— Ты не бери близко к сердцу. Ничего личного, как говорится. Мне нужно достать этого ублюдка Брэйди.
Его руки рванули парку, распахивая полы, без труда разорвали легкий свитер. Оборванные пуговицы рубашки разлетелись в стороны. Крепкие пальцы царапнули обнаженную кожу на груди и животе.
— Сколько же ты всего на себя нацепила.
В бессмысленном стремлении избежать того, что этот человек собирался сделать, я попыталась сползти с сиденья и свернуться под приборной панелью. Все чего я добилась — вновь рассмешила его.
— Куда?
Он схватил меня за ноги, зажал их под мышкой, свободной рукой расстегивая молнию.
— Не надо. Пожалуйста, не надо. — Шептала я. — Не делайте этого. Прошу.
Слезы катились по щекам, оставляя мокрые дорожки, которые моментально схватывало морозным воздухом с улицы.
— Не на-а-адо-о-о. — Я кричала уже в голос, когда он рывком сдернул с меня джинсы. — Пожалуйста. Не делайте этого.
Голос хрипел и срывался, обдирал горло, опустошал легкие. От того, что я стала кричать громче, Ник задышал тяжелее и, навалившись, прорычал мне на ухо:
— Кричи. Мне нравится, как ты кричишь. Не думал, что будет так хорошо.
Крепкие руки рванули последний маленький клочок ткани, и холодный воздух коснулся незащищенного теплого местечка внизу живота. Я задохнулась ужасом, ледяным воздухом и задрожала всем телом. Замолчала. Кричать было бессмысленно. Нику нравились мои вопли, и я стиснула зубы, чтобы не доставлять ему хотя бы этого удовольствия. Он опять подошел ближе, приподнял мне голову и приказал:
— Смотри. Ты же у нас девственница, если я все правильно понял. Посмотри чем я буду тебя трахать.
Я зажмурилась, и горячие пальцы тут же с силой сдавили виски. Казалось, что голова вот-вот лопнет, не выдержав этого давления. Пришлось открыть глаза. Слезы хлынули сплошным потоком. Я ревела от ужаса и бессилия, но больше не просила пощады. Поняла, что бесполезно.
Только один раз вскрикнула от боли и омерзения. В самом начале. Рвотным спазмом скрутило пустой желудок. Горький привкус желчи, появившийся во рту, провоцировал новые позывы. Тело трясло крупной дрожью от страха, от унижения, от ужасного чувства брезгливости к самой себе. Глотая слезы, я ждала, когда монстр, исступленно дергающий бедрами, терзающий мое тело выдохнется. Закончит. Когда он насытится и бросит надоевшую игрушку. Боль была не так велика по сравнению с отвращением. Я ненавидела свое тело. Оно стало грязным, сохраняя каждое прикосновение этого человека. Оно стало грязным от пошлых сальных взглядов моего мучителя, когда он отстранялся, раздвигал мои ноги и с интересом рассматривал то, что теперь не было прикрыто ни одним лоскутком. Это заводило его, и пытка продолжалась. В какой-то момент мне показалось, что это не кончится никогда, что я попала в ад, и теперь мое тело будут рвать на части вновь и вновь, тысячи лет до окончания мира, среди боли и криков отчаяния. Сознание поплыло, и черная вязкая жижа заколыхалась вокруг. Я утонула в ней, не сопротивляясь.
Вынырнуть из блаженного забытья заставил холод, полоснувший по оголенной коже. Руки больше не были скованы. Я попыталась сесть и осмотреться. Тело тут же напомнило о себе ноющим, саднящим чувством внизу живота, жгучей болью на запястьях и резкими ударами холода, по обнаженной коже бедер и ног. Осознание того, что произошло, проникало в мозг, распухало там, словно труп, пролежавший на солнце несколько дней, и вызывало такое же смертельное омерзение. Но я была жива. Мой палач почему-то не убил меня. Наверное, решил, что сдохну сама. Хорошо бы. Жить не хотелось. Хотелось умереть. Лечь в холодный снег, дать ему отобрать тепло у тела и замереть, ощущая как вместе с холодом пробирается в каждую клеточку опоганенного тела смерть. Двигаться заставляла только одна мысль: не хотелось, чтобы мой труп был голым, когда его найдут. В паре шагов от меня валялись джинсы. Добраться до них было вполне посильно. Жаль только, что когда я поднималась на колени, чтобы доползти до них, заодно невольно оглядела себя. Лучше бы не смотрела. Впрочем, ничего особо страшного не было. Ни гноящихся ран, ни снятой кожи, ни открытых переломов с торчащими костями и порванными сухожилиями. Бедра испачканы кровью, синяки и небольшое количество белесой жидкости возле пупка. Дрожащими пальцами я смахнула с живота мерзкую липкую массу и вытерла их об снег. Тошнота подступила с новой силой, и меня вырвало водой и желчью. Надо было добраться до джинсов, пока тело не начало терять чувствительность. Я поднялась на четвереньки, потом осторожно встала на ноги и медленно, пошатываясь, пошла за джинсами.
— Куда?
Новая волна отчаяния почти сшибла с ног. Мучитель никуда не ушел. Он был рядом. Стоял, опершись о бампер своей шикарной тачки, и курил, медленно выпуская дым через ноздри. Невыносимо элегантный, даже, пожалуй, лощеный. Собрав последние силы, я рванула босиком по снегу к полосе деревьев.
Далеко убежать не получилось. Твердые как железо, горячие пальцы сдавили горло. Я чуть не задохнулась, пока он волок меня назад, к машине.
— Подожди. — Приговаривал он на ухо хрипловатым низким голосом. — Еще не все. Ждем появления главного действующего лица. Судя по треску веток, Брэйди на подходе. Молодеееец. Часа не прошло. Ну, маленькая шлюшка, готовься.
Ник брезгливо придерживал меня за шею одной рукой так, чтобы я не касалась его опрятных одежд. Он словно протягивал меня как кролика, которого собрался принести в жертву приближающемуся льву. От страха, боли и холода я соображала медленно, и смысл его слов про Брэйди стал ясен только тогда, когда на другом конце поляны из-за деревьев показалась мощная фигура моего сводного брата. Он был босиком в одних коротких джинсовых шортах, но от холода явно не страдал. Воздух, соприкасаясь с его разгоряченной кожей, начинал струиться, как от костра. Самое красивое на свете, любимое лицо коверкало гримасой боли и отвращения. Я пискнула, попыталась прикрыться, стянув полы парки, и тут же пальцы, державшие мое горло, впились в кожу, перекрывая дыхание.
— Не вздумай. Снимай с себя все.
Голос Ника повелевал, но мне было плевать. Брэйди не должен видеть меня такой… Грязной. Лучше умереть. Мой мучитель склонился к уху и прошептал едва слышно:
— Не разденешься — раздвину ноги. Пусть смотрит.
Он улыбался. Этот гад шептал мне на ухо ядовитые слова и улыбался. Но угроза была, действительно страшной, и я стала стягивать парку дрожащими руками.
— Прекрати, Коллин. Отпусти ее и тогда я тебя не убью.
Брэйди трясло от ярости и ненависти, а Ник был спокоен и даже слегка самоуверен. Снисходительный интонации делали его голос мягче.
