– Ты можешь вообще не сопровождать меня, когда я с Айлери и с Ридой гуляю, – пожала плечами Гелиэр. – Мы же дома. Не представляю, что ты чувствуешь, когда идёшь рядом с ней.
– Тоску и безысходность. Мне жаль её, очень жаль, но я не могу ничего сделать. Ей навязали моего любимого, который противен ей, навязали всю её жизнь, и мне тоскливо от того, как она при этом покорна. Я мучилась от бессилия, когда в степи женили моего приятеля на девушке, которую он не выбирал, я орала на твоего отца, когда он хотел выдать тебя за незнакомца, но я ничего не могу сделать. Даже твой брак стал возможным только благодаря Конде, и он заплатил очень высокую цену. Гели, неужели это всегда так? А если представить, что ты сбежала из дома с любимым, только чтобы не выходить замуж за незнакомца?
– Это против заветов добра и совести – предавать свой род, Аяна! И сбегать из рода – это ужасно!
– Ну представим, что тебя бы хотели выдать за... За такого, каким ты увидела Конду впервые? – с болью в сердце сказала Аяна. – И ты бы заранее знала об этом? Неужели ты бы выбрала следование заветам совести?
– Сейчас я уже не знаю, – вздохнула Гелиэр. – Но тех, кто сбежал, ищут и наказывают, если находят. Даже в той пьесе, где девушка сбежала из рода с любимым, её в конце нашли и публично высекли на площади, а любимого бросили в тюрьму.
– Так там печальный конец?
– У таких пьес всегда печальный конец. Как в книжках для дэсок, где все ведут себя плохо и в конце умирают, или хорошо, тогда в конце они целуются с мужьями.
– Очень хочу прочитать такую.
– Там девушка вела себя очень хорошо и не поднимала глаз, и следовала заветам добра и совести, и за это была вознаграждена хорошим мужем.
– Ты же видишь теперь, что это не так работает?
– Я до сих пор помню твои слова про судьбу, – сказала Гелиэр серьёзно, поднимая глаза от вышивки и встречаясь взглядом с Аяной. – Судьба – это то, что мы делаем сами. Теперь я думаю, а может, вообще имеется в виду другое терпение? Не то, с которым ты встречаешь всё, что... что несут к тебе волны, а те усилия, с которыми ты шевелишь руками и ногами, преодолевая сопротивление воды, чтобы отплыть туда, где не встречаются противные медузы?
– Ты заговорила дерзко и над словами, – сказала Аяна, весело прищурившись. – Смотри, кира Атар, как бы тебе в голову следующей не пришла неприличная мысль о том, что женщина – не имущество, а то и ещё какая, похлеще. Имея такие мысли в голове, ой как нелегко стоять, опустив глаза в пол. Похоже, я всё-таки развратила тебя.
– Ты не развратила меня. Я сидела в общей комнате несколько раз с Таилэр, Атойо и Анеит, пока они не уехали, и они тоже порой говорят такие вещи... Довольно смелые. Ну, мне так показалось. О том, как заставить мужей сделать то или это. Они обсуждали какие-то сплетни, но косились на меня и явно ждали, пока я уйду, и говорили намёками. Мне стало неудобно, и я извинилась и ушла. Надеюсь, когда я стану старой, я не буду... такой противной.
– А они противные?
– Ну, кира Анеит похожа на змею. Она длинная и худая, и смеётся так, с присвистом. Кира Атойо смотрит так, что душа в пятки уходит. Кира Таилэр вроде ничего... не такая противная.
– Почему ты называешь их старыми? Особенно киру Атойо. Её старшему сыну пятнадцать.
– Насколько я поняла, у неё был ещё один сын, но он умер в детстве. Ей пятьдесят или около того.
– Я не рассмотрела её... Понятно.
– У них там какие-то ссоры с мужем, киром Исаром. Она очень зла на него. Надеюсь, у нас такого не будет.
– Все ссорятся, Гелиэр. Помнишь, я говорила тебе о поспешных словах? У вас не будет такого, как у Исара с Атойо, я уверена, но рано или поздно вы начнёте ссориться, как и все. Помнишь, я ещё говорила про скалу, на которой растёт зелень? Помни о ней. Помни всегда.
Аяна уставилась на вышивку, на последний неверный стежок. Она воткнула иглу не туда, растревоженная этим разговором, и сидела, рассматривая, как неуместно легла нить, нарушая порядок и гармонию.
– У нас союз не является... нерасторжимым, – сказала она, снимая иголку и вытаскивая нить обратно. – Пара может расстаться даже после того, как их руки связали красной лентой. Такое бывает очень, очень редко. Я не помню ни одного такого случая, но олем Ати рассказывала, что так случается. Когда в семье есть дети – это ещё сложнее. Но они не остаются в роду отца. У них как бы появляется два дополнительных родителя, если их родные вступают в союзы с другими. Они не виноваты в том, что родители ошиблись, приняв решение. У вас развод – очень сложная процедура. И очень дорогая. Что делает женщина, если брак неудачный, я уже поняла. Терпит, очищая совесть, сидя в своих комнатах, и утешается детьми, если они появились. Но что делает мужчина? Например, если не может себе позволить развод? Хотя, откуда тебе знать. Ты невинна, как бутон.
Гелиэр смотрела на неё широко распахнутыми глазами.
– Вообще-то, я теперь понимаю, – сказала она. – Как-то на званом ужине я слышала. Я тогда не поняла, о чём они говорили, отец и тот кир, но отец упрекнул его за то, что тот уделяет слишком много времени театру, и род жены может выразить недовольство. Я тогда подумала, что речь идёт о том, что он слишком часто смотрит представления, но... С тех пор я уже пару раз слышала кое-что, и теперь у меня всё сходится...
– Буква к букве, будет слово. Понятно.
Она вспомнила всё, что говорила Ригрета про актрис и отношение к ним среди кирио и кивнула со вздохом.
– У меня завтра выходной, – сказала она. – Можно, я тебя на весь день покину? Придумаешь мне поручение?
– Почему нет, – улыбнулась Гелиэр. – Езжай, например, к портному... просто посмотреть на новые ткани. Я найду, чем себя развлечь.
– И всё же я развратила тебя, – зажмурилась Аяна с улыбкой.
– Я не в обиде, – хихикнула кира Атар, склоняясь над вышитым наполовину бутоном и слегка розовея. – И вообще, я имела в виду вышивку.
26. Этот кусочек мозаики не просто чёрный
– Айи!
Стол скрипнул, и сапоги полетели на пол. Конда нырнул под покрывало, стаскивая рубашку.
– Я ждала тебя. Иди ко мне скорее. Я сгораю.
– Тут слышно каждый звук, а твоя кровать скрипит так, что это рвёт уши.
– Ты хочешь сказать, что пришёл ко мне в постель перед отъездом и разделся, чтобы просто поспать, полежать рядом или поиграть шёпотом в "Поймай слово"?
– Но тут правда слышно всё.
– Я знаю. Я слышу, как Вилмета храпит по ночам. Погоди.
Аяна нагнулась под кровать и подтащила большой мешок из-под неё.
– Это что, твоё дикое волосатое одеяло? Оно всё ещё живо?!
– Оно пережило всё моё детство, потом весь путь к тебе, и, хоть Саорин и назвала его сдохшим, оно всё ещё живо, а теперь, после чистки, ещё и приятно пахнет.
– На полу тут ещё меньше места, чем на кровати.
– Мы не собираемся разучивать "Танец журавлей", а для того, что мы собираемся делать всю ночь до рассвета, нам хватит. Зато ничего не скрипит. Знаешь, лучше эта каморка с тобой, чем те четыре комнаты наверху без тебя. Весь прекрасный Арнай без тебя. И весь мир. Снимай это.
– Всю ночь? Ты настроена решительно.
– Тебя не будет полторы недели. Если ты думаешь, что я отпущу тебя просто так, ты ошибаешься. Ты сказал, что надо прощаться, чтобы отпустить. Я не могу проводить тебя в этот раз до причала, поэтому попрощайся со мной как следует, хорошо? А то я не смогу отпустить тебя.
Из открытого окна доносились запахи свежей влажной земли, скошенной травы, вскрики ночной птицы, и свежий воздух из окна спускался к полу, холодя кожу и поднимая дыбом волоски на разгорячённом теле.
– Я выговорила себе завтра выходной. На целый день. Можно, я съезжу с Киматом к бухте? Я найму экипаж.
– Конечно. Тебе холодно?
– Нет. Просто воздух свежий.
– И ничто не тревожит твоё обоняние, хотя окно нараспашку.
– Мне немного жаль эти цветы. Мне тут жить всего около двух недель...
