Ему оставалось только исполнить последний приказ и убрать с лица мира башню темных. По возвращении Лияр добьется долгожданной свободы, чего бы ему это не стоило…
…Алика…
…Открыть глаза было безумно сложно, как будто это действие означало сдвинуть с места целую гору, а не обычные веки. Честно говоря, не очень-то хотелось их поднимать и возвращаться к действительности. Мне было стыдно перед собой и, что уж говорить, перед своей дочерью. Я убила на ее глазах человека! Да и еще откровенно страшным мучительным способом. Какая же я мать после этого? Сама же и подвергла дочь такой опасности, из-за меня она вообще оказалась в другом мире.
Я пришла к малодушному выводу, что просыпаться не хотелось. Чувство вины поглотило все мое существо. Но вечно зудящий мужской голос никак не давал мне искомого покоя. Я не понимала кто мне мешал. Все же я стала прислушиваться и понимать слова, произносимые смутно знакомым голосом.
– Алика, ну же давай… Возвращайся. Хватит тебе ходить по границе, иначе Темнейшая заберет тебя… Или хочешь, чтобы тобой заинтересовался Пресветлый? – со смешком проговаривал он, ласково гладя по моей голове.
«Кто это вообще такие – Пресветлый или Темнейшая. Их же не существует!» Это я знала точно. Существовал могучий источник.
Харн! Вот тот, кто говорил. Но возвращаться желания не появлялось.
Послышался тяжелый вздох, и голос говорившего изменился. Из шутливого он стал печальным и даже сломленным.
– Вернись, Алика. Я не нарушаю приказов. А мне четко было сказано: следовать за тобой тенью! Если ты не вернешься – я отправлюсь за тобой. Очень жаль, что приходиться тебе угрожать. Но я уже один раз покинул тебя, и это обернулось нападением, судом, казнью и твоей короткой стрижкой, – проговорил он и горько рассмеялся.
– Не думай, мне нравится твой новый образ. Да, мне все в тебе нравится. Смелая, отважная, решительная, честная. Никогда не испытывал подобного ни до посвящения и, уж тем более, после. Любовь ли это? Мне сложно понять и даже распознать. Столько новых чувств и открытий перемешиваются во мне. От страсти и желания до трепета и нежности, восхищения и доверия. Я не помню, что такое любовь. Но знаю одно – я с тобой… – он замолчал на несколько минут, а затем продолжил: – Если ты не захочешь вернуться к нам с Соней, я последую за тобой по собственной воле, а не по чувству долга…
Эти слова… Цепляли... Они были тем, что услышать хочет каждая женщина. Это и стало тем крючком, который потянул меня обратно. Я совсем не сопротивлялась, а помогала вытянуть себя из тягучего омута, бежала навстречу родному голосу. Я стремилась туда, где была нужна. Туда, где меня не обвиняли. Туда, где меня ждали.
– Не хочешь возвращаться ко мне, то подумай о своей дочери, которая останется твоими стараниями совсем одна в новом безжалостном мире! – гневно прокричал Харн.
Я открыла глаза.
– Алика! – вскрикнул Харн, заметив мое пробуждение. Он прижался к моему лбу своим. – Какая же ты … ведьма… твои глаза…
Он засмеялся и положил свою голову мне на живот, обхватывая меня своими тяжелыми руками. Оказалось, что я лежала на чьей-то кровати, но не в комнате Харна, его комнату я бы узнала. А так как во всем ордене были однотипные жилища, определить, где я находилась, мне не удалось. Я нашла в себе силы положить руку на кудрявую голову служителю и слегка погладить ее.
В горле пересохло, и говорить было тяжело, но получилось прошептать:
– Я уже с тобой… но… дай воды.
Встрепыхнувшись, Харн коротко поцеловал меня в сухие губы, будто скрепил негласный договор между нами двумя. Вместе. До конца. Он подорвался, как ужаленный, и вылетел из комнаты, лишь хлопнув дверью. И что там с моими глазами не так?
Никаких эпичных признаний в любви, благодарностей, но этого и не нужно. Что может быть красноречивее, чем желание быть рядом везде, всегда и во всем, даже в иномирии? Его желание было созвучно с моим. Шаг в шаг.
Вернулся мужчина довольно скоро. И в руках держал поднос с графином воды, стаканом и плошкой бульона. Его светлая сила щупом тащила за его спиной небольшое овальное зеркало.
– Я уверен, тебе интересно посмотреть на себя. Но сначала – вода и бульон. Далена специально для спасительницы приготовила куриный бульон, отведай, а потом посмотришь на свои изменения.
Я промочила горло и приступила к сложной работе – вычистить ложкой плошку с недосупом. Работа была не из легких, но я справилюсь. Бульон был нежирным и ужасно вкусным. Кухарочка с красивым именем – Далена превосходно готовила. Даже бульон из-под ее руки вышел изумительным.
– Все так страшно? – уточнила я, уже переживая о насущном женском – о своем отражении в зеркале.
– Я бы так не сказал, но я пристрастен. Для меня ты любая прекрасная. Сама увидишь.
– Что может быть хуже серой кожи и желтых глаз? – пошутила я.
– Мы будем отлично смотреться вместе, – поддержал веселье Харн.
Заинтриговал, но взглянуть в зеркало мне позволили только после того, как я осилила всю миску с бульоном целиком. На сытый желудок чувство вины стало несколько глуше, но до конца не исчезло. Недавние приключения стали выглядеть менее отвратительными и более обнадеживающими.
Я посмотрела в зеркало. Что я могла сказать о себе? Изменилась я не сильно, но вид – откровенно пугающий. Остались прежними лицо, кожа, топорщащиеся короткие темные волосы – все привычное, но глаза… стали непроницаемо черные. Ни зрачка, ни радужки, ни белка. Ужас во плоти. Беспросветная черная пелена. На зрении это никак не отразилось. Весь мой вид теперь кричал о принадлежности к темным одаренным.
– Такова цена моего истинно темного колдовства, – слабым голосом проговорила я.
Я переступила установленную границу, за это и поплатилась. Еще повезло, что откуп всего лишь цвет глаз, а не душа, например, как мне думалось ранее. Чтобы сразу развеять свои сомнения, я выпустила свой дар с помощью палочки (без нее никуда) и совсем не удивилась – цвет моей силы так и остался черным. Больше не было золотистого песка, только темные сияющие песчинки. Отрадно, конечно, что мой дар не обратился грязной жижей, но утерянное равновесие было жаль. Удастся ли мне его вернуть?
– Не стоит себя винить. Ты спасла всех нас, – горячо проговорил Харн и взял мои холодные руки в свои. Он хотел добавить что-то еще, но в дверь постучали и, не дожидаясь разрешения, в комнату зашел служитель самому Пресветлому, а за ним с громкими криками вбежала Соня. Она сразу бросилась на кровать и обняла. Мне пришлось отпустить руки Харна.
– Вот, твоя мама, целая и невредимая. Такая, как и прежде… почти как прежде, – сказал глава ордена, когда обратил внимание на мои глаза. Дочка даже не заметила очередного преобразования моей внешности. Вольфганг этично сделал вид, что ничего особенного и не произошло, все осталось «почти» как прежде.
– Сейчас отдыхай, восстанавливайся, – продолжил он говорить, – а потом жду для того, чтобы обсудить произошедшее подробнее. Буду у себя.
На этом он закончил и неспешным шагом вышел за дверь, оставив нас втроем.
Я просто валялась и ленилась, не могла встать с кровати. Харн присоединился ко мне, вытянувшись совсем рядом, и, взяв за руку, больше не отпускал. Мы вдвоем были вынуждены молчать и слушать щебет счастливой Сони о том, что все теперь в ордене называли меня спасительницей и чуть ли не служительницей самой Темнейшей.
Светлые ждали, когда будет возможно поблагодарить меня лично. Еще она говорила, что можно больше не опасаться служителей и спокойно находиться в ордене Пресветлого – все светлые готовы были защищать госпожу темную ведьму и ее дочь ценой своей жизни. Но самое интересное Соня оставила на конец рассказа. Оказалось, что дочери разрешили посмотреть ездовых животных тех служителей, чьи животные были в стойлах, пока я была в забытьи. Это она рассказывала со всеми подробностями и точностями, с невероятной радостью и даже блаженством. Но если быть честной, слушала Соню я вполуха, из-за выраженной слабости.
