этот язык. Конечно, о том, чтобы отдать тетрадь для перевода целиком, и речи быть не может. Но хотя бы некоторые страницы. А потом можно будет найти другого переводчика, и не одного.
Я прижимаю дневник к себе. Я чувствую волнение и даже страх. Конечно, мы поставим доску на место. Но, может быть, Паулуччи каждый день проверяет тайник? А если так, то он сразу обнаружит пропажу.
Скоро Паулуччи будет в Даниловке, мы же приедем туда только через час после него. Сопоставить пропажу дневника и мой отъезд из деревни именно в этот день для маркиза не составит никакого труда. И что он сделает, поняв, что дневник у меня?
40. Бегство
При этой мысли у меня кружится голова, и я, пошатнувшись, хватаюсь за подоконник. Мы не должны сейчас возвращаться в Даниловку! Не раньше, чем мы прочтем дневник. Нужно ехать в Ярославль или в другой большой город – туда, где Паулуччи не сможет нас найти. А тетушке я отправлю записку.
Мне не хочется подвергать Черскую такому риску, но я уверена, что она меня поймет и действия мои одобрит. Здесь она как никто другой заинтересована в том, чтобы прочитать записи маркиза – потому что только так мы сможем вернуть ее племянницу домой.
Паулуччи уже должен быть в Даниловке. Тетушка, как и было условлено, скажет, что я поехала в город на воскресную службу. Он подождет час-другой, но потом забеспокоится и помчится в Грязовец. К этому времени моя записка уже будет доставлена Глафире Дементьевне, и если она захочет, то сможет тоже уехать из поместья – только в противоположную от уездного центра сторону. За ней Паулуччи гоняться не станет.
А мы пока затеряемся в Ярославле. Вологда, конечно, ближе, но я не уверена, что мы найдем там переводчика с итальянского. Да, возможно, и на Ярославле останавливаться не стоит, а стоит ехать сразу в Петербург или в Москву.
Я делюсь своими мыслями с Кузнецовым, и он кивает:
– С дневником ехать в Даниловку точно нельзя. Вдруг, Паулуччи его почувствует? Смех смехом, но кто их знает, этих колдунов? Если хотите, записку Глафире Дементьевне может Кондратий отвезти – только нужно дать ему денег на извозчика.
Его слова переключают меня на совсем другой вопрос – финансовый. Хорошо, что, отправившись в Грязовец, я взяла с собой кошель с деньгами – их должно хватить и на пару недель пребывания в Ярославле, и на путешествие в Москву, если вдруг такая необходимость возникнет.
У тетушки деньги тоже есть, и если она захочет укрыться от Паулуччи, то сумеет это сделать. Но что-то мне подсказывает, что она не подастся в бега и предпочтет встретить врага с открытым забралом. Но вряд ли маркиз решится с ней тягаться – ему достаточно будет узнать, что в Даниловку я из Грязовца не возвращалась, чтобы потерять к поместью интерес.
Мы отправляем к тетушке Кондратия, а сами выдвигаемся в сторону Ярославля. Еще сидя в карете, я пытаюсь читать дневник Паулуччи – те записи, что сделаны по-русски. В заметках нет какой-то особой системы, и записи о каких-то значимых для маркиза событиях перемежаются с рецептами зелий и текстами заклинаний. В некоторых заклинаниях часть слов сокращены или заменены на понятные только самому владельцу знаки – наверняка, он понимал, что однажды тетрадь может попасть в чужие руки.
На одной из страниц я нахожу строчки, которые могут относиться к подруге Анны Николаевны. Эту запись Паулуччи делал в Италии и потому писал по-русски. «Эжени оказалась слишком слаба магически и не подпитала меня всерьез – мне вообще не следовало привозить ее сюда. Хотя, надо признать, в постели она оказалась недурна».
В его дневнике было немало фривольных записей – он явно гордился своими успехами у женского пола и с удовольствием о них писал, хотя по моему разумению, он мог завести для этого отдельную тетрадь. Хотя, возможно, такие заметки тоже следовало прятать от общественности, дабы не подвергать себя опасности быть вызванным на дуэль каким-нибудь ревнивым мужем.
