Рэндан был рад, что Киннан устроил скандал на глазах у герцога и остальных господ. А уж, что попытался руку поднять на Эйву, так вообще, хоть и скверно, но замечательно. Понятно же было, что герцог должен быть человеком адекватным и не мог бы позволить настолько невменяемому слуге находиться рядом со своей душевнобольной сестрой.
Что до горничной, то поначалу, конечно было непонятно, что к чему. Шрам Рэндан увидел, ещё когда заслонил её от удара разгневанного дворецкого. Но когда она на него посмотрела почему-то внутри появилось убеждение, что блудницей она не была. И дальше он только в этом убеждался. Единственно его мучил вопрос, что у неё было с герцогом — уж слишком тот с ней был приветлив, хотя на деле видно было, что человек старший Шелран жёсткий.
Но Эйва была такая, Рэндан даже не знал — не простая. И тогда, когда ругалась с Яци в первый день, а потом курила с ними на заднем дворе, и когда выдворяла его из комнаты с ворохом этих тряпок герцогини в руках… и потом поймал её и застрял в ней, сам не понял, но впервые так захотелось девицу, что свело всё. В кладовой вообще вывернула наизнанку и главное, что знала об этом, шельма, чувствовала, что он её хочет прижать, но, как назло, больше не попадалась и он даже жалел, что, как засранец Бэлт, не работает в доме.
В городе видел, как она говорит с бывшим конюхом, и внутри прям низшие грызлись. И тут она сказала, что скорее всего через две недели уедет в столицу и Рэндан запаниковал.
И не надо было так жать её, не надо было нахрапом брать, но не стерпел, не удержался. И обидел её тоже очень зря, но мутило от этого подозрения об отношениях с герцогом, сам не понимал причин, но словно ревновал.
Да и плевать, что не понимал, потому что пришла и у он голову потерял напрочь. И задела она его, потому что закрыться пыталась, сбежать.
И понятно, шрамы эти её — когда увидел остальные, с таким трудом унял себя, потому что Эйва так их робко закрывала… ему выть хотелось, что где-то тварь такая есть, которая такое с девочкой сделала, и даже представить было страшно, как она всю жизнь теперь с этим. Ведь все, понятно что, как Киннан, видели одно, но только потому что не встречали настоящих девок меченных, а Рэндан встречал — уж за свою жизнь с кем только не пересекался, с кем только дел не имел.
И теперь, после ночи той, тянуло к ней нещадно, злился, если был рядом, а она на него не смотрела. Хотелось её тепло почувствовать и волосы рыжим водопадом стояли перед глазами.
Но вот мост этот… а Рэндана брал азарт, он должен был всё сделать, как надо. Такую возможность научится, построить, получить знание, он упустить не мог.
Но ведь и ничего, что уставал — если бы Эйва пришла, у него были бы силы на неё, да он бы просто был счастлив прижать её к себе, уткнуться в неё, потому что вкусная была, мягкая такая, нежная. Но она не приходила и поймать у него не получалось — несколько дней видел только мельком.
Уходя через зимний сад с обеда, направляясь к мосту, чтобы проверить как идёт работа и, если надо, помочь, Рэндан наконец-то поймал Эйву — она копалась с этими помидорами, которые захотела вырастить госпожа Ниилла.
Прислушавшись, понял, что никого нет, поэтому сделал шаг.
— Рэндан? — обернулась Эйва, замечая его присутствие. Но уже в следующий момент он смял её, прижимая к стене и к себе. Словно голодный прижался к губам. — С ума сошёл?
— Сошёл, — ответил он честно, задыхаясь как и она. — Ты от меня бегаешь.
— Я не бегаю, — ответила она шёпотом, слабо протестуя, против его рук, и губ, целующих её лицо и шею.
— Бегаешь, шельма, избегаешь изо всех сил. И не приходишь.
— Потому что ты уставший, работаешь весь день, потому что священнослужитель здесь. Да и я уже не говорю о том, что вообще-то ты не один спишь, дуралей.
И Рэндан конечно понимал, что она права, всё было правильно, но так прижимала его тяга к ней, действительно как умалишённый был. Он поставил её ногу на кадку с деревом, задрал юбки.
— Рэндан, — поймала его руку Эйва. — Нельзя тут…
— Нет никого, — ответил он, снова целуя и с удовлетворением чувствуя, как она прогнулась под ним, хоть и держа его за руку, что уже беспрепятственно дала пальцам добраться по внутренней части бедра, до взмокшей плоти. От прикосновения она слабо застонала и Рэндан стал настойчивее, грубее, наслаждаясь ею, чувствуя, как поддалась.
Эйва была невероятно красивой женщиной. Эти её рыжие волосы, глаза светлее, чем его, сейчас подёрнутые туманом, брови рыжие, и длинные ресницы тоже, губы распухшие от поцелуев, мягкие черты лица, тела…
Она отпустила его руку и расстегнула ремень, потом пуговицы на штанах, тёплые пальцы скользнули внутрь и он с тяжестью втянул воздух, когда рука легла на его возбуждённую плоть.
Эйва не отводила взгляда и Рэндан с каждым её движением и всхлипом чувствовал себя всё безумнее и безумнее. Больше всего не хотелось кончить раньше неё, хотелось вместе, или пусть она, а он уже дойдёт за ней.
— Шельма, — хрипло рыкнул он, держа за талию свободной рукой, чувствуя, что она уже перестала себя контролировать, движения стали ещё более жёсткими, а он и сам был готов сдаться ей на милость. — Давай, ну же…
И Эйва сжалась, потом захлебнулась, втягивая воздух, а он почувствовал, как под его пальцами забилось её естество и отпустил себя. Придержал её коленом, она уткнулась ему в грудь, тяжело дыша. Он облизал пальцы, но не среагировал, как она сделал так же, дёргая снова в болото обжигающего возбуждения.
— Чтоб тебе, шельма! — притянул он её к себе. — Пожалей меня, Эйва!
Рэндан пьянел от неё. Поцеловал и было так мало того, что между ними произошло.
— Приходи сегодня в сенник, — прошептал он ей в губы. — Я буду ждать, Эйва.
— Рэндан, ты устаёшь, я же вижу за ужином…
И он как дурак стал счастливым, что видит, что смотрит всё-таки.
— Всю ночь буду ждать тебя, шельма, — прижал сильнее и она снова застонала и как же было сложно уйти от неё.
Почему-то казалось, что Эйва не придёт.
Он, как назло, заснул, когда вернулся после ужина, и его разбудила обнаглевшая Киля, старушка-пони умудрялась попадать в сенник, когда ей в голову взбредало поесть, а есть она хотела кажется всегда.
— И? — спросил разбуженный и раздосадованный своим сном Рэндан глядя на животное. Значит Эйва не придёт, а если приходила, а он проспал? И он тяжело вздохнул и, протянув руку, потрепал пони за уши.
— Я думала ты меня ждёшь, — спросила Эйва, стоя в дверях. — Но ты нашёл мне замену. Не буду мешать.
И конечно сделала эту попытку уйти, но была поймана.
— Нет, Эйва, нет, — и Рэндан выставил обиженную Килю вон, не выпуская горничную из рук, а потом прижимая к себе, изголодавшись по ней до одурения.
— Янра сказала, что ты в королевском театре работала, — спросил он, лёжа рядом и накручивая её локоны на пальцы.
— Работала, — ответила Эйва, не открывая глаз.
— И что делала? Играла?
— Шутишь? — рассмеялась она. — Играла… нет.
— Почему? — он глянул на неё. — Ты красивая.
— Я сцены боюсь, — Рэндан нахмурился, а Эйва хихикнула и открыла глаза. — Вообще это странно. На самом деле я в театре родилась.
— Родилась?
— Да, — она развернулась и легла на живот, опираясь на руки, чтобы видеть его. — И я там всё делала. Всё. Убирала, готовила, делала декорации, шила костюмы, помогала с образами актёров и актрис. Даже как-то пришлось быть суфлёром. Но сцена…
Она склонила голову, задумалась чему-то своему.
— Я даже, когда убирала на ней, то поворачивалась к залу спиной. Потому что, если видела зал, даже пустой, то в моей голове он заполнялся людьми и это меня ужасно пугало, — пожала плечами Эйва. — Мастер Одэйн всегда хвалил мою память, даже пытался побороть мою боязнь, потому что считал, что актрисой я буду неплохой, но увы…
— Стой, Одейн? — уточнил Рэндан. — Драматург?
— Да. Знаешь его пьесы?
— Конечно, — ответил он. Да все знали кто это — один из самых известных писателей в их королевстве. Его пьесы ставили как в Королевском театре, так и во всей стране, комедии порой играли даже в захудалых трактирах странствующие артисты.
