паре десятков расстояний вытянутой вперёд руки. Что, отныне, является единственным способом выявления истинного расстояния между скрытыми во тьме объектами.
"Идти туда не стоит. Возможно, это те же убийцы, что явились в их дом не так давно. Вспомнят её – убьют". Выстроенный на печальном опыте барьер снова умудрялся подталкивать девушку на быстрые и радикальные решения с двумя очень противоположными выборами. Хождение по лезвию, где падение в любую туманную сторону могло закончиться смертью, лучше любых утрат расшатывало сбалансированный разум. Цена ошибки слишком велика.
– Я случайно, извини! – еле уловимые, но уже давно разлагающиеся клавиши старого пианино умолкли именно сейчас. Именно сейчас прекратили свою песнь, чтобы донести хриплый детский голосок до ушей напуганной Лизы. По телу пробежал холодок, и исходил он вовсе не от сверкающего снега под ногами или дышащей в затылок смерти. Нет. Вовсе нет. Дитя. Совсем юное и хрупкое дитя было совсем неподалёку от того места, где заставшая от страха девушка прислушивалась к малейшему постороннему шороху. Не может быть.
Чаши весов потихоньку начинают склоняться в сторону необдуманного и легкомысленного выхода к ребёнку, где, возможно, есть что-то большее, чем сама суть существования человека. И как никогда такой поступок мог закончиться вечной бессознательной тьмой. Но, вдруг, это и есть почти неуловимое начало красной нити возможности приобретения истинного пути к заветной цели полной смысла? Не галлюцинация ли это от вероятного истощения фильтра противогаза? Может быть, разум уже начал разлагаться, представляя звуковые галлюцинации как маяк, предупреждающий об опасности полного и всеобъемлющего небытия. "К чёрту!", и резина ботинок заскрипела, и ожог от снега на ладони был ещё ярче. Время выбирать: огонь в животе, или вкус крови.
Вскоре, они встретились взглядами. Ещё совсем маленькая девочка, на вид которой не дать больше одиннадцати, совершенно бесстрашно глядела на выпачканную в саже, пепле, снегу и крови Лизу, не считывая с неё абсолютно никакой угрозы. Кто она для неё?
– Эй, кто вы? – закричал выбравшийся из автомобиля отец девочки. И вправду. Кто она? Как-никак кстати. Может ли Лиза быть опасностью для этой семьи? Или, наоборот, может ли опасность исходить из этих людей? – вам нужна помощь? – вежливо спросил мужчина, выставив перед своей дочерью руку, до сих пор опасаясь за её жизнь. До сих пор, будучи разочарованный в людях, он не верит никому. Впрочем, как и Лиза, – с вами всё в порядке? У вас кровь. – как он может… Как он может оставаться здесь, на абсолютно открытой территории, без оружия в руках и с ничего не понимающей маленькой дочерью. Как он может помогать кому-то сейчас. Как он может… – вы меня слышите?
"Да", выдохнула она. "Что мне теперь делать? Зачем я встретила этих людей?". "Сяду к ним в машину – убьют. Протяну руку – убьют. Попрошу помощи – тоже убьют". "Я разочарована в людях. Я их ненавижу. Я ненавижу ложь. Но больше всего ненавижу ложь по отношению к себе". "Может мне просто развернуться и уйти, оставив после себя размытый осадок недопонимания без части страха? Может быть, спросить о чём-то… Куда они едут?". "Не могу. Не хочу". Звон в ушах перебивал любое готовящееся на выход предложение. Снег. Кристаллики таяли на куртке, от чего Лиза чувствовала себя только теплее. Жар означал жизнь. Она жива, пока мёрзнет.
– Пойдём отсюда! – отец, не оглядываясь на странную немую девушку, спрятал дочь под своей курткой и запер в машине, всё с тем же страхом добираясь до водительского сидения.
– Здравствуйте! – чей-то новый незнакомый голос был резким. Властным. Доносясь из неоткуда.
"Кто это говорит?", спросила себя девушка, оставаясь на своём месте, осознавая совершённую ошибку. Возможно, последнюю в своей жизни. "Здесь есть кто-то ещё. Кто-то помимо нас троих присутствует в этом разговоре. Тот, кто читает нас. От того, что видимы мы, становится страшно. Ещё страшнее – чужой голос без тела". Кажется, бежать некуда. Она в ловушке не только своих беспорядочных мыслей, но и бесформенных чтецов.
– Вам нужна помощь? – рука была осязаема и вполне себе узнаваема. Ни жара, ни холода от неё она не чувствовала. Только одно – угрозу.
"Не прикасайся ко мне!". Но рука по-прежнему лежала на плече Лизы. Чья-то крепкая и очень сильная рука осторожно сжимала дрожащее тело, оберегая его от неожиданного распада. Это была перчатка. Жёсткая ткань, пластмассовые и стальные вставки на кулаке. Камуфляж. "Только не это!", думала она. "Пожалуйста, я не хочу умирать!". Она воссоздала смерть у себя в подсознании, начиная выдёргивать этот образ в материальный мир, представляя каждую деталь этого человека. Жёсткие сапоги, которыми он раздавит её хрупкую голову. Плотный и холодный наколенник прижмёт тонкую шею к земле и будет висеть там, пока не кончиться кислород. Возможно, ещё не успевший остыть автомат будет направлен в её спину, где горячая пуля пробьёт все ткани, все мышцы, проломит позвоночник и как пробка выскочит из груди под звуки алого фонтана. Холодный как лёд нож вонзится ей в тело и раскроет миру её внутренности. "Не хочу умирать!"
– Ну, как вы там, в машине? – "он ушёл. Он ушёл, оставив меня в живых". Военный осторожно наклонился к лобовому стеклу и проводя по нему пальцем, окинул взглядом салон. Его нож упал. Упал под тихий свист, – вот беда, у вас, кажется, колесо спустило.
– Что? – взволновано, спросил отец, найдя в себе силы отпустить, наконец, руль, который так крепко держал.
– Да, выйдите из машины и взгляните сами. Там дыра. – военный продолжал стоять над машиной и таращиться на пассажирское сидение. Говорил о колесе, но ни спускал глаз с его дочки. – ну, далеко вы с таким колесом не уедете. Подумайте о дочери, разве вы хотите подвергнуть её опасности? У вас есть запаска?
"Я стояла. Вопреки всем страхам я не могла убежать. Мне было страшно. Боялась, что если дам повод себя убить, он сделает это. Я молчу, а он меня не трогает. Такое положение дел меня вполне устраивает". Несмотря на уже прозвучавшие две просьбы выйти из машины, мужчина внутри отказывался делать этого, хоть и не говорил это вслух. Это считывается по его широко открытым бегающим глазам и по рукам сжатым в кулак. Он боится. Я боюсь. А она нет. Девочка на пассажирском сидении до сих пор не понимала всей ситуации, что было ещё страшнее. Нас пугают не образы или исход, а неизвестность. Неизвестность действий других и их намерений. "И я, отчасти, не понимала всей
