Грешник - Эмма Скотт

– Боги, Люси…

– Что происходит? – спросила я, внезапно осознав, что вот-вот расплачусь. – Почему я так себя чувствую? Все кажется таким странным и страшным, но при этом…

Он потянулся ко мне и ласково обхватил мое лицо обеими ладонями. Благоговейно.

Прикасался так, словно я была драгоценностью.

– Но при этом?

– Я тебя знаю, не так ли?

Он склонил голову и закрыл глаза. А когда снова открыл их, в них плескалась невыносимая боль. И горе. И что-то внутри меня откликнулось на этот молчаливый зов. Я ахнула, сердце колотилось так сильно, что, я думала, оно разорвется. Из-за того, чего у меня никогда не было.

«Нет. Из-за того, что я имела, а потом потеряла…»

– Скажи мне, – прошептала я. – Кто я? Кто мы друг для друга?

Губы Кассиэля приоткрылись, и он нежно поцеловал меня в лоб.

– Прости меня, Люси. Где-нибудь посреди твоих снов, я надеюсь, ты сможешь простить меня.

– Что? Подожди…

Он прикоснулся большим пальцем к моей коже, там, где я все еще чувствовала тепло его губ.

– Ñeštug u – lu…

* * *

Приглушенно бормотал телевизор, его свет мерцал в полумраке квартиры. Радиочасы показывали, что уже начало третьего утра. На мне все еще было это глупое платье, но кто-то заботливо укрыл меня покрывалом. На подушке остались следы макияжа. Я медленно села. Голова была тяжелой, как будто я все-таки напилась.

– Кас?

Тишина в ответ. Я выбралась из постели. Диван пустовал, а окно, которое Кассиэль всегда держал открытым, было закрыто. Что-то промелькнуло на границе сознания, но я не могла понять, что именно. Не могла вспомнить, как вышла из бара или как добралась домой. Последнее воспоминание – это как Гай посвятил мне песню, а потом назвал красивой…

– Наш план работает.

Слова никак не отозвались в моем сердце. Пустота. Но Касу нужно было, чтобы план сработал. Чтобы спасти свою душу.

«А как насчет моей?»

Я смыла остатки косметики с лица, почистила зубы и переоделась в футболку для сна и спортивные штаны. Мне хотелось, чтобы Кас вернулся. И хотелось этого больше, чем знать, что Гай считает меня красивой. Это единственное, в чем у меня не было никаких сомнений.

Я открыла окно.

Я рывком распахиваю дверь в заднюю комнату «Праздных рук». Порыв ветра от моих крыльев заставляет мерцать огоньки черных свечей, но никак не рассеивает зловоние Астарота.

– У нас был уговор, – киплю я.

– За собой следи, мальчик – рычит повелитель демонов, его рука лежит на пристегнутом к поясу мече. Змея, обвившаяся вокруг дивана, предупреждающе щурится на меня своими черными глазами. – Ты должен преклонить колени перед своим господином.

Я игнорирую приказ.

– Каждую ночь я плачу тебе кровью и болью. Каждую ночь. И взамен…

– Ты смеешь бросать мне вызов?

От ярости Астарота сотрясается воздух. Он поднимается с дивана, взмахом крыльев посылая ко мне свой смрад. Его меч наготове. Бесы хихикают и пресмыкаются у его ног, изголодавшись по моему страху.

– На колени, Кассиэль, или я отправлю орду своих слуг к твоей хорошенькой маленькой Люси, и ты проведешь оставшиеся дни на Этой Стороне, наблюдая, как она впадает в безумие.

Хотя Астарот и выглядит истощенным и сгнившим, но он сильнее меня. Через несколько дней я воспользуюсь этим фактом, но сейчас стоит быть благоразумнее.

Я стискиваю зубы, и мне требуются все силы, чтобы заставить себя опуститься на одно колено.

– Так-то лучше. – Астарот опускает свой меч. – Твое неустанное внимание к этой человеческой девушке позорит нашу темную цель.

Я поднимаю голову.

– Дебер и Киб.

Астарот ухмыляется, изображая невинность.

– А что с ними?

– Мы с тобой заключили договор. Люси трогать нельзя.

– Чем занимаются близнецы, меня не касается.

– Ты привел их на Эту Сторону.

– Разве им нужна моя помощь в Переходе? К тому же они демоны-девушки. Наше соглашение, Кассиэль, касается только нас с тобой. Но мы можем изменить условия, если пожелаешь.

Я стискиваю зубы.

– Чего ты хочешь?

– Ты хорошо меня знаешь, мой милый принц, – с каждым словом до меня доносится вонь дыхания Астарота. Он постукивает по рукояти своего меча. – Существует только одна вещь, которую я действительно хочу.

Я возвращаю свое человеческое тело, а затем закатываю рукав рубашки и показываю четыре прижженных пореза на внутренней стороне предплечья, которые отмечают мое пребывание на Этой Стороне. Астарот добавляет пятый.

– Стало очевидно, что этой платы недостаточно, – произносит он, все еще нависая надо мной. – Ты забываешь, кому принадлежишь. Если хочешь сохранить свою Люси в безопасности, позволь мне напомнить тебе.

Моя хрупкая человеческая форма начинает невольно дрожать.

– Я позволю, взамен близнецы больше ее не тронут.

– Я могу это устроить.

Обещание демона… ничего не стоит. Но выбора не остается. Пульс учащается, когда я снимаю куртку и рубашку и склоняю голову. Я почти уверен, что меч Астарота отсечет ее от шеи и отправит меня в пустоту Небытия.

«Пока нет. Еще не время…»

Он меняет свой меч на кривой кинжал. В комнате сыро, и прогорклый воздух холодит мою покрытую шрамами плоть, пока Астарот неторопливо кружит вокруг меня. Вытягивая наружу мой страх. Бесы скребутся и поскуливают в танцующих тенях, отбрасываемых одинокой свечой. Лезвие начинает светиться бледно-желтым светом. Я чувствую жар клинка еще до того, как Астарот выбирает свою цель.

А потом мой мир утопает в жгучей агонии.

Снова и снова Астарот прикладывает кинжал к моей спине, вырезая, рассекая, обжигая. Обезображивая плоть между лопатками, где еще не было шрамов.

Мне не нужно видеть, что делает Астарот. Я и так понимаю: клеймит меня своей печатью. Пентаграмма, обрамленная вертикальными линиями с кругами на концах и разорванной горизонтальной линией с закругленными концами. Стиснув зубы, я пытаюсь сдерживать крики, которых он жаждет.

Но потом сдаюсь.

Я отдаю ему свою боль, запрокидывая голову и отпуская ее, чтобы он выпил, насытился. Минуты тянутся, и мучительная агония возвращает меня к ночи в зиккурате, когда меня били и пытали огнем до полусмерти. Ту боль я мог бы вынести, но она связана с видениями, как мои близкие умирают один за другим.

А потом настает ее очередь.

Она умирает, и тогда я кричу и за себя. Из-за того, что потерял и никогда не смогу вернуть.

Когда Астарот заканчивает, боль пропитывает каждый миллиметр моего тела, поселяется в сердце. В его почерневшей шелухе все еще сохранилась нежная мякоть, даже спустя столько лет. Часть