— Я хочу в тот день, когда очнулась в машине и ничегошеньки не помнила, — поделилась сокровенным желанием. — Вообще ничего, Лайф. Насколько мы близкие родственники?
Он перестал обматывать руку и поднял на меня серьезный взгляд. Как будто первые секунды еще пытался понять, к чему вопрос. А потом тот его даже повеселил. По-настоящему.
— Волнуешься, что я твой кузен или что-то в этом роде? — спросил и хмыкнул. Но быстро спрятал улыбку за холодностью. — Поверь, это последнее, что должно тебя сейчас беспокоить.
— И все же, — настояла я.
Канадец продолжил наматывать бинт вокруг руки, добавляя плотные картонки в слои. Я уже думала, что он и не ответит, но ему просто понадобилось время, чтобы воссоздать в памяти генеалогическое древо.
— Я твой троюродный или… Нет, кажется, даже четвероюродный дядя. Смертельно?
Я поморщилась и покачала головой.
— Нет. Но все равно жутко. И немного мерзко.
— Переживешь! — заверил он и насмешливо поднял одну бровь.
Эти мелочи в нем меня добивали.
Завязав узелок, он оторвал бинт и тоже бросил его в аптечку. А после вжался в свое кресло, молчаливо меня изучая. Я понятия не имела, о чем он думал. Но и мне нужны были эти несколько минут тишины, чтобы осмыслить ужасную мысль.
Всю жизнь мы с братом бежали от своей родни. Нас хотели убить свои же. Насколько безумен этот мир.
— Метисы — это плохо? — прошептала я, думая сейчас о своей волчице. Кажется, это то, о чем говорила мама. Мой зверь больше похож на ее, чем на папин. А у братьев наоборот. Я даже смогла вспомнить зверя Колтона — почти что медведь. Какой-то жуткий уродливый медведь. Не такой «красавец», как у Лайфорда.
А он все продолжал смотреть. И в конце концов медленно кивнул.
— Это неестественно. Метисы часто рождаются слабыми. Или сильными, но психически больными. Большинство альф запрещают подобные союзы. Они следят за чистотой крови, чтобы рождалось сильное потомство, которое способно продолжить род. — Он указал на мою руку, будто этим хотел подтвердить свои слова. — Ты сама видишь, что с тобой не все в порядке. Ты даже пахнешь, как обычный человек. Твой зверь слаб, Тарин. Слабее и беспомощнее я еще не встречал.
Даже если бы он пытался задеть, то обижаться на правду было глупо. Но Лайф, кажется, не пытался, лишь констатировал.
— Зато твой молоток! — съязвила я. — Быстро залечивает пробоины, да? Даже нервишки подлечил за пару часов. Завидую.
Уголок его губ потянулся вверх, но ничего общего с улыбкой в этом не было. Лайф распахнул шубу, и я онемела на пару секунд. Слишком много ножевых порезов, крови, бурых гематом и следов от стрел. На нем буквально не было живого места.
Только сейчас осознала, что он там дрался на смерть с маленькой армией головорезов. Если он назвал их охотниками, то не трудно догадаться, чем они промышляли и кого выбирали добычей. Точно не косуль.
— Как ты еще жив? — спросила я и невольно закрыла рот ладонью.
Лайф хмыкнул и подался немного вперед.
— Все еще завидуешь? Или, наконец, начнешь вспоминать свою жизнь?
Я бросила взгляд на аптечку и снова на все эти жуткие раны. Его кровь свернулась, и порезы покрылись корочкой, но это не значило, что внутри все так же хорошо. Он что-то говорил о том, что его зверь в отключке.
— После укола я не могла дышать, — произнесла я, проигнорировав его вопрос. Мысли разбегались, информации было слишком много, и я понимала, что Лайф сейчас хотел от меня совсем другого, но мое внимание сконцентрировалось на его ранениях. — Как ты смог продолжить битву?
— Я бы не сидел сейчас здесь, — проговорил Лайф жестко, по слогам. — Если бы Клод не дал мне свое волшебное варево.
— Кто такой Клод? — спросила я и все же потянулась за аптечкой. Открыв антисептик здоровой рукой, смочила вату и посмотрела на Лайфорда. Он изучал меня с подозрительным прищуром. Да, знаю… Я совсем больная, раз собралась лечить его. Но и я бы не сидела сейчас здесь. Если бы не он.
— Колдун, — канадец наконец нарушил молчание и тем самым дал мне добро прикоснуться к нему. — Он стал жить в нашей стае приблизительно в то же время, когда Колтон объявил себя альфой.
Я отстегнула ремень и придвинулась ближе, а после прижала влажную ватку к краю самой большой рваной раны на боку под ребрами.
— Что ты пытаешься сделать? — раздраженно спросил Лайф. — Они не затянутся, пока зверь не восстановится.
— Просто… Не знаю. Не могу на это смотреть. Хочется сделать хоть что-то.
Я почувствовала себя глупо. Он сжег дом, черт возьми, для него ничего не имело значения. Убрав руку, я собралась отстраниться, но Лайф схватил мою кисть, не пуская. И продолжил тему, как ни в чем не бывало.
— Харрисон Хейл. Наш альфа. Искал метисов много лет. И тут Клод сообщает, что старший из вас стал альфой американской стаи. Для него это было сюрпризом.
Хватка Лайфорда начала слабеть, я и вернула ватку на рану. Слушала и методично оттирала кровь.
— Тогда же Харрис послал к Колтону Клода с предложением заключить мир.
На этом месте я застыла и послала Лайфорду недоверчивый взгляд. Мир? С животными, которые хотели нашей смерти? Хейл сделал вид, что не заметил мое удивление.
— Клод вернулся с плохими новостями. Он сказал, что о мире не может быть и речи. Мало того, у Колтона появилась истинная пара — ведьма Блэр. Она очень подлая и коварная особа, любящая плести интриги. Колтон оказался у нее на крючке, и она вертела им как хотела. Он альфа, да. Но решения принимает Блэр.
— Ты не знаешь моего брата, — пробормотала я насмешливо. Никто не будет принимать решения за Колтона, если уж что-то втемяшилось ему в голову.
— А ты? — спросил Лайф с вызовом. — Вудворд изменил его, Тарин. И тебя. Вспоминай.
— Я пытаюсь, — огрызнулась я и совершенно случайно вылила больше жгучего антисептика на рану, чем собиралась. Лайф зашипел и посмотрел на меня с укором. — Просто рассказывай дальше. Это работает.
— Ты вспомнила Блэр? — спросил он.
Я пожала плечами и напрягла извилины.
— Нет. Но я помню Марину. Кажется, тоже ведьма. Она была у Вудворда.
— Я знаю только одну ведьму Марину. Это сестра Блэр. Вудворд убил ее.
Мои пальцы задрожали. Неприятное чувство затопило сердце.
— Да. Это я вспомнила. Она помогала мне. Ты ее портрет рисовал.
— Черт тебя подери! Ты должна была рассказать мне об этом сразу, — процедил он зло. — Я бы уже тогда понял, что тебя послала Блэр.
— Что рассказать, Лайфорд? — вспылила я. — Что вспомнила странную женщину, которая втирала мазь в мои раны после пыток, пока я полумертвая лежала на каком-то столе? Она сказала мне нарисовать ее портрет, если захочу вспомнить. Я понятия не имела, что ты оборотень, что сама такая же и существуют ведьмы! Я думала, если скажу тебе, ты посчитаешь меня больной на голову. Хотя девушку без памяти, бродящей по лесу, и так сложно назвать здоровой.
По его челюстям заходили желваки, и он покачал головой. Но, в конце концов, откинулся в кресле, хотя расслабленной его позу никак нельзя было назвать. Он был натянутым, как струна. Каждая мышца бугрилась от напряжения, когда он говорил.
— Тому, что ты не помнишь Блэр, есть объяснение. Колдуны и ведьмы могут проникать в сознание и играть с разумом. Добавлять воспоминания, которых не было. Или стирать память, а также блокировать воспоминания о себе. Чтобы никто не догадался, кто поковырялся в чужой голове. Твоя амнезия чистой воды работа ведьмы.
— Допустим, — согласилась я и сползла на колени, усевшись на полу, чтобы заняться его ранами на животе и бедрах. Я обдумывала слова и понимала, что в этом может быть правда. Мне стерли память умышленно. — Но зачем Блэр делать это?
— Это я и пытаюсь выяснить, Рин.
Я нахмурилась, пока он говорил.
— Клод сообщил, что Колтон и Блэр не просто не хотят мирного существования, но они также объединились с соседней стаей волков, и собирают армию, чтобы пойти на нас с войной. И охотников позвали. Таких же, как эти.
