Выходит, у них схожие беды…
Закрывшись в своём купе, Сурьма прилегла на кровать не раздеваясь, даже не снимая корсета, прямо поверх покрывала. Спать не хотелось.
Ночь заглядывала в окна золотыми звёздами и острым, словно птичий коготь, полумесяцем. Ночь — странное время. Окутывая мир темнотой, она сглаживает резкие черты, прячет препятствия и барьеры, сокращает расстояния… Делает всё проще, будто под лунным светом работают совсем иные правила, не те, что под солнечным. Как будто темнота вызывает на искренность, позволяет достать со дна души те тайны, для которых дневной свет слишком ярок и жесток.
Если у Висмута похожая беда, то это… сближает. Почти роднит. А значит, и тем, что мучит Сурьму, изводит её, словно затяжной кашель, поделиться не грех. Он поймёт… Она поднялась с кровати и вышла в коридор, тихонечко постучала в дверь его купе.
Висмут готовился ко сну и только снял рубашку, как услышал стук. Надел её снова, открыл дверь. На пороге стояла Сурьма.
Она окинула взглядом Висмута в полураспахнутой рубашке — он как раз её застёгивал, начав с нижних пуговиц. На мерно вздымающейся мускулистой груди, подчёркивая скульптурные рельефы, играли тени, отбрасываемые зажжённым в коридоре керосиновым светильником.
— Можно с тобой поговорить?
— До завтра не подождёт?
— Нет.
Они вышли на пустынную, скудно освещённую платформу. Несколько секунд Сурьма собиралась с духом, покусывая нижнюю губу и разглядывая собственные ботинки, всё равно неразличимые в темноте. Висмут почувствовал её тревожное напряжение и насторожился — даже застёгиваться перестал.
— Висмут, — наконец начала она неуверенно, — мне очень нужен твой совет. Твоя помощь. Помнишь, я говорила, что чувствую себя… сломанной?
Висмут кивнул, не понимая, к чему она ведёт.
— Астат говорит, со мной что-то не так. Погоди, не вздыхай так, пожалуйста! Я и сама уже готова с ним согласиться. Дело в том, что… что… Понимаешь, я ничего не чувствую. Совсем.
— В каком смысле?
— В том самом. Когда он рядом, когда он касается меня… даже когда целует! Моё сердце не замирает. По венам не пробегают искры электричества. Мне будто всё равно, понимаешь? — чуть не плача закончила Сурьма.
— Так может, в том его вина? — спокойно предположил Висмут.
— Я не знаю. Но мне очень нужно выяснить… всё ли со мной в порядке. Вот я и подумала… Ты ведь тоже мужчина, Висмут…
Его брови удивлённо взлетели вверх.
— Не мог бы ты… ну… поцеловать меня?
— Чего?!
— Ты знаешь, каким должен быть настоящий поцелуй, и если я опять ничего не почувствую, то… то… то со мной точно беда. Кроме тебя, мне просить некого, ведь тогда поцелуй будет изменой Астату… А иначе это определить никак невозможно!
— То есть я достаточно мужик, чтобы целовать тебя, но не настолько, чтобы это считалось изменой твоему жениху? — сухо осведомился Висмут.
— Да! То есть нет. Ну мы же друзья, понимаешь? — залепетала Сурьма, и Висмут, развернувшись, пошёл назад к вагону. — Висмут! — шёпотом выкрикнула она, и столько в этом крике было отчаяния и тоски, сомнений и боли, что он, пусть и уязвлённый, не выдержал — остановился. — Висмут, пожалуйста! — со слезами на глазах попросила Сурьма. — Я должна знать!
Он подошёл и остановился очень близко, лицом к лицу, так, что Сурьма отчётливо почувствовала запах креозота и фонарной копоти от его не до конца застёгнутой рубашки.
— Разве без поцелуя не обойтись? — тихо спросил Висмут, и голос его сейчас был не такой, как обычно: более низкий и хриплый.
Сурьма покачала головой.
— А тебе совсем противно, да? — дрогнувшим, чуть слышным шёпотом спросила она.
Висмут молчал. Карие, с приглушённой тёмной зеленью глаза смотрели внимательно, даже пристально, и в их глубине Сурьма разглядела бы отсветы щемящей тоски и нежности, если бы не опустила ресницы, окончательно смутившись.
— Посмотри на меня, — позвал Висмут, — не отводи взгляд.
Сурьма послушно посмотрела ему в глаза, хоть сейчас это оказалось непросто.
— Чтобы были искры, — проговорил он, и его пальцы, невесомо коснувшись её запястья, медленно двинулись вверх по руке, — нужно, чтобы в проводах было электричество.
Её кожа мгновенно отреагировала на прикосновение, покрывшись мурашками, словно от щекотки. Но щекотно не было.
— Оно не рождается там само по себе, — неторопливо продолжал Висмут вполголоса. — Пар раскручивает ротор. Создаётся переменное магнитное поле.
Его пальцы достигли сгиба её руки и, касаясь всё так же мягко, почти неощутимо, очертили край закатанного над локтем рукава. Разбега́вшиеся от его прикосновений мурашки подобрались к горлу, и Сурьма невольно задержала дыхание.
— Переменное магнитное поле генерирует электрический ток, — пальцы скользнули под белую ткань, осторожно поглаживая кожу чуть выше границы рукава, — и он течёт по проводам…
Сурьма едва заметно задрожала, оцепенев в опасной близости к Висмуту, неглубокими рваными вдохами глотая ночной воздух, перемешанный с пьянящим запахом креозота и фонарной копоти.
— Чтобы в проводах было электричество, — пальцы вынырнули из-под рукава и теперь медленно возвращались к запястью по внутренней стороне руки, по проводам вен, и Сурьма, вибрирующая, словно натянутая струна, дышать перестала совсем, замерев на вдохе, — чей-то пар должен раскручивать твой ротор, создавая магнитное поле…
Висмут обхватил её за талию и уверенно, но в то же время бережно, притянул девушку к себе. Сурьма вскинула ладони, упёрлась ему в грудь, промахнувшись мимо рубашки, но не оттолкнула, оставив руки на его обнажённой коже. Касание обожгло обоих. Его мышцы ощутимо напряглись под её пальцами, её сердце сделало кульбит, рассыпавшись мириадами пузырьков, которые лопались и покалывали её изнутри. Ей стало нечем дышать, словно маленькие упругие шарики заполнили все лёгкие, распирая их.
Сурьма судорожно вздохнула, закрыла глаза и откинула голову, неосознанно, всем своим существом и желая этого поцелуя, и страшась его. Тёплое дыхание коснулось её щеки.
— Чувствуешь? — прошептал ей на ухо Висмут. — А я даже не пытался поцеловать тебя, — твёрдая рука сразу же отпустила её талию, и Висмут быстрым шагом, не оглядываясь, пошёл в вагон.
— Ты опять уводишь чужих женщин? — проскрипел Празеодим, с головой укрывшись одеялом, когда Висмут вернулся в купе. — Я всё видел, — гордо сообщил он, — но только потому, что подглядывал.
Висмут не ответил.
— Что теперь, выкрадешь её от алтаря и увезёшь на почтовом паровозе в закат? Смотри, могу предложить рыцарского коня в качестве альтернативы.
— Я ей не пара.
Реагировать на едкие шуточки старика не было ни сил, ни желания. Висмут присел на край кровати, и Празеодим подвинул к стеночке худые коленки, освобождая место.
— Она слишком хороша для тебя, — Празеодим вынырнул из-под одеяла и сел в кровати.
— Я знаю.
— А ты — старый дурак.
Висмут поглядел на отца:
— Это
