перед подданными, уверенный в себе, строгий, справедливый. Но сейчас у него нет подданных, нет охраны, для которой достаточно одного движения пальца, и они сравняли бы с землей и это строение, и всех, кто находится в нем. Его мысли снова путались, он перестал быть хозяином своего тела, и стоял нагой, застывший и страдающий, под насмешливым взглядом этой, голубоглазой.
– Что они делают сейчас? Похоже, о чем-то сговариваются, стали рядом и бесстыдно его разглядывают.
Меж лопаток отчаянно зачесалось, – приказать, чтобы почесали спину? Нет. Надо терпеть, он не доставит им такого удовольствия. Однако, он четко ощущал движение, словно вдоль позвоночника двигался кусачий шарик.
Девушки, обе, сосредоточенно и открыто смотрели ему в глаза, а он не отрывал взгляда, от той, что напоминала своим поведением маму, а на вторую, он решил не обращать никакого, ну, абсолютно никакого внимания.
– Да, что ж там ползает по спине, вверх, вниз, вверх, вниз. Теперь еще и в глазах щиплет, и холодно, ему жутко захотелось обратно под одеяло, хотя бы потереться спиной о простыни.
И, потом, это же очевидно, они не собираются меня одевать, да и одежды никакой не видно. Все, достаточно этой неопределенности, лягу, закрою глаза и будь что будет.
Однако, даже пошевелиться ему не удалось, вдобавок ко всему, он увидел, что из-за спины первой, а затем и второй девушки выползает белый туман. Крылья? Но нет, это два облака, что тянулись к нему, обволакивая с обеих сторон. Зуд на спине прекратился. Первый дух заговорил – «Ван Лиён, ты меня слышишь»?
Он отчетливо видел артикуляцию губ, но звук доносился из того шарика за спиной, что остановил свое движение напротив шестого шейного позвонка. Он понял, что она сказала, и, слегка оторопевший от неожиданности, ответил – «Да».
– Гой еси добро молодец! 17
– Мир вашему дому! – само по себе у него выскочило приветствие. – Что это значит? Что я сказал? Хотя, смысл понятен. На каком языке они со мной разговаривают, и я отвечаю на каком? Сбрендил, я что ли? О, Боги! Что это за слово сбрендил? Я не знаю, что оно обозначает.
– Лиён, меня зовут Арина, а это Оленька. Поздоровайся и с ней.
Оленька слышала спокойные слова мамы: «Ван Лиён, успокойся, расслабься, все хорошо. Попробуй настроиться на Оленьку, посмотри, на нее. Хорошо, вот так, молодец, а теперь скажи – Оленька. Давай еще раз, Оленька».
– Здрава будь, О-лунь-каа.
Пришла очередь вздрогнуть Оленьке. Почему он так знакомо коверкает ее имя? Кто звал ее так?
И, тут же вспомнила, что слышала его однажды, там, в доме у Василия, как почувствовала прикосновение его ласковых и шершавых рук. Ее лицо порозовело, но прозвучал мамин возглас:
– Лёка, не отвлекайся, сейчас это не важно. Говори: «Лиён, доброе утро, меня зовут Оленька». Она повторяла за мамой слова, и слышала ответы, и понимала их. И в тоже время ее раздражало, что не только лицо порозовело, но и шея и грудь и руки покрылись красными пятнами.
Сеанс обучения закончился. И вот уже Оленька, опять, присев на корточки перед Лиёном, говорит: «Поднимай, ногу, одевать буду, но это в первый и последний раз, не велик, барин, сам облачаться будешь»…
– О-лунь-кааа, мне по статусу не положено, прислуга засмеёт…
Он решился, все-таки, вступить в контакт, похоже, у него нет другого выхода.
– Где ты прислугу увидел, барин? Я, что ли тебе прислуга? Или мама?
– Что означает слово «барин»? Я не знаю, объясни…
– Это до революции у нас баре были, а теперь все равны. Барин это помещик, господин, которому прислуживают, одевают, обувают, кормят и все такое.
– Барин, мне не нравится это слово. Я Ван! Император!
Оленька, открывши рот, посмотрела на Ариадну, которая вытирала слезы своим вязанием, и давилась смехом.
Он стоял, гордо вскинув голову, скрестив руки на груди. Вязаный пуловер сидел на нем как влитой, не скрывая мощные бицепсы, трицепсы, и все такое, что полагалось мужчине. Ноги, в вязаных брюках, крепко упирались в пол босыми пятками.
– Мне сорок один год, этим женщинам не более двадцати, как они смеют так неуважительно вести себя в моем присутствии? Что случилось? Как я оказался в этом мире, где все так чудно и непонятно, каким колдовством меня сюда занесло, и как вернуться обратно? Надо понаблюдать, присмотреться…
– Маам, готово, я свободна? – Оленька расправляла простынь на кровати.
– Нет, волосы его собери в пучок на макушке, заколи своими шпильками.
Ариадна, в очередной раз откусила ниточку, и, поднявшись, надела на голову «императору» золотую шапочку. Впрочем, это изделие лишь походило на оную, на самом деле это была цельновязаная ячеистая полосочка, прикрывающая лоб, а «дулька» на макушке скрепленная шпильками, оставалась открытой.
– Готово, Ваше Императорское Величество, вас ждут великие дела! Дровишек бы, на зиму нарубить… Лёка, покажи инструмент и объем работ. Галоши в сенцах поищи.
– Почему опять Лёка! А, ты?
– А мне носков еще навязать надобно. Ступайте, дети, ступайте, на воздух, погода нынче, просто чудо.
Арина опустила глаза к своему вязанию, и Оленька поняла, что она здесь только телом. Ариадна снова отправилась в путешествие, и мешать ей нельзя.
Глава 6
« Тартария». Тамбовский лес. 1925 год.
Поляну перед избушкой ярко освещало мартовское солнце. Высоченные ели, что плотно обступили уединенное жилище человека, давно стряхнули с себя надоедливый снег, и теперь купались в лучах весеннего солнышка, тянули свои «лапы» к теплу, готовя к пробуждению своих деточек, что уютно спали до поры в ароматной материнской смоле.
– Иди за мной, – набросив тулуп на плечи гостя, скомандовала девушка. – Не холодно?
– Нет, – разглядывая галоши отороченные мехом, отозвался Лиён, – из чего сделаны эти сандалии? Это кожа?
– Резина.
– А, резина… Швов не видно, чем же их сшивали?
– Литые, они. Выливают из резины по форме. Ты идешь или нет?
– Нет. О-Лунь- кааа, что такое резина?
– О, Небеса! Я должна это знать? Сейчас, вспомню. В Бразилии растут деревья, Гевея называются, если надрезать кору, потечет густой сок, каучук, из этого сока делают резину. Понятно?
– Понятно. А почему швов не видно?
– Так понимаю, ты с места не сдвинешься, пока всю технологию не узнаешь, да? – Оленька оглянулась вокруг, возле сарая еще лежал снег. – Пошли, – она схватила его за руку. Однако Лиен мгновенно ее выдернул, и стоял, грозно хмуря брови.
– В чем дело?
– Негоже челяди…
– Чтооо????
– Негоже прислу… негоже девушке касаться монаршей особы, – сформулировав, наконец, фразу, облегченно вздохнув, стал оглядываться, не увидел ли кто такое неподобство.
– Ваше Монаршество, я же на тебя только что панталоны натягивала, – засмеялась Оленька.
– Это другое…
– И свитерочек разглаживала, прикасалась…
– Это другое, – упрямо твердил Лиён, в его глазах появилась растерянность, и он уже искал глазами свою свиту, чтобы она объяснила этой колкой девице правила поведения.
– Вот и я о том же, сам одеваться-рздеваться теперь будешь. Так нужен тебе каучук?
– Да, каучук резина, нужен.
– Тогда прошу следовать за мной
