Я торопливо переложила на лавку свое рукоделие — и горшок гордо возвысился на столе. Пахло от него так, что у меня ум за разум мало не зашел. И пока я глотала слюну, Яринка выложила хлебную краюху, достала деревянные пузатые миски — а после не столько сама ела, сколько с молчаливой жалостью смотрела, как жадно ем я.
И странно мне было — голода телесного я в снежной шкуре не ведала, а тут гляди ж ты… Как прорва открылась. Яринка мне насыщаться не мешала — хоть и видела я в серьезных ее тревожных глазах многие вопросы, но все ж терпела лекарка. Молчала. И заговорила, лишь когда я отодвинула деревянную кружку, и сыто вздохнула, слизнув молочные усы.
— Случилось что?
— На след лиходейский встала, — призналась я, хоть и понимала, что не станет Веденеевна допытываться, возьмись я вдруг отмалчиваться.
— Нашла, выходит, — сдержанно уточнила она, принимаясь убирать со стола.
— Нашла, — усмехнулась я, да только веселья в усмешке той не сыскалось. — В лес покуда не ходи.
Лекарка кивнула — поняла мол, благодарствую за предупреждение. Вздохнула, и негромко, под звяканье посуды, обронила:
— Туда ныне и матерые мужи с опаской ходят. Две седмицы тому седой Лужа с ловов не воротился. Искали его, да все без толку.
Яринка залезла в сундук, в котором и я не так давно паслась, и вынула из него мою собственную одежу. И пока я одевалась, завязывая тесьму у горла да на рукавах, продолжила:
— Руда, невестка Игруни-бортника, еще до него сгинула. Эту сыскали — у самой опушки заблудилась и насмерть замерзла… Не иначе, заплут завелся.
— Нет больше того заплута, — буркнула я, и выдернула косу, коя уж и растрепаться успела. И пусть растрепалась она не сама, я Ярина Веденеевна ей помогла, все едино, я злилась и досадовала.
…двое за луну.
— В Боровищах тварь какая-то повадилась могилы раскапывать, покойных предков тревожить — да на Владу-вдову напоролась, тут и вышла вся. Влада, как мужнино пристанище испоганенное узрела, так не своя сделалась, а как через несколько дней спустя ту погань и увидела…
Я слушала рассказ лекарки, проворно снуя иглой — ну а чего без дела сидеть? И на этих словах невольно дернула спиной — Владу-вдовицу я знала, хоть и мельком, и стакнуться с ней у порушенной могилы ее мужа сама б не желала, и никому б не советовала. А Ярина продолжила:
— Мужики-то порушенное поправили, да ей не ладно показалось — кланялась честным мужам, чтобы исправили. А морозы то нынче какие стоят? Ее и попросили да оттепели потерпеть. Ну так она сама заступ взяла, и пошла. Так тем заступом тварь могильную и… — подружка помолчала, и тихо призналась, — Я ей с Гнатом травки успокаивающие отправляла. Не тронулась бы разумом баба — мужики, кто ее оттаскивал, говорили, выла по-звериному, а могильщика в кашу раскровила…
Я сердито засопела, а лекарка присела рядом со мной, достала себе в починку скатерку, и продолжила:
— На огневской вырубке блазница завелась. Да тоже скоро вывелась — правда, ту маги порешили. Им ныне работы под горло — беспокойная зима. У старой Елеи кур кто-то вытаскал, думали, лиса — а собаки след не берут. Да так, по мелочи всякое… — она задумчиво разгладила чиненное полотно. — Старики ворчат — год будет тяжелый, снега неверно легли, огороды голые. Как бы голодать не выпало.
Что ж, уже то хорошо, что искать да дожидаться матерой блазницы не придется, да гадать, с которого куста, с какой крыши она тебе на спину прыгнет. И на том спасибо Колдуну с ближниками. А что гнездо не приметили… Бывает.
Тихонько нахмурившись, так что меж густых бровей складочка махонькая залегла, лекарка взяла себя в руки, и принужденно улыбнувшись, промолвила:
— Впрочем, что я все о плохом? Добрые вести тоже есть — у Твердиславы невестка сынком разродилась, они с мужем на малого не нарадуются, хоть и помалкивают, сглазом дите попортить боятся.
И вдруг, проказливо улыбнувшись, добавила:
— А к Стешке сваты с Ручьев приезжали!
Я заинтересованно подняла голову от чиненного подола:
— Так она ныне сговоренная невеста?
— Да как бы не так! — развеселилась Яринка. — Парень-то, дурья голова, нет бы сперва с Нечаем-мельником уговориться, так нет же. На ярмарке нашу красавицу увидал, покой потерял, сна лишился!
— А то он ее раньше не видел, — непочтительно перебила я лекарку. — Да у нас тут от Лесовиков до Березовки все невесты с женихами по пальцам пересчитаны!
— Ну, видать-то пожалуй и впрямь, что видал, — согласилась подружка, и мало не смутившись, — Да только она об ту пору в невестин возраст не вошла. А ныне так захорошела — взгляда не отвесть. Ну да я не об том речь веду. Жених не стал с родителями сговариваться заранее, а прям к порогу и подъехал. Жених-то хорош — и хозяин справный, и охотник не из последних. И собой пригож… Да и сделал всё честь по чести — с подарками, с почтением приехал. Наши-то девки из шуб мало не повыскакивали от зависти — а эта коза уперлась, и не пошла! Аглая уж просила ее, просила — не рубить с плеча, подумать, чай, женихи-то в наших краях и впрямь наперечет, а этот из первых… Нет, так и не дала парню надежды — ни единого подарка не взяла, даже самой малой малости, все, что поднес, не взглянув, завернула.
Я, позабыв про рукоделие, молча смотрела на лекарку.
Неужто заморочила-таки девку Слав, закружил ей голову?
Она вздохнула, и честно ответила на не заданный вопрос:
— Не знаю. Но Аглая проговорилась Руте, что ревет она ночами.
— Думаешь, Слав? — вопрсила все ж вслух я.
— Да уж, верно, не дядька Ждан! — недовольно поджала губы подруга.
И я, кивнув понимающе, вернулась к шитью.
Оно и боги бы с ними, дело-то молодое, да и не моего ума, вот только что с девкой будет, коли женихов она взялась заворачивать? Одного с порога погонит, другого — а там ведь боле и не позовут. Бабий век короток… А Слав, что — сегодня есть, а завтра нет, и что ему, коли Стешка перестарком останется?
Я сердито сжала зубы.
Ну, Слав. Ну, хорош!
Нет, пожалуй, что пора ясному соколу и укорот дать. Гулять — гуляй, за то тебя никто не осудит, а голову девке морочить, женскую судьбу рушить не моги.
За делом время незаметно проминуло. А спросить Яринку, как там колдун с ватагой, я так и не решилась. Она сама об том заговорила.
— Как ты сгинула, Колдун ко мне приходил, расспрашивал. Да что я сказать ему могла — сама ведать не ведала, что стряслось…
— Сильно злобился?
— Да по нему разве разберешь? — отозвалась лекарка, и я не согласилась с ней, однако смолчала.
Да и то сказать — не мое то дело, лекарку да ведунью в людях читать учить.
Рассвет брызнул светом в избу, сделал бесполезными светец с лучиной — и далее откладывать появление пред колдуновы грозны очи сделалось неможно.
С тяжелым вздохом отложила я нехитрый свой труд. И уже у порога спохватилась:
— Там, в лесу, в овраге за старыми вырубками, волки битые лежат. Ты б нашла кого за ними послать — шубу бы себе спроворила…
Выпроваживая меня из сеней и готовясь запереть за моей спиной дверь, Яринка фыркнула, как норовистая лошадка:
— Найти-то я найду, вон, хоть Гната, да только ты лучше матушке Твердиславе шкурами поклонись!
Я вздохнула:
— Изрядно гневается?
И подруженька, змея подколодная, не минула ужалить:
— Пока ты не воротилась — больше тревожилась. Да только, пока ты не воротилась, и я больше тревожилась, чем гневалась!
С тем и захлопнула за мной дверь, а я заспешила по необтоптанному свежему снежку через проулок, да потом свернуть, да ещё по улице — и как раз в трактирные ворота и упрешься….
А на полпути меня нагнала Стешка, мельникова дочь. Вот верно говорят, что яблочко от яблоньки далеко не укатится. А уж мать ее, Аглая, та ещё яблонька, так от любила подстеречь зазевавшуюся соседку, под локоток ухватить, да всю душу и выполоскать… Но, хвала богам, дщерь ее пока до родительницы своей и на четверть не достигала.
— Опять муж с порога погнал? — поприветствовала меня красна девица.
