на пол лица. Боже! Только сейчас дошло! Это не сон, Эдвард жив! Тянусь к нему, но тело не слушается, дергаюсь и оседаю на кровати.
— Нет! Нет, малышка! Лежи! Ты сильно болела, долго. Я чуть с ума не сошел. Прости меня, любимая, прости! — Эдвард хватает мою ладонь и аккуратно, будто фарфоровую, подносит к своим губам. Я плачу. Все закончилось. Я снова с Эдвардом. Накрыло такой волной облегчения, что глаза опять защипало от слез. На этот раз счастья.
Мое восстановление после болезни шло на удивление быстро. Уже к вечеру того дня, что очнулась, я съела несколько ложек бульона и выпила чашки три примерзкого пойла. Правда, врач, приятный мужчина средних лет с удивительно прямой спиной, называл это лекарством. Из уважения к его чрезвычайно умному лицу, я выпивала все до капли, искренне надеясь, что горький напиток останется при мне, а не найдет более удобный для себя выход.
Удивил Эдвард. Поначалу мне льстило его удвоенное внимание. Он, словно коршун, распростер надо мной крылья, не разрешая никому приближаться или что-то спрашивать. Ну за исключением доктора. Но постепенно его ежеминутные «Ты в порядке, Эбби?», «У тебя ничего не болит, Эбби?», «Давая я поправлю тебе подушку» начали веселить и даже немного подбешивать.
Когда прошли первые минуты счастья от встречи, Эдвард вдруг стал упорно вымаливать у меня прощение. На мой непонимающий взгляд (разговаривать он мне больше не разрешал) герцог вздохнул, засмущался и пустился в признания.
Новость о том, что весь наш маскарад был им задуман, как способ отговорить меня от поездки во Францию, сначала удивил, а потом разозлил. Вот вроде взрослый человек, а повадки как у ребенка, ей богу! Но Эдвард уловил мой гневный взгляд и пустился в такие дотошные объяснения мне в любви, что я быстро оттаяла и смягчилась. Да и черт с ним, что там было в прошлом. Главное, что сейчас мы вместе. Рядом.
Вздохнула с облегчением, когда узнала об освобождении других пленниц. Эдвард сказал, что его люди в этот же день сопроводили девушек домой и заверили родителей, что им не было нанесено никакого оскорбления. Про судьбу бандитов он промолчал. А я и не стала дальше расспрашивать, в душе подозревая об их участи.
Встать мне разрешили только через три дня. И то только после моей пронзительной тирады о тиранах и наседках. Эдвард улыбнулся, но видимо смирился с возвращением моего обычного настроения.
Через неделю я чувствовала себя вполне здоровой и уже готовой к разговору, который мы все откладывали.
Герцог мерил шагами просторную комнату гостиницы, где мы жили со дня моего освобождения. Его лицо было мрачными и решительным. Мое тоже. Только сейчас будто все с ног на голову перевернулось.
— Не понимаю. Ты же хотел, чтобы мы вернулись в Лондон! Вон даже какую схему оригинальную придумал мен убедить, — поймав затравленный взгляд Эдварда, осеклась, ему больно вспоминать об этой своей глупости, — Прости. Но я в замешательстве, — для убедительность развожу руками, — Еще недавно я настаивала на поисках Бертона, а ты не хотел. Что изменилось то?
Эдвард остановился, оперся спиной на подоконник, ладони тоже легли на деревянную поверхность. Я же сидела на кровати, прямо напротив, из-за чего наши взгляды пересекались на одной линии. Как всегда, от такого зрительного контакта, затрещали все чувства, встрепенулись и размножились мурашки. За эти дни мы почти не контактировали физически. Я понимаю, что Эдвард боялся за меня, но роль хрустальной вазы начинала надоедать. И сейчас, под этим мужским взглядом, тело напомнило о той любви, которую могут дарить эти руки, губы…
— Многое изменилось, Эбби. Когда я тебя потерял, казалось что вокруг меня вдруг все прекратилось. Я даже не ощущал себя живым. Сначала думал это стыжусь. Что этот дикий страх рожден моими душевными терзаниями — ведь ты страдала по моей вине! Но оказалось, что все намного глубже. — мужчина на минутку замолчал, а я перестала дышать, ожидая нечто личное, — А потом я понял простую вещь. Ты моя судьба. Моя любовь, единственная во всем мире.
Мужчина отталкивается от подоконника и подходит ближе. С замиранием сердца смотрю, как он встает на колени, кладет свою голову мне на колени и зарывается лицом в мои ладони. Дыхание перехватывает от интимности момента. Сглатываю, с трудом борясь с тем ощущением красоты любви, что то накатывает, то отступает, словно волны океана.
Эдвард поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза.
— Я понял, что больше не смогу тебя отпустить. Не выживу вдали от тебя. И если есть хоть малейшая надежда узнать правду о всех этих временных шутках, если есть хоть один шанс сделать так, чтобы ты не исчезла, мы должны узнать все. Сейчас.
Киваю и улыбаюсь. Ну разве можно быть такой счастливой?
— А еще, Эбигейл, мм, а как твоя фамилия?
— Дэвис, — улыбаюсь еще шире. Так странно, мы столько знакомы, а ведь он даже не знает моей фамилии! Эдвард удовлетворенно кивает, поднимается на одно колено, берет мою ладошку в свою, а затем… Достает из-за пазухи черную лакированную коробочку! Хорошо, что сижу, а то бы точно в обморок хлопнулась. Этого быть не может!
— Так вот, Эбигейл Дэвис, согласишься ли ты стать моей женой?
Падаю на колени рядом с ним, обвиваю руками, как самую драгоценную драгоценность. И шепчу моему герцогу в ухо: «Да! Да! Миллион раз — да!».
Глава 29
— Вам очень идёт это платье, бежевый просто идеальный для вас. Ах, даже не ожидала, что так хорошо получится, учитывая необычный цвет ваших волос! Правильно, что отказались от голубого, оно здесь не к месту.
— Спасибо, Оливия, мне тоже безумно нравится. Вы волшебница!
Девушка тепло улыбнулась и продолжила собирать иголками материю, подгоняя платье под фигуру. Она была настоящей мастерицей своего дела, её тоненькие пальчики, будто в невесомости, летали по ткани, создавая просто таки художественные складки. Не удержалась, ещё раз взглянула в зеркало. Да, мадам Жули не зря считали одной из лучших портних Парижа. Всего за 4 дня она всего с одной помощницей с нуля сшили мне целый гардероб!
Идея приодеть меня
