— Я тоже не имею к этому никакого отношения, — процедила я сквозь стиснутые зубы.
— Ты знаешь о чём я, — он вытащил из кармана звонящий телефон. — Притормози. Это Тиган.
Он подошёл к витрине магазина и ответил, и я увидела, как мрачное выражение его лица изменилось, смягчилось... я даже не знала, что это было. Надежда? Счастье? Он взглядом встретился с моими глазами в отражении витрины, а затем его улыбка испарилась. Он был на дежурстве.
— Я позвоню тебе позже, хорошо? Нет, конечно. Определённо.
Он закончил говорить и повернулся ко мне.
— А что такое выпускной бал?
Я рассмеялась, и мы снова двинулись в путь.
— Разве я похожа на девушку, которая была на выпускном бале?
Он пожал плечами.
— Я могу пойти?
— Тиган пригласила тебя?
Интересное развитие событий.
— Я хочу присмотреть за ней. Но боюсь, что я всё испорчу, не понимая здешних обычаев.
Мы пересекли оживлённую улицу, неоновые огни клубов заливали наши лица, окрашивая нашу кожу в фиолетовый и розовый цвета. Я не спускала глаз с тёмно-синего фургона или любой другой подозрительной, медленно движущейся машины.
— Наверное, многие из этих обычаев кажутся тебе странными.
Я махнула рукой в сторону шатра "Горячие девчонки" над нашими головами.
— Нет, Ослепляющий Город чем-то похож на этот. Только гораздо ярче. Слишком, я бы сказал.
— Он похож на Лас-Вегас?
Джим непонимающе посмотрел на меня.
— Как ты вообще оказался в Ослепляющем Городе? Я-то думала Элизиум это рай. Как место конечного упокоения.
— Только если ты этого хочешь, — сказал он, натягивая свой капюшон так, чтобы я не могла видеть его лица.
— Я была там. Я прочувствовала его. А почему бы тебе этого не хотеть?
— Как узнать, что хочешь этого, если никогда не чувствовал ничего другого? — его голос был жёстким. — Я провёл там всю свою жизнь. Вокруг всегда были люди, которые заботились обо мне, учили меня. У меня было всё, что нужно. Но как я уже говорил... когда я достиг определённого возраста, я перестал стареть. Вроде как.
— Вроде как?
— Моё тело перестало меняться, когда достигло зрелости. Но люди продолжают меняться, даже если их тела этого не делают. Я начал чего-то хотеть. Я даже не знал чего именно, но эта боль была внутри меня. Голод. И постепенно Элизиум стал для меня тюрьмой.
— Тюрьмой? Серьёзно? Я вообще ничего не понимаю. Каждый человек, которого я встречала в загробной жизни, отдал бы всё, чтобы оказаться там.
Он фыркнул.
— Ну же, капитан. Ты знаешь, что это не так. Не ты ли провела какое-то время в тёмном городе? Ты хочешь сказать, что каждый хотел покинуть это место?
Он был прав. Многие люди хотели уйти, но некоторые, казалось, были полны решимости остаться там, где они были, выращивая себе дома, собирая мусор, заливая наркотики и выпивку в свои тела, чем угодно пытаясь заполнить пустоту внутри них, которая изначально и привела их к самоубийству.
— Человеческая способность к самообману безгранична, — сказал он, видя, что я не собираюсь спорить. — Именно это она мне и сказала. Судья. После того, как я попытался прокрасться в Ослепляющий Город.
— Ты пытался проникнуть туда? В место, где людей наказывают?
Я чуть не споткнулась, когда мой ботинок зацепился за выступающий, потрескавшийся бордюр.
— Ты не понимаешь. Однажды это чувство просто... появилось из ниоткуда. Никто вокруг меня, казалось, не видел этого, но я мог видеть. Куда бы я ни повернулся, он был там, на горизонте. Снаружи он выглядит как детская площадка. Всё, что душе угодно. Там было всё, что я хотел. Поэтому, когда Стражи поймали меня, карабкающегося по стене, и отвели в Святилище, Судья сказала, что он мой. Она поручила мне Сторожить его.
— Тебе действительно там понравилось?
— Да, безусловно, — он усмехнулся. — И нет, вовсе нет. Это ужасное место, — он провёл рукой по кирпичной стене. — Стены, инкрустированные бриллиантами, будут резать тебя. Сочная еда превращается в пепел во рту. Каждый переулок обслуживает другую зависимость, но всё это превращается в дерьмо, как только ты касаешься его. Нюхаешь. Или колешься. После мгновения удовольствия от него ничего не остается, кроме боли, — он вздрогнул. — Это великолепная, совершенная пытка, и горожане подвергают ею себе каждый день. Я не был исключением. Я не мог остановиться. Я наказывал себя снова и снова.
— Тебе здесь больше нравится?
Он поднял глаза к небу, где тонкие облака скрывали дугообразный месяц.
— Да, но это всё равно пытка. Есть вещи, которых я жажду здесь. Реальные вещи. Но я не могу иметь их из-за того, кто я есть.
— Страж.
Это я прекрасно понимала. Я испытывала ту же скованность в своей жизни.
Джим резко остановился и ткнул меня в плечо.
— Проверь его. В двух кварталах отсюда.
Древний, огромный "Кадиллак" медленно подъехал к обочине, где одинокая женщина прислонилась к тёмной витрине магазина. Когда окно машины опустилось, она оттолкнулась от стены и с ленивой улыбкой пошла вперёд.
— Наверное, проститутка, — тихо сказала я Джиму, уже принюхиваясь. — Дерьмо. Ты чувствуешь это?
Женщина прислонилась к дверце машины, а из открытого окна высунулась рука и погладила её по гриве вьющихся светлых волос. Мы с Джимом одновременно бросились бежать.
— Если они посадят её в эту машину, ей конец, — сказала я.
— Они этого не сделают.
Джим бежал впереди меня, его мощные ноги несли его вверх по улице. Но водитель машины, должно быть, заметил его, потому что он завёл двигатель и рванул с места, чуть не сбив внедорожник, который долго и громко сигналил.
Джим продолжал бежать, пригибая голову, чтобы заглянуть в машину, но остановился, когда она пронеслась через оживлённый перекрёсток и умчалась прочь.
— Какого чёрта ты делаешь? — взвизгнула проститутка.
— Прошу прощения, — сказала я, подходя к ней. — Мой друг думал, что это кто-то из его знакомых.
Она отступила на несколько шагов, когда я приблизилась. Я подняла руки вверх, не желая пугать её.
— Эй, — сказала я. — Мы не сделаем ничего плохого.
Она фыркнула. Судя по её виду, у неё был многолетний опыт общения с людьми более грозными, чем я. Запах Мазикина всё ещё висел в воздухе, поэтому я спросила:
— Вы чувствуете этот запах? Этот запах ладана? Никогда не садитесь в машину, если почувствуете его. И предупредите своих друзей.
Женщина глубоко вздохнула.
— Я ничего не чувствую.
— Капитан... — позвал Джим, пристально глядя на проститутку, когда подошёл к ней с другой стороны.
Она резко повернулась к нему лицом, и в этот момент ветер донёс до меня ошеломляющий запах тела, духов и ладана.
— Довольно умно, — сказала я, снова привлекая её внимание к себе. — Ты почти поймала этого парня, — я откинула капюшон с лица.
Её глаза широко распахнулись, как будто она узнала меня.
Джим встретил мой взгляд, и я кивнула. Он шагнул прямо к ней.
— Привет, дорогая, — сказал он, и она вздрогнула от неожиданности. Она так зациклилась на мне, что забыла о его присутствии. — Извини, что испортил твоё свидание. Могу ли я загладить свою вину?
Глаза Мазикина метались между мной и Джимом. Из её рта вырвалось тихое шипение. Джим обнял её одной рукой, а другой закрыл ей рот до того, как она успела издать ещё один звук. С резкой и безжалостной оперативностью он втолкнул её в соседний переулок. Я быстро огляделась, но нас, похоже, никто не заметил.
— Всё под контролем? — поинтересовалась я у переплетённых тёмных теней в переулке.
— Гони машину, — сказал Джим.
Я рванула с места, одновременно испуганная и возбуждённая. Наконец, у нас появилась Мазикин для допроса, та, кто могла бы стать ключом к тому, чтобы помочь нам найти гнездо. Я добралась до своей машины, выдернула оранжевый парковочный талон из ветрового стекла и выехала на улицу, заставляя себя не ускоряться, пока ехала пять кварталов до места, где меня ждал Джим с нашей пленницей. Я свернула в переулок и остановилась в нескольких метрах от Джима и борющейся блондинки-Мазикинши. Выражение лица Джима было суровым и холодным, когда он толкнул её вперёд. Он разорвал её рубашку и рукавом заткнул ей рот. Его пальцы превратились в кровавое, искалеченное месиво.
