фею, мелькавшую среди деревьев. Временами она останавливалась, словно прислушиваясь к звукам леса. Вот зайчонка взяла на руки, молоденький еще, чуть больше года, мех густой, белоснежный. Поболтала со старым пнём, что поскрипывает и похрапывает под снежным одеялом, его сторожили вековые сосны, грозно упирая свои макушки в весеннее небо, будто отдавая последнюю дань уважения его древности.
«Как, ты, Старый Пень?» – «Нормально, давно не приходила, егоза, совсем забыла старика, вот покров сойдет, приходи, я тебя расцелую». Между деревьев сверкнули два желтых глаза. Это волчица вышла полюбопытствовать, кто это ночной покой нарушает. «Свои… Однако жрать-то как хочется…». Наглядевшись, ушла, подрагивая хвостом, и Оленька помахала ей ручкой в след.
Цвет из зеленого, плавно перетекал в коричневый, и с ним пришла тревога. И куда дальше нацелилась? – забеспокоилась мама. «Пьяный лес»? Вот сколько раз говорила, нечего там шастать!
– Лёка!!!! – безмолвно закричала Ариадна, – Лёка!!!!
– Иду!!! – эхом откликнулся лес, – иду, Арина!!!!
Раскрасневшаяся и счастливая Оленька впорхнула в комнату. Мама, как всегда сидела на стульчике и что-то вывязывала, похожее на шапочку, золотистого цвета. Гость, абсолютно нагой, сидел на лежанке, в позе лотоса. Впрочем, бедра его были прикрыты простыней. Эдакий сияющий чистотой и совершенством цветок. Смоляная копна волос аккуратно спадала на спину. Взгляд опущен. На лице ни единого признака волнения. Однако Оленьке почудилось высокомерие во всей этой нарочитой безразличности и она спросила, едва сдерживая смех:
– Что, мам, наш Илья Муромец, встать решил с печи?
– Да, уселся, как видишь, медитирует. Облачать его надобно.
– А почему, сразу я???
– А что, я?
– Пусть сам одевается.
– Не привыкши они, не умеют…
Оленька вздохнула, подошла к стопке вязаной одежды, взяла в руки белые панталоны.
– Маам…
– Чего?
– А почему мне никогда красоту такую не вязала?
– Ты дамское белье у мануфактурщиков в лавке покупаешь? Тебя там знают, как незамужнюю барышню?
– Ну, да…
– А что будет, если ты мужское белье примешься заказывать? А? То-то же, появятся вопросы, неужели непонятно?
– Понятно…
Оленька присела перед гостем, тяжело вздыхая, – давай «Ваюша», выпрямляй ножку, одеваться будем.
Император объединенных Сциллы, Пекче и Корё впервые, с тех пор как попал в загробный мир, осознанно приоткрыл глаза.
Принять смерть на поле брани за правое дело, это достойный уход из жизни, и, именно это позволило ему вновь переродиться в человека. Именно в человека, а не в камень или в земляного червя. Он ощущал свое нагое тело, и вполне себе реальные прикосновения духов и слышал их непонятные молитвы и ритуалы, что готовили его к следующему воплощению.
Прошло достаточно времени, и он уже различал между собой два бестелесных духа, что рисовались ему мысленным взором. Бархатный голос первого напоминал прикосновение к шелковой ткани, такой же тихий, ласкающий, его молитвы успокаивали, умиротворяли и он почти всегда доносился из одного и того же места. Второй, то безжалостно запихивал ему в рот, что-то отдаленно напоминающее рисовую похлебку, то громыхая, метался из стороны в сторону, ковырялся в его ранах. Молитвы его, были дерзкие, задиристые, и ему Императору, в прошлом воплощении приходилось терпеть его удушающие запахи. Невыносимой стала и эта мертвая неподвижность, когда вполне себе здоровое тело требовало хотя бы небольшой разминки.
В тот момент, когда дух, расчесывая ему волосы, в который раз, наверняка по неосторожности, причинил ему боль, он неожиданно для себя, гневно распахнул глаза, и тут же в ужасе зажмурился. На бледном, почти белом лике, что склонился над ним, небесной синевой сверкали огромные, неестественно круглые глаза. – «Так вот как выглядят духи», – подумал он, усилием воли успокаивая едва ли не выскочившее сердце. Но даже не прямой взгляд, не их странно-круглая форма и цвет поразили его. Взгляд этого духа не был смиренным и кротким, коим положено быть в загробном мире, он был насмешливым, а слова явно издевательскими. Мысли его путались, под насмешливым взглядом, этого, голубоглазого. Недоумение растерянность и муку, Ван Ли Ён привычно спрятал под маской непроницаемости и рискнул трезво взглянуть на происходящее.
Отбросив одеяло, он решительно поднялся.
Второй дух сидел в сторонке, его огромные глаза огуречного оттенка ничего не выражали.
– Арина, он меня не понимает, скомандуй одеваться…
– «Опять завел свою песню, – раздраженно подумал Ван Ли Ён. Он смотрел в пространство, чтобы не встречаться взглядом с этим голубоглазым духом, но ни одна мелочь этого странного места не ускользала от его внимания.
– Лёка, я тебе, что переводчик? – отозвался второй дух.
– Да, пробовала я, билиберда получается…
Он по-прежнему ничего не понимал, о чем они говорят, похоже, спорят. О Чем? О его предназначении? Но они должны знать об его жизненном пути в прошлом. С рождения воспитанный повелевать, он не может воплотиться в пахаря или пекаря… Или может?
Ариадна отложила вязание в сторону, – подойди ко мне.
Оленька послушно подошла к маме.
– Его энергетические центры видишь?
– Да.
– Свои ощущаешь?
– Да.
– Мои?
– Да.
– Давай вместе… Как только попадешь в самую яркую, ты сразу это почувствуешь всем телом, поняла?
– Мам, черепушка не лопнет у него? – хихикнула Оленька.
– Лёка, – грозно прикрикнула Ариадна, – посмотри на него, неужели не жалко человека?
– Да, ладно, тебе, уж и пошутить нельзя. Он же все равно ничего не понимает.
На самом деле, он действительно ничего не понимал, что происходит, но эти два духа, определенно не бесполые и бестелесные. Они были настолько реальны, что у него появились сомнения относительно того, где он пребывает. Ясно было одно, его выдернули из привычного мира, где все было понятно и естественно. С самого детства, после пробуждения, его умывали и одевали слуги. Наверняка, самые лучшие повара готовили ему еду.
Правда, он об этом не задумывался до тех пор, пока его не накормили рисовой кашей в этом ином мире…
Учителя, лучшие из лучших, с глубоким почтением обучали военному искусству, каллиграфии, стихосложению, написанию государственных трактатов. Его особа священна, и, даже слуги, облачая его в наряды, не смели лишний раз прикоснуться к его телу, открыто смотреть в глаза, тем более, насмешничать.
Эта зеленоглазая особа, хотя бы, смотрит мягко, с пониманием. А голубоглазой, надо отсечь голову, она открыто издевается над ним. Он не понимает, ее слов, но, жесты, интонация, взгляды, говорят о многом.
– Где я? Как я здесь оказался? Что я сделал не так? – его деятельная натура требовала ответов, но у него все плыло перед глазами, он сам себе казался жалким и ничтожным. – Стоп, надо взять себя в руки, растерянность и страх поступают извне, этого нельзя допустить, никто не должен видеть мое внутреннее лицо.
Обычным людям проще, находясь дома, среди родных и близких, они снимают внешнюю маску, и можно не сдерживать эмоции. С ним все сложнее, он, же Ван 16 – Император. Ни жёны, ни приближенные, даже друзья, не должны знать его истинных намерений, постоянный самоконтроль, таков должен быть глава государства. За сорок лет своей жизни, он точно знал, как выглядит
