можно было прочувствовать дрожащую от ветра траву, которая играясь, щекотала ноги и грудь даже через плотную куртку. Она будто неугомонный ребёнок пыталась поднять с места неохотно поддающееся тело молодого человека. Посреди уже почерневшего поля как луна в пасмурную погоду лежал счастливый и принявший позу эмбриона парень, который, наверное, из вежливости не просил своих друзей уходить.
Наконец, сухая трава всё-таки смогла выдернуть его из эйфории и вернуть в настоящий мир, каким бы пугающим и страшным он не был. Открыв глаза, парень не спешил двигаться, потому что не до конца понимал происходящего вокруг, списывая это на ещё продолжающееся сновидение, от которого он не полностью отошёл. "Нужно идти", подумал он. "Салфетки выброшены, а правая рука вымыта, надеюсь, никто ничего не скажет".
– Что это? – опешил Филипп.
– Рукопожатие – закрытие нашей сделки, помнишь? Ты помог мне, а я тебе.
– Значит… Прощаемся? Навсегда?
– Не вздумай плакать, слышишь? Мир жутко тесен, помни это. Кто знает, может быть, это ещё далеко не конец.
Владислав снял с себя уже даже близко не белую ткань со своей головы правой рукой, и, показав лицо молодому военному, растрогался.
– Ах да, Кирилл… – растерянно заморгал призрак.
– Не стоит, правда, рана это пустяки. Ты нашёл в себе силы измениться и простить самого себя. Чего уж там, завёл просто замечательного друга, это важнее.
– Спасибо. – он с грустью покачал головой и отступил назад.
Но Филипп не спешил так скоро расставаться с другом, питая надежды на хотя бы ещё секундный контакт глазами, он остановил его со словами:
– Я знаю, что ещё не раз упаду, но я снова хочу видеть людей вокруг себя. Я верю в те чувства, что я испытал рядом с тобой также сильно, как и в их реальность. Спасибо тебе, Влад, спасибо за всё!
– Эй, когда вернётесь, дашь мне номер своей Лизы, ладно? – выкрикнул он, прежде чем скрыться в неприглядном тумане.
– Да ну тебя, ни за что!
Колония несовершенных сущностей. Разъединённые от своего места, не снискавшие себе спокойного существования, ничего кроме боязливого вперёд навстречу тёмной неизвестности шага им не оставалось, и даже меньше: ничего кроме этого им и не оставили, прежде чем столкнуть с неизбежным. Моросящий дождь, снегопад, реки крови, все, в конце концов, достигло своего максимально допустимого воздействия на пролетающую проекцию человеческой души, чей неразличимый спектр способен был погрузить целые миры в бесконечно движущуюся тьму, совершенно предсказуемо, сработал против неё. Всепоглощающее пустое забвение, было единственным страхом всего человечества. Омертвение света и принуждение в познание тьмы уставшими глазами, где осознание боли причинённой приходит только через боль приобретаемую. Это их последний день, так с ним они прощаются.
Мысли в голове бегали, неосторожно задевали уголки с хорошо спрятанными воспоминаниями о настоящей дружбе или о первой и сильной любви, обходили стороной уже подправленный всеми совершёнными ранее ошибками эмоциональный интеллект, остерегаясь случайного непоправимого обвала. Не долго думая, он поднял голыми руками горсть снега с капота ярко-красного автомобиля напротив, сжал её в разбитый кулак, и предвкушая приток ранее спящих чувств, осторожно запрокинул голову в маске назад. Это было удивительно наблюдать за возвращающимся к яркой и полной ярких впечатлений жизни человеком, чей недавно прожитый короткий кошмарный опыт перечёркивал, кажется, ну, абсолютно всё.
И почему ему, не быть закрытым ото всех во тьме, что приняла одного его? Правдив ли он тот путь, что высечен ножом? Чёрным мхом покрыт тот путь, откуда возвратился он. И лучше всяк забвения боль, страдания и души огонь.
Таянием снега горячими ладонями было всё объяснено. Его голова наконец-таки опустела до полного беспамятства и оторвалась от пугающей реальности. Что теперь есть вода? Что теперь есть её источник?
И нет, и не было ничего более ценного, чем вид застывших красных линий на пожелтевшей мятой бумаге, их путь, их вопрос придавал дрожащим коленям сил, а с закрытием век – смывался вместе со всеми чернилами. Кое-где, рассмотреть приближающиеся к новой жизни ветки или стебельки всё-таки было возможным, несмотря на отсутствие какого-либо пространства, занимаемое абсолютно неподдающейся объяснению чёрной материей. Она была бескрайней, бесформенной и безымянной точкой на этой же самой карте, бесконечно расширяющейся с каждым новым смелым движением в любую из её сторон, будто, представляя свой личный и ранее не виданный механизм самозащиты от грубо вмешивающихся в неё разрушителей. И чем больше кто-либо пытался осмыслить природу существования этого явления, тем ярче и правдоподобнее становилась теория о полном перевороте существования всего и вся: кто теперь для кого является чужаком? Кто на самом деле вторгся, на чью территорию? И чем всё закончится для занимающих низшую позицию во всей этой новой системе?
Он предупреждал, терпеливо ожидал ответа с поверхности, вмешивался, и не оставляя другого выбора, в конце концов туман гневливо обрушился на головы ничего не подозревающих людей. Цена за сохранение даже хотя бы собственной жизни была велика и также страшна, как сама потеря этой самой жизни. Мир, ещё даже до прихода вечно царствующей ночи, полностью погряз в хаосе, терзал самого себя на маленькие кусочки и убивал, ярко демонстрируя свою сохранившуюся кошмарную сторону. Ощущения были похожи на то, что он стоит посреди бесконечной дороги, где-то вдали от здравых мыслей, казавшиеся такими из-за тумана и того абсолютного безумия во всех окружающих вещах. Вокруг не было буквально ничего, он был один в этой темноте, а в голове лишь еле доносящийся и не утихающий колокол. Нет сил больше это терпеть. Парень поднялся с впитавшей жар тела земли, затянул ремни своего противогаза покрепче и немедля осмотрелся, покрутив головой. Ожидающий его у выхода из АЗС друг, которому он доверяет, устроил показуху, стуча указательным пальцем по несуществующим наручным часам, как бы, поторапливая. "Хорошо", сказал Филипп.
Ему теперь здесь место есть, он совершенен, открыт и по-своему счастлив, аккуратно заполняя свои пропуски новыми моментами. Возможно, он заново полюбил Лизу, возможно, вновь влюбился во Влада, а может быть и вовсе научился по-настоящему любить себя за настоящее, а не бессмысленно казнить за каждую выросшую на почве тёплых, как ему казалось, воспоминаний ошибку прошлого. Он есть собирательный образ на основе разных интерпретаций его знакомых, окружающих его материальных объектов, а также, просто-напросто, живой человек со своими внутренними проблемами, которые он, наконец-то, достал, чтобы всем показать. Долгий марафон по побегу от себя подошёл к концу с подробным пересказом всего своего листа недостатков близким людям, которые в свою очередь, поддержали
