— Неужели так часто приходится это делать? — спрашиваю с истинно женским лукавством.
— Ты даже не представляешь, насколько часто, — наклоняется и целует меня в нос. Привычно прижимаюсь ближе.
К моему удивлению мы не сели в карету, которой, к слову вообще не было. Эдвард потянул меня на мощеный битым камнем тротуар, который вёл вглубь улицы. Этого места я ещё не видела. Красиво.
Снег лежал повсюду тонким, девственно-белым слоем, и красные кирпичные дома на его фоне казались будто сказочными. Я в восхищении крутила головой, пытаясь охватить взглядом всю эту улочку, будто сошедшую с иллюстраций к книгам средневековых писателей. Прохожих почти не было, только парочка детей резвились у одного из дворов, да пожилая женщина вся в чёрном медленно шла позади нас.
Улочка изогнулась вправо и я чуть не захлебнулась от восхищения. Впереди показалось одно из самых удивительных зданий, которые я когда-либо видела. Это была церковь, без сомнения, но такой необычной архитектуры я ещё не встречала. Ярко выделялись готические мотивы, высокие стены, узорчатые витражи, иглы шпилей и всё это на фоне ярко-синего неба. Смотрелось монументально, будто не из человеческого мира.
— Эдвард, — шепчу я, не хотелось говорить громко рядом с таким сокровищем, — Что это? Зачем мы сюда пришли?
Эдвард берёт мое лицо в свои ладони, долго смотрит в глаза и, наконец, говорит:
— Эта церковь, где меня когда-то крестили. Да, я родился в Париже. Мои родители путешествовали, когда узнали о беременности мамы. До этого у неё дважды рождались мертые дети, — мужчина вздохнул, видимо, ему было сложно возвращаться в прошлое даже в мыслях, — Они побоялись возвращаться в Англии и оставались здесь до моего рождения. Мама рассказывала, что часто ходила в эту церкви, когда ей было плохо, и после всегда чувствовала себя лучше. В этом месте точно что-то есть. Я родился здоровым и в срок, а больше детей у них не было.
Я слушала, почти не дыша. Впервые Эдвард так откровенен со мной, а ведь я знаю, как ему тяжело вспоминать всё это. В каком-то порыве потерлась своей щекой о его ладони. Шершавая кожа так приятно, по-родному пахнет. Стояла бы так вечность.
— А три дня назад я узнал, что церковь сносят.
Поднимаю на него удивлённый взгляд. Сносят? Такую красоту? Так вот почему об этом здании ничего не известно в будущем, скоро оно исчезнет, а жаль.
— Да, я не знаю точную причину. Да она и не важна. Важно другое. Я понял, что не хочу ждать возвращения в Англию. Хочу жениться на тебе здесь, прямо сейчас. Эбигейл, ты готова стать моей по закону?
Теперь я поняла выражение «язык отсох». Забыла как говорить, да ещё ноги задрожали и грозились подкоситься. Как!? И это все не сон? Точно не сон??
Оказалось, что нет. Все остальные события отпечатались в памяти, словно через пелену тумана. Настолько неожиданным, фантастическим был этот новый поворот жизни.
Мы подошли к церкви, Эдвард забрал из моих застывших пальцев коробку, данную мне мадам Жули, откинул крышку и достал лёгкую, изящную вуаль. Так вот о чем говорила портниха. Они сговорились за моей спиной! И это бежевое платье, фата, причёска, которую Оливия сделала мне «по-дружески». На глазах навернулись слезы благодарности.
Но что-то проанализировать не успеваю. Эдвард открывает передо мной широкие, тяжёлые деревянные двери и ведёт вглубь церкви. Краем глаза замечаю груду кирпичей с обеих сторон, видимо это обвалились стены, здесь же повсюду валялись деревянные балки и прочий строительный мусор. Ну теперь понятна причина сноса. Но даже этот беспорядок не смог испортить атмосферу места.
Успеваю заметить просто бесконечный узкий купол убегает куда-то очень высоко, каменные стены источают вековой холод и торжественность храма. Эдвард ведёт меня между рядами длинных дубовых сидений, а я всё яснее начинаю осознавать — это реальность, я выхожу замуж!
У алтаря нас уже ждут. Священник, высокий, плечистый мужчина с ясным, добрым лицом, пожилая женщина в безумно пышном платье и молодой человек небольшого роста
— Это моя двоюродная тётка, Дельфина дю Брусье, а мужчина известный адвокат, — видя, что я никак не реагирую, Эдвард уточнил, — Это наши свидетели.
Киваю. Почти не слышу слова священника, не чувствую холод, да вообще ничего не чувствую, кроме тепла руки Эдварда. Он изредка кидает озабоченные взгляды на моё белое лицо, улыбается, пытаясь подбодрить. Вот уж никогда не думала, что буду бояться собственной свадьбы!
Очнулась только после слов «Можете поцеловать невесту». Дальше чувствую губы Эдварда на своих и, наконец, отмираю. Да что это я! Чуть не пропустила собственную свадьбу!
Не обращая внимания на удивлённые взгляды двоюродной тёти и адвоката, бросаюсь на шею герцогу, обвиваю его руками и впиваюсь уже настоящий поцелуем.
— Дикарка моя… Шепчет Эдвард мне в губы. Жена. Моя.
Нет, на выходе из церкви нас не ждали лепестки роз и толпа поздравляющих людей, вокруг вообще не было ни душы. Да нам и не нужен был никто. Теперь мы существовали друг для друга. Теперь я точно знала, что привело меня сюда, в другое время — судьба.
Не успела я сделать шаг из церкви, как Эдвард подхватил меня за талию и закружил, смеясь и любуясь блеском любви в моих глазах. Чуть ли не слёзно, заставила его вернуть своё счастливое тело на землю.
— Ты даже представить себе не можешь женщина, как я тебя люблю. Сейчас понимаю, каким был глупым. Стеснялся своих чувств, боялся показаться слабым.
— Вот ты дурачок! Любовь не слабость. Я вот, наоборот, ещё сильнее стала, — и в подтверждении слов демонстрирую свой «накаченный» бицепс, спрятанный под рукавом пальто, — Никого не боюсь!
— Ну уж нет, — на глазах хмуриться мой новоявленный муж, — Больше никто и никогда тебя не обидит. Это я тебе обещаю. Ничто не сможет нас разлучить.
— Конечно нет! — смеюсь и трусь кончиком носа о ямочку на его шее, — Ты навсегда мой. Муж.
— Месье! Месье Морэ!
Оба поворачиваемся в сторону шума. Месье Морэ. Так назвали Эдварда здесь, в Париже, так как он не стремился открывать свой истинный социальный статус. Да и нам так было удобно скрывать свои настоящие отношения от пуританских взглядов.
