же услышал грохот через три стеллажа от себя. Он уж точно не мог устроить подобные разрушения!
Несколько очень быстрых шагов – и ему открылась именно та картина, которую он боялся застать. Точнее, почти та. На полу лежала черная каменная шкатулка с откинутой крышкой, из которой вывалилось что-то блестящее, похожее на украшение. На полке, где, видимо, шкатулка только что стояла, удивленно перетаптывалась с лапы на лапу белая кошка. К счастью, живая и невредимая. Однако едва Брендон нагнулся, чтобы поднять упавшее, четырехлапая дама спрыгнула ему на спину, оттуда на пол и на всякий случай отбежала подальше. Потом оглянулась. Магистр мог поспорить, что с высокомерным любопытством. Ее желтые глаза светились в полутьме, отражая огонь фонаря.
Он не сразу понял, отвлекшись на кошку, что именно поднял с пола. А когда понял – едва не уронил обратно. В ушах зашумело, перед глазами почему-то промелькнула пещера из сна и тропа к домику над скалой.
В руке у магистра Бирна лежал полупрозрачный, очень красивый вытянутый кристалл, оправленный в тонкие серебряные ветви ежевики и еще какой-то травы. Внутри кристалла перемигивались, мерцали синеватые искорки.
Кошка торжествующе мяукнула и принялась вылизывать лапу.
* * *
Камень над родником растрескался, раскачиваясь, дрожа сильнее и сильнее, словно какая-то чудовищная сила пыталась вырваться из него наружу. Трещины сочились водой, и эта вода закипала – пар вырывался струйками вверх. С троих слетело все злое веселье. Эшлин отскочила. Почему-то – она вспоминала это потом – в ней не было страха перед дрожью камня, хотя она никогда такого не видела раньше.
– Бойл, чтоб ты провалился, это не девка из деревни, это магика! Студентка! – один из троицы отмер и схватил облитого водой приятеля за плечо, оттаскивая назад. – Он нам запрещал! Пошли! Быстро, валим отсюда!
Названный Бойлом что-то бурчал, но, кажется, водная процедура от Эшлин его отрезвила. Третий приятель, кажется, самый трезвый, сдернул с головы шапку, украшенную зелеными перьями, и неумело, но старательно раскланялся:
– Девица, я прошу прощения за моего друга, он немного перебрал в честь праздника. Вы это… уймите камешек-то. А мы пошли. Может, я вам того… водицы наберу?
– Вон. Пошли. Пока. Камень. Не сорвался. С места, – раздельно проговорила Эшлин. – Вон. Пошли.
С той резвостью, которая присуща селянам, неожиданно увидевшим хищника, троица удалилась – нет, не в сторону расщепленной березы, а куда-то в глубину леса. Только тут Эшлин затрясло.
Она положила руку на камень – тот был горячим. Поглаживая его, словно успокаивая пса или коня, она прошептала: «Спасибо, кто бы ты ни был».
И поняла, что движение камня медленно замирает под ее рукой.
Эшлин подобрала брошенное ведро, набрала воды и пошла к расщепленной березе. Ей хотелось бежать бегом, но она заставляла себя не спешить. Нельзя показывать страх. Нельзя. Вдруг за ней еще наблюдают те трое. Если они увидят, что она боится их, – перестанут бояться ее.
О платке Кхиры она совсем забыла и даже не замечала растущего в ладони жжения.
У самой березы ее встретили Монгвин Сэвидж и Коннор Донован.
– Что-то случилось, – это не был вопрос, баронесса знала. – Мы решили пойти навстречу.
– Что с твоей рукой? – пригляделся Коннор. – Поставь ведро. Надо же, как ты растерла… такая острая ручка? Или ты до того где-то обожглась?
Монгвин протянула Эшлин платок – шелковый, тонкий, совсем не такой, как у Кхиры, и Эшлин прижала его к ладони, не дав Коннору рассмотреть и не ответив. Руку саднило и жгло.
Ее рассказ заставил старших тревожно переглянуться.
– Никогда раньше такого не случалось – окрестные деревни с уважением относятся к Дин Эйрин. Я сообщу магистру Бирну, – сказал Коннор. – Но сначала провожу вас обеих обратно в сад. Эшлин, я сам отнесу ведро. Это не нарушение, не беспокойся.
– Скажи, а туман над камнями стоял? Такой густой, зеленоватый? – вдруг спросила Монгвин.
Эшлин покачала головой. Она бы заметила. Почему-то старшие переглянулись снова.
* * *
День у Эдварда Баллиоля, известного как Полведра, не задался. Вот так бывает – ждешь праздника, а он наступает на тебя, как лошадь, и идет дальше. А тебе остается только вопить и прыгать на одной ноге.
Началось все с задания от старшекурсников. Не издевательского, но противного. Эдвард старательно оттирал витражи в аудитории кафедры ритуалистики. Это было тянущееся к небу тонкое и острое здание с узкими стрельчатыми окнами, и каждое из них было украшено витражом, изображавшим ритуальный предмет или схему. Возможно, предполагалось, что так основы запомнят даже те, кто приходит на занятия с пустой головой и глазеет по сторонам.
Эдвард протер уже одиннадцать из двенадцати витражей. Так что чувствовал, как ноют руки по самые плечи, а заодно запомнил, что в ритуале по зарядке огненного вихря используется восемь предметов и четыре мага. У магов были такие вытянутые скорбные лица, будто они не вызывают огонь, а горят сами. А потом Эдвард поскользнулся и пнул ногой ведро, с которым вместе едва помещался на стремянке. Полведра определенно начинали его преследовать. Ведро описало дугу и врезалось в витраж, разбив какому-то древнему магу сердце и голову одновременно. Верхняя часть витража со звоном осыпалась, оставив кусок с острыми, похожими на чудовищные зубы осколками.
Ректор был в отъезде, но это не помешало коменданту втащить незадачливого помощника в комнату и час рассказывать о стоимости погубленного имущества, точнее, о его бесценности, а заодно о том, насколько это ужасная примета в праздник и что во времена молодости коменданта, провалившего посвящение студента, изгнали бы с позором. К концу этой речи Эдвард был готов продаться в рабство на галеры, только бы лично засыпать этого зануду с ног до головы золотом, чтобы он под ним задохнулся. Не то чтобы Баллиоль боялся разорить семью – в его случае для этого дела понадобилась бы пара войн и недолгий потоп, желательно всемирный. Но быть обвиненным во всех смертных грехах из-за чистой случайности и чужих суеверий – отвратительно.
И тогда Эдвард совершил еще большую ошибку. Он пошел заливать свое горе в «Лосось». По дороге нашел Аодана, давно исполнившего свое задание красиво одеть сноп и мирно дремавшего в тени дерева. Ясно было, что жизнью он доволен, а теперь копил силы для гулянки сначала в Дин Эйрин, а потом и в городе.
Друзья завернули вместе в таверну, где шестеро студентов играли в кости. Весело, азартно, постукивая кружками по столу и громко гогоча. То, что в подвыпившую компанию затесался Фарлей Горманстон, Эдвард заметил уже, когда спросил, можно ли
